Когда она умерла, Стас был на перегоне судов в порты Дальнего Востока, где-то в районе Сингапура. Я узнал о смерти его матери от Люськи и послал ему соболезнование радиограммой.

…Я посмотрел на сидящих рядом со мной за одним столом Решевского и Галку и подумал, а как быть вот с этой обидой…

— А помнишь, Стас, про Борю Карпова и макароны по-флотски? — спросил я бывшего своего друга.

Игорь Волков и Галка сидели передо мной, я внимательно посмотрел на них, они сейчас не глядели друг на друга, только я почувствовал: они мысленно говорят между собой. Вдруг вспомнилось, как однажды ловил рыбу в Карибском море и мне довелось бросить якорь у небольшого островка Провиденсия, принадлежащего Колумбии. Островок этот лежит южнее отмели Москито, на нем есть живописная бухта Каталина с расположившимся на ее восточном берегу селением Исабель. Из лоции я узнал, что раз в месяц сюда заходит шхуна для перевозки почты… Тогда и подумалось мне, что ради Галки я забрался бы и не в такую глушь, пусть туда вообще почта не ходила. Зачем мне иной мир, если вселенная для меня в ней, этой женщине? И понимал ведь, что не к лицу мужчине, да еще в капитанском звании, быть таким безнадежно влюбленным, но что я мог поделать с собой? Ведь не устоял, когда неосуществленное желание вдруг стало реально возможным. Да, не выдержал испытания… И если быть честным до конца — мне и не хотелось оказаться стойким.

Тогда же, в лоции, я прочитал, что описание банок и островов, расположенных у отмели Москито, было составлено более ста лет тому назад, и капитанам надлежит плавать в этом районе с особым вниманием и обереженьем. Лоции про все знают все. Как составить лоцию для плавания душ человеческих в море житейском?

Потом мне стало неловко от этих праздных мыслей, и я подумал, что самое время оставить Игоря и Галку, мне не хотелось оставлять их вдвоем, только я знал: надо дать им возможность побыть вместе.

И когда наконец я поднялся, Галка мельком глянула на меня, словно благодарила, а Волков вертел в руке пустую рюмку и смотрел в сторону.

— Оставлю вас на минуту, — сказал я и пошел из зала. У выхода обернулся: Волков и Галка встали из-за стола, и он повел ее к центру танцевальной площадки.

Я продолжал стоять у гардеробной. Потом стрельнул сигарету у швейцара и закурил. Мои сигареты остались на столе, а возвращаться туда было ни к чему…

В голову вдруг втемяшилось:

«Не уйти ли мне сейчас отсюда?» И тут же оборвал себя: «А как же Галка?..»

Одной сигареты оказалось недостаточно, и я попросил у швейцара еще. Мне почудилось, что дядя Петя посмотрел на меня с сочувственным интересом. Откуда бы ему знать обо всем?..

Когда оркестр смолк, вернулся в зал. Волков и Галка сели уже за стол, я видел, как Игорь о чем-то спросил ее наклонившись. Потом Волков сказал:

— Помнишь, Стас, про Борю Карпова и макароны по-флотски?

Было непонятно, почему он заговорил об этом. Случайно ли вспомнил или хотел вызвать ассоциацию: вот, дескать, и ты…

А про Карпова я помнил. Был у нас такой. Сейчас в Мурманске капитанит. Вечно был Боря голоден, всегда напрашивался дежурить по камбузу. По утрам на завтрак нам давали тарелку макаронов по-флотски. Чертовски вкусно готовили это блюдо в мореходке! За столами нас сидело по десять курсантов. Но иногда оказывалось девять: кто в наряде, кто болен или еще где. Десятую тарелку разыгрывали на «морской счет». Но часто Боря Карпов — он тоже сидел за нашим столом — опережал всех. Быстро придвинув лишнюю порцию, он облизывал ложку и ворошил ею в тарелке с макаронами. А порой и того хуже — делал вид, что плюет в бесхозную миску, ребята возмущенно разводили руками, а Боря спокойно переваливал еду к себе.

Со стороны могло бы это показаться свинством, но мы на Борю особенно не обижались, выглядело это скорее как хохма. И потом он был лет на десять старше нас всех, совсем взрослый мужчина саженного роста. До мореходки много плавал на торговых судах Азово-Черноморского бассейна, плавал в каботажке, после войны кормили на тамошних судах не ахти, и Боря никак не мог утолить хроническое чувство голода. У него еще до училища был штурманский диплом, правда, малого плавания. Боря прошел через учебно-курсовой комбинат и, закончив с нами курс наук, сразу пошел старпомом на БМРТ[10]. Сейчас он капитан плавбазы «Рязань», громадной такой посудины. Отъелся теперь, поди, наш Боря Карпов…

Я подумал: отчего Волков вспомнил про это? Он никогда не был ехидным, ничего не делал исподтишка, не думаю, чтобы на этот раз Волков изменил себе. А все-таки зачем он спросил меня об этом?

— Помню, — сказал я, и все надолго замолчали.

Оркестранты отдыхали. Над столами вился серый дымок, стучали вилки, сновали официантки, порой прорывался из общего мерного шума громкий разговор, словно плеск крупной волны, на высокой стене белокурая красавица протягивала в ладонях янтарь, будто предлагала некую плату, я зацепился за эту мысль и увидел, что Волков тоже смотрит на стену, а Галка комкает пальцами салфетку.

«Плата, — подумал я. — За все надо платить…»

…Собственно, на что ты надеялся, дружок? Ведь знал: рано или поздно придется глянуть Игорю Волкову в глаза. Хорошо хоть, молчит он сейчас, будто не произошло ничего. А по счету надо платить, ты ведь из порядочной честной семьи, Станислав Решевский. А счет большой, порядком ты должен Волкову.

— В молчанку играем, — сказал Волков.

— Куда думаешь пойти работать? — спросила Галка.

— Так уж сразу и на работу… Я два года без отпуска. Вот отдохну, подзубрю науки, потом попрошу какой ни есть пароход.

— В Тралфлоте? — спросил я.

— Пока там. Родная все же контора. Затем погляжу. Слушай, Стас, а может, к тебе на лекции походить? Ты как? Все равно мне к переаттестации готовиться… Так лучше тебя послушать. Согласен, профессор?

— Издеваешься? — спросил я.

— Как можно, — серьезно сказал Волков. — Ты ведь мой друг детства, Стас.

Когда он сказал это, меня словно ошпарило. Я пригляделся к нему. Нет, не видно и следа иронии…

…Мы завязались с ним особенно близко в сорок четвертом году. Значит, дружба тянется двадцать с лишним лет. Я прикинул эту цифру и подумал: а кем мы станем теперь — друзьями или врагами?

В детстве Игорю приходилось туго. Помню его худым и взъерошенным волчонком, он постоянно был голоден, только никогда не говорил об этом. Мне не довелось испытывать голод. Нет, не такой, когда не успел пообедать, а постоянное желание заглушить подавляющее разум чувство. «Сытый голодного не разумеет». Но я понял это уже потом, когда стал старше. Тогда, впрочем, и у Волковых жизнь сладилась получше…

От систематического недоедания оставался Игорь малорослым и хилым. По настоянию отца я-то с детства занимался физкультурой и был сильнее Волкова, но вместе с тем ни за что не стал бы с ним драться. Сам Игорь никогда ни к кому не привязывался, драчунов сторонился и старался пойти на мировую. Но стоило задеть его по-серьезному — Волков преображался. Глаза его загорались бешенством, Игорь в ярости бросался на обидчика. Потом, в училище, Волков занялся гимнастикой. Получив второй разряд, перешел к боксу и выступал на первенстве города от нашей мореходки. С годами он подтянулся, но все же выше среднего роста не взял. А отец у него был высокий, я фотографии видел. С отцом со своим Игорь не общался и говорить о нем не любил.

Мать моя Волкова не жаловала и боялась пускать в дом. Кроме того, она считала, будто он дурно влияет на меня. Мне стыдно, что плохо защищал друга: уж что-что, а честен был Волков во всем до мелочей. А влиять на меня… Что ж, это было. Только учился я у Игоря такому, что потом поддерживало меня всю жизнь.

Еще до возвращения Игоря я не раз и не два пытался представить сцену будущей встречи, но мне и в голову не приходило, что все произойдет именно так. Пытаясь разобраться в истории наших отношений с Галкой, все чаще задавался вопросом, что было главным стимулом моих поступков?