— Мы ходили покупать бумагу для факса, дон Федерико, — не моргнув глазом ответил Пончо. — В магазин на улице Алькала-де-Энарес.

— Ну-ну, — ответил Федерико Саморра, и было непонятно, поверил он или нет.

Эрлинда шла домой в полном смятении. С одной стороны, она была рада, что получила какие-то вести от брата. Его столько раз переводили из одной тюрьмы в другую, что она потеряла все его следы. А сам он ей не писал, да и откуда бы он мог узнать ее новый адрес? Но откуда же тогда он теперь узнал номер ее телефона? Все это было очень и очень подозрительно. С другой стороны, судя по тому, что сказал этот человек, который назвался Ченте, Густаво опять совершил побег. Значит, его разыскивает полиция и его могут снова поймать. Кроме того, Эрлинда не знала, как сообщить эту новость Рохелио, а сказать придется, иначе как объяснить, куда она истратила деньги. Это, конечно, была не такая уж большая сумма, но они с Рохелио люди не очень богатые, а теперь придется начать экономить, чтобы заплатить за образование Тино…

Все это было так непонятно, так подозрительно, что Эрлинда не знала, что и думать. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться, рассказать обо всем, но с кем?

Эрлинда надеялась, что Рохелио еще не вернулся с работы и у нее еще будет время что-нибудь придумать. Однако вопреки ее ожиданиям Рохелио был уже дома. Он казался очень довольным — в фирме, где он работал, ему обещали прибавку к жалованью. Это означает, правда, что в ближайшее время ему придется работать сверхурочно.

— Зато мы сможем остаться в этой квартире и ничего больше не искать, — говорил Рохелио. — Ради того, чтобы дать образование сыну, я готов работать и за троих.

— Может быть, и мне пойти куда-нибудь хотя бы на полдня? — робко предложила Эрлинда. — Я думаю, Мануэла справится с Тино.

— Ребенка должна воспитывать мать, — ответил Рохелио. — Посмотри, как портит племянницу Кандида.

— Ну, тут во многом виноват твой брат Рикардо, — ответила Эрлинда. — Он то заваливает девочку подарками, то вдруг почти перестает обращать на нее внимание.

— Его тоже можно понять, Эрлинда, — вздохнул Рохелио. — Пережить столько, сколько пережил он… Не знаю, сможет ли он когда-нибудь окончательно оправиться от потери.

— Вот и я сегодня весь день вспоминала Густаво, — решила начать издалека Эрлинда. — Ведь я так любила своего братишку. Мне до сих пор не верится, что он стал закоренелым преступником.

— Возможно, он исправится, когда выйдет на свободу, — ответил Рохелио. — Мы, разумеется, на первых порах поддержим его во всем. Я, скорее всего, смогу помочь ему устроиться на работу. А дальнейшее будет зависеть от него самого.

— Да, конечно, — поспешила согласиться Эрлинда. — Когда он выйдет на свободу… А если он вдруг снова сбежит и на этот раз его побег окажется удачным, что тогда?..

— Нет, Эрлинда, из беглого преступника не может получиться честный человек. Ведь он будет все время жить с ощущением вины, будет знать, что его ищут. Будет всего бояться и рано или поздно снова сойдется со своими прежними дружками и встанет на путь преступлений. — Рохелио улыбнулся. — Будем надеяться на лучшее, Эрлинда. Ведь, по-моему, Густаво осталось сидеть уже совсем недолго. Он бы давно вышел, если бы тогда не совершил этой глупости.

Эрлинда закусила губу.

— Не будем больше о грустном, — улыбнулся Рохелио и обнял жену. — Что у нас сегодня на обед?

— У нас… — Эрлинда чуть не плакала, — бобы, картофель… немного томатов. Ты же сам сказал, что мы теперь должны экономить…

— Ну все же не до такой степени, — засмеялся Рохелио. — Экономить — это же не значит голодать.

Рикардо открыла Селия. По лицу служанки он понял — дома не все в порядке.

— Ах, сеньор, где же вы были? — приговаривала Селия, принимая у него шляпу. — Утром сеньорита Дульсе так расстраивалась, требовала у сеньориты Кандиды, чтобы та немедленно отправилась за вами, где бы вы ни были. Вы бы хоть позвонили девочке накануне. И потом она отказалась, чтобы ее провожали в школу…

— Давно пора было прекратить водить ее в школу, Селия. Она же почти взрослая, — сказал Рикардо. Он знал, что виноват, но не хотел показывать этого перед старой служанкой. — Что у нас на обед?

— Томатный суп, картофель «фри», мясо по-кастильски, — ответила Селия.

Рикардо вошел в гостиную, где сидела Кандида и вязала. Когда он вошел, она демонстративно приветствовала его, не поднимая глаз от вязанья.

— Как Дульсе? — спросил он.

— Отказалась обедать, сидит у себя, — ответила Кандида и только теперь взглянула на брата. — Ты должен поговорить с ней. Она убежала от Селии, когда та пришла за ней в школу. Потом нагрубила мне, сказала, что я ничего не понимаю. И я действительно не понимаю, Рикардо, как можно совершенно не заниматься воспитанием дочери. Ведь я ей всего лишь тетя, и уже не молодая. Вчера на рынке какой-то мальчишка назвал меня «бабушкой».

— В чем же дело с Дульсе?

— Наверно, она обиделась, что ты не позвонил ей, не сказал, что не придешь домой. Она уже думает невесть что.

— Но что она может понимать?

— Она уже не такая маленькая девочка, Рикардо. Кроме того, современные дети понимают гораздо больше, чем мы понимали в их возрасте.

— Ну что ты говоришь, Кандида, — махнул рукой Рикардо. — Ты просто ее вконец избаловала. Я уверен, что ничего подобного ей не приходит в голову.

В это время раздался звонок.

— Кто это может быть? — удивилась Кандида. — Я никого не жду. Селия, узнай, кто там.

Селия пошла открывать входную дверь.

— Может быть, это Ванесса? — предположила Кандида.

— Дона Рикардо просит учитель дон Баудилио.

Кандида и Рикардо переглянулись.

— Проси его пройти, Селия.

Дон Баудилио выглядел еще очень внушительно в свои шестьдесят с лишним лет — копна седых волос, трость в руках. К него училось не одно поколение жителей этого квартала, он помнил и братьев Линаресов. Дона Баудилио считали строгим, но справедливым, и то, что он пришел поговорить о Дульсе, свидетельствовало о том, что ее поведение перешло всякие границы.

— Присаживайтесь, дон Баудилио, — сказала Кандида. — Я сейчас принесу вам чашечку кофе.

Дон Баудилио сел в мягкое кресло.

— Большое спасибо, — сказал он, принимая чашечку кофе из рук Кандиды. — К сожалению, я пришел огорчить вас. Последнее время я недоволен Дульсе.

Кому приятно слушать о плохом поведении своего ребенка, и Рикардо, по мере того как дон Баудилио говорил, начинал приходить в отчаяние, испытывая одновременно угрызения совести. Учитель рассказывал, что Дульсе Линарес, которая раньше была невнимательной, теперь вообще перестала слушать учителей на уроках и, что хуже того, стала грубить старшим, вот и сегодня она надерзила самому дону Баудилио. Кандида в ужасе только всплескивала руками.

— Я отнял у нее записку, которую она передавала Долорес Алонсо, а она заявила мне, что я читаю чужие письма, и без разрешения ушла с урока, — вздохнул дон Баудилио. — Это что касается поведения. Учится она тоже весьма и весьма неважно. У нее ухудшились оценки по всем предметам. А ведь она очень способная девочка. Что-то ей мешает учиться. Вот, — он вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, — та самая записка. Подумайте, может быть, мы вместе с вами сможем как-то повлиять на Дульсе?

Только когда старый учитель ушел, Кандида развернула записку:

«Лолита!

Что может делать мужчина, когда не приходит ночевать домой? Скорее всего, он проводит ночь у любовницы. Как ты думаешь? Дульсе.»

— Ты по-прежнему станешь утверждать, что она слишком маленькая и ничего не понимает? — спросила Кандида, передавая брату записку.

Ванесса ужинала. Грустная это была трапеза — одна за прекрасно сервированным столом. Хуанита приносила ей превосходно приготовленные блюда. Но Ванесса ела совершенно без всякого аппетита. Несмотря на то что со времени самоубийства ее мужа Эдуардо Рейносо прошло уже много лет, она до сих пор тяжело переживала свое одиночество. Как ни странно, с возрастом ей стало даже тяжелее — пока Ванесса была молодой, она часто ходила с визитами, встречалась с подругами, теперь же все это стало неинтересно.