Лукан всегда одобрял политику, философию и позицию своего дяди. В его высказываниях чувствуются решительность и нервозность, приводящие порой к преувеличениям, а страстный темперамент отделяет от знаменитого родственника. Первые поэмы Лукана относятся к юности, в это время он писал много. Это были упражнения в стиле, иногда даже немного классические. Скоро он погрузится в сочинение своего шедевра «Фарсалия». Эта эпическая поэма описывает историю гражданской войны I века [268] до н. э., точнее, конфликт Юлия Цезаря и Помпея. Молодые люди, посещавшие кружок Сенеки и позднее примкнувшие к оппозиции, будут описаны в этой эпопее.

В 60 году Лукан начинает работу — незадолго до переворота 61 года, когда кружок Сенеки пытался опробовать денежную реформу Нерона. Поэт довольно долго остается другом принцепса и старается предупредить его об опасности, которую несет в себе быстрое развитие неронизма. Он поддерживает действия Нерона, но хочет придержать его плебейские наклонности, растущее влияние игр и разврата. В поэме можно прочесть о бунте против теологии победы и глубокого пессимизма. Лукан поддерживает идеи своего дяди относительно стоицизма, но придает им своеобразную окраску. Его почитание Катона — ему посвящены стихи — принимает форму настоящего антропоцентризма. Он восхваляет способность человека довлеть на Историей и не считаться с судьбой: «Желание победителя угодно Богам», — пишет он. Для Лукана важно сопротивление судьбе, он воздает хвалу человеку, действующему по велению разума и своих представлений о достоинстве, морали и свободе.

Лукан вступает в спор по поводу точки зрения традиционного эпоса в духе Вергилия и образа победителя в римской истории. Он разбивает Вергилия от стиха к стиху, от одного действующего лица к другому. Так, в VI книге «Фарсалии» деградирующего и опозоренного [269] Энея он выводит на сцену в ситуации Секста Помпея. Иначе говоря, вергилиевскому оптимизму он противопоставляет мрачный прогноз судьбы Рима. Лукан никогда не станет республиканцем. Он всегда будет убежден в необходимости монархии, он верит в ее историческую необходимость. Его поэма начинается искренним восхвалением императора. Лукан соглашается с идеей монаршей добродетели, которую он рассматривает как назначенную судьбу. Однако он считает, что абсолютизм Нерона должен быть ограничен: в первую очередь, сознанием самого императора, а во вторую — созданием необходимых институтов на основе уважения к законности, т. е. сената, и компромиссов, которые никогда не предлагал Сенека. Не веря в эллинизацию римских нравов, он советует Нерону устроить так, чтобы после смерти стать Богом, потому что с неба лучше всего созерцать Рим. Другими словами, Лукан требует от своего императора не смещать центра нравственности и политики в мире и не отходить от предначертанности Вечного города.

В 63 году между принцепсом и поэтом произошел разрыв. Нерон, ревнуя к таланту Лукана, внезапно покидает одно из литературных заседаний по обсуждению поэмы. С этого момента любая литературная деятельность будет запрещена для племянника Сенеки. То, что Нерон видел в Лукане соперника, бесспорно. Так случилось и с другими деятелями. Но почему [270] же ревность не проявилась раньше, в 60 году, например? На то есть причины: во-первых, печаль, выраженная в трех первых книгах, — уже давно опубликованных и известных, благодаря читателям, значительно отличающая их от восторженного начала поэмы; затем вступление с просьбой императору не эллинизировать римские нравы и умерить свой абсолютизм, а также форма произведения, прямо противоположная классической, не потрафившая вкусу принцепса, это ясно из следующей главы; наконец, отставка Сенеки.

Из-за такой обструкции Лукан пересматривает свои взгляды. Продолжение «Фарсалии» — книги IV-Х хранят доказательство тому. Не меняя основного смысла книги, он изменил только ее политическую часть. Его враждебность к Цезарю усиливается: он все больше превозносит Катона и унижает того, кого воспевал в начале поэмы, — Помпея: последний больше не жертва судьбы, но самый мужественный из граждан, хозяин мира, последний оплот свободы. Лукан выбирает мишенью восточные монархии, и в первую очередь эллинскую монархию и ее вдохновителя Александра, что дает ему повод обрушиться на тиранию властей, опирающуюся на силу армии, и прославлять свободу. Наконец, он набрасывается на греческие нравы и эллинскую снисходительность: это почти развязывание открытой войны реформам Нерона. [271]

Пока Лукан писал свои стихи, готовится свержение принцепса и замена его императором, который должен будет примирить старые и новые нравы, в любом случае, вдохнуть жизнь в то, что называют моделью Августа. Труд Лукана — это в целом идеологический фасад задуманного. [272]

Перед убийствами, выходками принцепса, денежной реформой, ведением дел, которые сталкивают все больше и больше политические классы, оппозиция набирает силы. Развязывается тайная, а иногда и открытая война, цель которой очень скоро обнаружится: нужно устранить причину причин — Нерона. На невидимом поле боя каждый ведет свои войска, как может. Группа Силана пытается обеспечить себе привилегированное положение при дворе и отомстить за убитых, но напрасно. После 61 года они вступают в откровенную оппозицию, ожидая подходящего случая для свержения трона. Группа Силана просуществует до 65-66 годов.

Группа Музония Руфа и Рубелия Плавта никогда не считалась с положениями, разработанными [273] Сенекой. Из высоких побуждений они примыкают к оппозиции. Зато кружок Тразеи скатывается к сотрудничеству, но с 58 года начинает колебаться и к 62-63 годам переходит в сильную идеологическую оппозицию, служа примером для противников режима, рассеянных в пассивном сопротивлении. Группа Аннея, поддержав власть и испытав ее влияние после изгнания Сенеки, удаления его от двора, разделяется — некоторые члены присоединяются к активной оппозиции. Наконец, группа Кальпурния Пизона поддерживавшая императора и его реформы, решает больше не подчиняться. Из их рядов в дальнейшем выйдет самая большая оппозиция, когда-либо замышлявшая заговор против Нерона.

Известно, что с 55 года политическая атмосфера Рима не была благоприятной. Коалиции, заговоры, махинации, интриги — не хватает слов, чтобы все перечислить; распространяются слухи, и то, что является лишь ожесточенным соперничеством, плохо скрываемым желанием, приписывается скверной шутке и чистому вымыслу. Неоднократно будут искать людей, которых нужно наказать, например Бурра или Рубелия Плавта. Потом температура понизится, обвинения окажутся несостоятельными. В большинстве случаев так [274] и было. Но иногда подозрения оправдываются. Естественно, что здесь или там вспыхивают заговоры, многие так и не выходят из эмбрионального состояния.

Не здесь ли точка отсчета события самого большого масштаба? Может быть, но нельзя утверждать окончательно. С заговором Пизона дело принимает совершенно другой оборот. Если предшественники Эпикура придерживались невмешательства в дела государства, то все-таки допускали, чтобы в исключительных случаях в них активно участвовали. Кальпурнии, воспользовавшиеся уроком, в нужный момент начнут собирать вокруг себя недовольных и противников Нерона.

Все происходит в течение 62 года. О некоторых обстоятельствах нам сообщает Тацит. В этом году осведомитель Романус доказывает существование тайных отношений между Пизоном и Сенекой. Обвиненному в заговоре философу, еще принятому ко двору, удается убедить Нерона в том, что это клевета. Но у Пизона возникают опасения, и он решает, что нужно действовать быстрее. ^{Note 2.}