- Да, конечно, — сказала Бугримова.

Она знала, что, если разбить семью, животные получат травму на всю жизнь, в одиночестве будут неправильно воспитываться и расти, станут пугливыми, с ломкими, неустойчивыми характерами. Хищники находились в закрытом помещении. Пройдя мимо пустующего теперь вольера Султана, Паши и Эмира, Бугримова с директором вошли в домик. Остановившись перед какой-то дверью, директор вставил ключ в скважину, повернул его, дёрнул дверь, и в коридор навстречу Бугримовой с громким лаем прыгнул голубого цвета, с голубыми огромными глазищами, белыми лапками и грудкой, щенок — маленький дог.

«Не знаю ещё, что за львёнка мне предложат, а щенок-то до чего хорош!.. Потрясающий экземпляр… Прелесть!..» — подумала Ирина Николаевна.

Они вошли в комнату. Тут же поднялся со своего ложа небольшой львёнок и зло зарычал на пришельцев. Адам тоже понравился дрессировщице с первого взгляда.

- Я беру эту пару! И щенку и львёнку хорошо у меня будет, не беспокойтесь!

- Я знаю! Иначе не видать бы вам от меня телеграммы!..

В Сочи малышей доставил самолёт. Собака привыкла к дрессировщице за несколько дней, львёнок, конечно, намного позже.

Утром принесли миску с варевом для щенка и кусок мяса для львёнка.

И что же?

Не успели служители поставить на пол корм, как Нерон зарычал на львёнка, загнал его, дрожащего и перепуганного, в угол и принялся хозяйничать. Сожрал мясо, выбрал лучшие куски из миски и улёгся. Лишь после этого несчастный, голодный львёнок ползком подобрался к миске и стал доедать объедки…

Дело в том, что львы формируются к пяти годам, а собаки к двум. Поэтому, являясь старшим, Нерон и командовал как хотел.

Интересно было наблюдать за молочными братьями! Каждый день после представления Бугримова открывала их клетку.

- Ребята! За мной!

Нерон бежал за дрессировщицей, следом за ними ковылял львёнок.

- Быстрее, Адамчик, быстрее!

На пустом манеже, при свете дежурной лампочки, начиналась презабавнейшая игра. Артисты программы, музыканты, дирижёр, дежурные пожарные и сторожа всегда присутствовали на этих дополнительных бесплатных представлениях.

Совершенно ручные Адам и Нерон с визгом гонялись по манежу за дрессировщицей и друг за другом, играли в мяч.

На местах не смолкали хохот и аплодисменты…

Малыши росли. В Адаме начинала угадываться уже настоящая львиная сила, стал вырисовываться твёрдый характер.

И вот однажды, придя за кулисы, Бугримова заметила, что у жалобно повизгивающего Нерона висит разорванная губа…

Дрессировщица тут же оказала собаке первую помощь, зашила губу. «Это Адам!» — догадалась она.

И точно. Нюра рассказала, что, когда она принесла собаке и львёнку по обычной порции еды, Нерон, как и всегда, отогнал Адама от лакомых кусочков. Но Адам на этот раз не стерпел, ощерился, зашипел, как десяток разъярённых питонов, и так дал Нерону, что тот полетел кувырком.

- Империя наконец пала! — рассмеялась Бугримова. — Раб стал свободным! Долг платежом красен!

С этого дня в углу вольера сидел уже Нерон, с тоской наблюдая, как Адам выискивает лучшие куски и пожирает их. Сопя от жадности, Адам искоса поглядывал на своего несчастного товарища и изредка предостерегающе порыкивал.

- Мать честная! — восклицал Игнатов. — Ты глянь, Миколавна, как Адам-то на Нерона крысится! Эт-та ж не Адам стал, а чистый батька Махно!..

Когда Бугримова приступала к репетициям с Адамом, Нерон всегда присутствовал на них, радуясь успехам своего друга.

Спали «братья» по-прежнему вместе во львятнике. Однако характер Адама становился всё круче, и Нерона отсадили от львёнка, переселили в гардеробную Бугримовой.

Нельзя было сказать, чтобы он очень скучал без Адама. С людьми находиться собаке куда приятнее. А вот Адам по-настоящему тосковал. Первое время дрессировщица приводила Нерона в клетку поиграть с «братцем», затем свидания стали всё реже и реже…

В дальнейшем, когда у дрессировщицы появлялся новый львёнок, она обязательно приводила к нему Нерона, снова поселяла его во львятнике. Знакомство происходило очень быстро: одинокий малыш был рад компании и с нежностью привязывался к собаке.

И пока львёнок подрастал, Нерон честно служил няней. И до сегодняшнего дня (а сейчас Нерон уже очень-очень старый) ему по-прежнему подкидывают на воспитание всё новых и новых львят.

Нерон за свой век выходил множество малышей. После Адама его воспитанниками стали Прометей и Гриф.

Гриф рос свирепым, коварным, доверять ему было нельзя. Часто, улучив момент, он бросался на дрессировщицу. Но это Грифу прощалось — артист был талантлив. Прометей выступал с Бугримовой четырнадцать лет. Он заменил погибшего Цезаря и стал премьером. Но за все эти годы лев ни разу не подпустил к себе дрессировщицу на близкое расстояние, не дал ей ни прикоснуться к себе, ни приласкать, ни погладить. Он рычал, убегал, злился.

И всё же эта непримиримость не мешала Прометею хорошо репетировать. Лев подчинялся всем приказаниям и легко работал на арене, всегда полный внутренней дисциплины. Но всё выполнялось на расстоянии — посыл на тумбу, прыжок в кольцо, переход по жерди.

«Я исполню всё, что пожелаешь, только не подходи!» — таков был девиз Прометея.

Даже мяса ни разу не взял Прометей из рук дрессировщицы — только с палочки!

Трюк «мясо изо рта» выполнять не пожелал, счёл за унижение. «Ковёр из львов» — тоже. Лев был необыкновенно гордым. Он украшал группу.

И лишь на четырнадцатом году жизни Прометей подпустил к себе Бугримову. Это было в Польше…

В Польше цирк на колёсах, через каждые два-три дня новый город. Города, города, города… Живёшь в вагончике с двумя койками, умывальничком, вентилятором, настольной лампой; обедать ходишь в вагончик-столовую, если дома готовить не любишь; мыться — в вагончик-душ; постирать тебе хочется — пожалуйста, к твоим услугам вагончик-прачечная, — словом, для любой нужды есть свой вагончик… И, естественно, львы тоже жили в зарешеченных вагончиках. Целый цирковой город на колёсах!

Если переезд небольшой, то прицепят к трактору-тягачу один аккуратный, будто игрушечный вагончик, за ним — второй, третий, четвёртый… И вот катит себе такой пёстрый поезд цирка «АСС», или «ВАРШАВА», или «АРЕНА» по живописным польским шоссе, мимо садов, полей, каменных домиков, крытых красной черепицей…

Приедешь, к примеру, в Лигницы, Гливицы или в Лодзь, и буквально за несколько часов вырастет на площади города, а чаще всего на его зелёной окраине, цирк на две с половиной тысячи мест, с полосатой сине-красной брезентовой крышей…

Кто же устоит! У кассы-вагончика длиннющая «колейка» — очередь. Все нарядные, весёлые, говорливые. Кругом дети, дети, дети… Звонко звучат их голоса!

А если переезд велик, тот же трактор-тягач ввозит вагончики на железнодорожные открытые платформы. Загудит паровоз, тронется состав…

Мчится поезд, набирая скорость, глазеют львы сквозь решётку на плывущие мимо леса, поля, города, реки. Рычат звери, зевают, скалят пасти, а чаще всего спят под мерный перестук колёс: привыкли уже к таким переездам, ничем их не удивишь! Неплохо им в Польше, совсем неплохо! Даже речь людей похожа на российскую…

Очень любят в Польше советский цирк. Масса народу приходит за кулисы, знакомятся с русскими артистами, просят автографы, а то и так просто заходят: «поразмовять» — поговорить…

Однажды к Бугримовой в вагончик постучалась старушка. Ирина Николаевна очень радушно её приняла; давно не была старушка в России, а ведь родилась там.

- Вам с билетом помочь не нужно?

- Что вы, дорогая Ирина Николаевна, давно запаслась, как только узнала, что советский цирк к нам, в Чен-стохово, едет… Седьмой ряд, четвёртое место, левый сектор… Спасибо… Я просто так зашла. Русская ведь. Скучаю по родине. Поговорить хочется… Как там Москва? В Спас-Клепиках никогда не бывали?

- Отчего же? Даже в село Константинове ездила, в котором Сергей Есенин родился…

- Господи! Так Есенины же мои земляки, друзья… Я тоже из Константинова… Помните, как у Есенина: