После случая с мятой Ноэль выходит на тропу войны. Его бесит манера новенького каждые полчаса бегать в туалет за очередной понюшкой кокса. Шеф свирепеет на глазах. Рвет и мечет, недоумок. Такого маху дал в выборе сотрудника, и, главное, все мы этому свидетели. Заказы на десерт следуют один за другим.

— Три фруктовых мороженых! — рявкает Ноэль. — Два раза коричные шарики! Три с глазурью! Четыре фруктовых! Три птифуры! И глядите не облажайтесь — это для друзей Оскара!

Оскар, наш хозяин, классный парень. Слегка не в ладах с законом, и кто знает, можно ли верить всем этим историям про его учебу в колледже, но со мной он всегда очень мил. Коротышка с обесцвеченными волосами, в роговых очках, Оскар почти каждый вечер торчит в баре. Стоит мне только высунуться за дверь кухни, и Оскар не отпустит, пока я не сделаю несколько глотков текилы.

Мы с Пабло работаем как хорошо налаженные автоматы, заранее договорились, кто что раскладывает, запаслись достаточным количеством бокалов, блюд и тарелок. В четыре руки выдавливаем из тюбика с шоколадным соусом завитушки, зачерпываем круглыми ложечками шарики мороженого, растапливаем шоколадную глазурь… Что может сравниться с чувством локтя, когда ты с надежным товарищем выбираешься из-под обстрела? Ноэль стоит над душой, выискивает промахи и ошибки.

Тарелки, блюда и бокалы (по два в каждой руке) подносим к окошку, откуда их забирают официанты. Поставив на раздачу последнюю тарелку, я замечаю на ней увечную шоколадную звезду: один лучик отломан. Ноэль тут как тут, хватает тарелку и сует мне под нос:

— Что за хреновина?!

Не надо лишних слов, я уже достала с полки коробку и выбрала идеальную пятиконечную звездочку. Есть у Ноэля этот дзэновский бзик: якобы четные числа — к несчастью. А звезды-то хрупкие, как рисовая бумага, ломаются буквально от взгляда. Хотя странно… я могла бы поклясться, что, когда ставила тарелку, все лучики были на месте. БАЦ! Оглянувшись на звук, я смотрю через голову Хавьера на стену за грилем — по белому кафелю стекает коричное мороженое с мятой.

— Другое давай! — гаркает Ноэль.

Пабло яростно зачерпывает ложечкой коричное мороженое, я выбираю три звездочки — две про запас, я теперь ученая. Ловко поливаю мороженое шоколадом, затем, затаив дыхание, кладу сверху шоколадку и мяту и, не глядя на Ноэля, направляюсь к окну. О’Шонесси лезет прямо в тарелку своей красной потной рожей: инспектирует, паразит! Фурункул на его шее таращится на меня злобным красным глазом, а изо рта явно несет шоколадом.

— Ça va?[15] — насмешливо спрашиваю я.

— Не знаю… шарики мягковаты, могли бы быть покруче, — замечает он на полном серьезе.

Ноэль хихикает. И слава богу: доволен, значит. А вот я еле сдерживаюсь. Подумать только, я позволяю этому наркоману втаптывать меня в грязь.

— Пожалуй, — отзываюсь я. — Крутые, как яйца. Мы бы назвали этот десерт в твою честь — «Мороженые яйца Дэнни».

Хавьер и Пабло гогочут. По-английски они почти не говорят, но смысл улавливают, особенно когда речь заходит о яйцах.

Ноэлю не смешно. Своего протеже он притеснять не позволит:

— Повтори, что ты сказала?

— Ничего, — мямлю в ответ. Еще одно слово — и мне, похоже, крышка.

— Ну так и засунь язык сама знаешь куда.

Вся кухня замерла: Ноэль перешел границу, отделяющую просто придурка от скотины. Такая оплеуха, да при всем народе! Лицо у меня пошло красными пятнами, нижняя губа трясется: кажется, сейчас разревусь. В последнее время меня так легко довести до слез. Ноэль ведь на многих орет, но другим хоть бы хны. Моя беда в том, что я все принимаю близко к сердцу. Будь я хоть капельку увереннее в себе и в своих способностях…

М-да… На кухне — как на минном поле: ходи осторожно, пинки сноси терпеливо, а если уж очень хочется взбрыкнуть, тщательно выбирай момент. Убедись, что шеф в хорошем настроении, и гляди не задень его чувства. Короче говоря, Ноэлю нужно, чтобы его боготворили, а не испытывали и высмеивали: он трясется за свой авторитет. Понять я это могу. Одобрять не обязана.

Работа почти закончена, так что вполне можно разыграть маленькую драму. Прочь отсюда! Надо выпустить пар. Стянув фартук, я хочу стремглав выбежать за дверь, но бедро сразу дает о себе знать. Эффектный выход исключен. Я квазимодой выползаю наружу и шаркаю к мосту Квинсборо. Плохи мои дела. Можно бы хуже, да некуда. Или есть куда?.. Возможно, просто месячные на подходе, но мне кажется, что я схожу с ума. В висках стучит, по щекам катятся слезы. Вместе с ними уходит все напряжение этого дня. Все в порядке, все хорошо, шепотом утешаю я себя. Подумаешь, десерт. И вспоминаю, как от Дэнни пахло шоколадом. Долбаный ублюдок.

Представляю, что думают прохожие при виде хромоножки в бандане, черных сабо, клетчатых штанах и угвазданном поварском халате, которая что-то бормочет себе под нос. С приходом ночи в воздух вернулась морозная свежесть; я такая разгоряченная и потная, что это даже приятно. Возьми себя в руки, держись, твержу я. Эта скотина не будет тобой вертеть. И что бы ни случилось, он никогда не должен видеть твоих слез.

На Второй авеню ни души. Я провожаю глазами трамвай, идущий через Ист-Ривер на Рузвельт-Айленд. На Шестидесятой улице понимаю, что ноги сами привели меня к психушке, и хохочу от души. Краем глаза замечаю Марка Аллена — шеф-повар «Гриля-ассорти» топает к бару «Метро». Аллен знаменит своими обходами окрестных заведений в рабочее время: где кружку пива опрокинет, где пару рюмашек виски пропустит. Я не хочу, чтобы он меня заметил. Аллен всегда со мной любезен, но, подозреваю, только потому, что знает: я не стану проситься к нему на работу. Почему бы ему и не вести себя со мной по-человечески? Я перехожу на другую сторону улицы, разворачиваюсь и ковыляю обратно в «Такому». По дороге вытираю лицо полой халата и сморкаюсь туда же.

На кухню я возвращаюсь с невозмутимым видом. Ноэль ушел. Ребята роются в ящиках с ножами: у Хавьера пропал главный нож. Пабло утверждает, что видел, как О’Шонесси сунул его к себе в коробку.

Вооружившись бумажными полотенцами и моющим средством, я привожу кухню в порядок. После чего позволяю себе расслабиться в баре в компании с Густавом, мастером по соте из соседней «Перлы». Оба ресторана принадлежат Оскару, у нас общий холодильник в подвале и общие подсобки, поэтому мы с Густавом постоянно пересекаемся. Иногда в обеденное время он даже готовит соте в «Такоме».

За стойкой сегодня Дина, обкатывает на нас новые коктейли. Дину я люблю. Она всегда приветлива и не слишком зациклена на собственной персоне. Немножко похожа на Шер в былые дни, с неизменным загаром и великолепной кожей. Надо сказать, татуировка-солнышко вокруг пупка смотрится круто.

Густав разговаривает точь-в-точь как Арнольд Шварценеггер:

— Ну, Лейла? Кто тебе сегодня нассал в салат, а?

Неужели понял, что я ревела?

— Никто, — бурчу я.

— Да ладно, детка, я же вижу, когда ты не в своей тарелке. Критические дни подоспели, а?

Такие вот у Густава манеры. Физиологические подробности его не смущают.

— Угадал.

— Эй, Дина, гони «Маргариту» для моей подруги, у нее месячные. И лучше двойную, — посмеивается Густав. — Хочешь словить кайф? — предлагает он, похлопывая по оттопыренному карману своего халата.

— Давай.

Я не в настроении разговаривать, хочется просто посидеть за стойкой, тихо потягивая коктейль, может быть, пару раз затянуться косячком, взобраться на велосипед и, если получится, доехать домой.

— Пошли. Это тебя развеселит. Гарантирую.

Оставив стакан с едва тронутым коктейлем на алой салфетке, я выхожу вслед за ним.

К Густаву меня никогда особо не тянуло, хотя его можно назвать красавчиком — красавчиком из Австрийских Альп: атлетический блондин с голубыми глазами и массивной челюстью. На работу он ездит на роликах. Иногда мы устраиваем гонки по мосту Джорджа Вашингтона: он на роликах, а я — на велосипеде. Словом, мы с ним друзья. Густаву сорок, а готовит он с четырнадцати и знает кухню как свои пять пальцев. Я же, хотя это мой четвертый ресторан, в профессиональном плане пока новичок. Мне еще расти и расти, и неизвестно, насколько меня хватит.