франко-германской пары и ей надо опасаться развода. Это будет означать, что Германия будет больше смотреть на Восток, чем на Запад. Это великая
держава, великий народ. В этом плане Германия будет вызывать опасения.
А антидемоктические ферменты существуют и в Германии, и во
Франции»169.
Основатель организации «Врачи без границ», левый интеллектуал
Б.Кушнер170 предупреждал, что «последним поколением, настроенным
проевропейски, является поколение Коля /…/, после – это скорее Росток.
Хулиганы из Ростока голосуют против (Маастрихта-Е.О.)171. Неминуемое
германское господство в Европе в случае отклонения Маастрихта
предсказывал в газете «Монд» Морис Дюверже: «Около 2000 года марка
смогла бы сделать то, чего не добился Вермахт: пангерманскую Европу, в
которой господствует Bundesbank, находящийся в подчинении у боннских
властей, в чём мы смогли убедиться во время обмена восточногерманской
марки»172. Опасения роста германского влияния в ЦВЕ повторялись в
высказывании Л.Столеру (СП): «Если бы французы проголосовали против
Маастрихта, Германия, освобождённая от франко-германской пары, направляющей Европу вот уже 40 лет, приобрела бы свою естественную и
историческую роль главы Mitteleuropa, той Средней Европы, которая
восходит к Австро-Венгерской империи, где немцам стоит только пальцем
пошевелить, чтобы играть сегодня доминирующую роль»173. Этот тезис
поддерживали экологисты. А.Вештер писал в «Монде»: «Французское
168 Le Monde, 1 septembre 1992.
169 Ibidem, см. Также : Le Monde, 21 aout 1992.
170 Б.Кушнер - Левый интеллектуал, получивший мировую известность благодаря своей борьбе за право на
международное гуманитарное вмешательство, один из основателей организации «Врачи без границ»
(Нобелевская премия мира 1999 г.). В 1999 г. он стал главой международной гражданской администрации в
Косово.
171 Le Monde, 1 septembre 1992.
172 Le Monde, 3 septembre 1992.
173 Le Monde, 28 aout 1992.
98
«нет» стало бы сигналом к наступлению Германии в Центральной Европе, которое и так уже фактически началось»174.
При всех политических различиях, и сторонников, и противников
Маастрихта объединяли общие страхи: германская угроза европейскому
равновесию, угроза германского господства в Европе, особенно благодаря
её продвижению в Восточную Европу, существование вечных германских
«демонов»: стремления к экспансии и ростков антидемократизма.
Выступление Ф.Миттерана, отвергающее эти мотивы, только убеждает в их
серьёзности: « Дело в том, что нас хотят заставить поверить в
существование демонов, свойственных только Германии, в то время как
каждый народ должен следить за тем, чтобы сдерживать своих
собственных. Понимание Германии и немцев требует больше уважения по
отношению к ним»175.
Нельзя сказать, что внутрифранцузская дискуссия вокруг будущего
Европы в контексте германского объединения не имела отклика по другую
сторону Рейна. Бывший министр иностранных дел ФРГ, Г.-Д. Геншер, оставив свой пост, позволил себе достаточно резкое высказывание: «Во
Франции раздаются голоса, которые не хотят, чтобы Германия была
настроена проевропейски. Я этого не понимаю. Мне всё же кажется, что у
Франции был очень хороший опыт отношений с Германией
проевропейской и очень плохой – с Германией антиевропейской»176. Один
из авторитетных внешнеполитических аналитиков СПГ К.Фойгт высказал
скептический взгляд на будущее фрако-германского партнёрства: «Франция/…/всегда стремилась связать Германию двусторонними
соглашениями. Сегодня она не может прибегнуть к этому способу, не
соглашаясь связать себя этими договорами»177. Однако, по мнению
174 Le Monde, 19 septembre 1992( A.Waechter).
175 La Libйration, 10 septembre 1992.
176 Libйration, 10 septembre 1992.
177 Libйration, 16 septembre 1992. Курсив мой – Е.О.
99
специалиста Центра геополитики Университета Paris-VIII Е.Сюра, «
связать себя с Германией, а не привязать Германию к себе – это было бы
революцией во французской политической культуре», поскольку означало
бы, что в некоторых областях предпочтение отдаётся европейской
политической солидарности в ущерб национальным интересам178.
Вопрос о суверенитете лежал в центре внутрифранцузского спора
вокруг Маастрихта, особенно в связи с принципом субсидиарности, который различает сферы компетенции государств и Сообщества. Поэтому
речь шла не только о германском суверенитете, но и о будущем Франции.
Национальный Фронт воспользовался болезненностью для французов
вопроса об уступке части суверенитета в пользу ЕС, чтобы разоблачить
«глобалистский» характер Маастрихта, имеющего целью «разрушение
наций, смешение рас, уничтожение границ, культурной самобытности»179.
*
Маастрихтский договор стал одним из важнейших
внешнеполитических достижений Ф.Миттерана. Лидер французских
социалистов внёс новую ноту в европеизм правящей элиты Пятой
республики. Верные сохранению национальных институтов, социалисты
ближе других были к солидарному западному европеизму Четвёртой
республики и дистанцировались от страстного технократического
европеизма Жискар д’Эстена. В то же время, принятие обществом
европейской политики Миттерана было далеко не безусловным, и
французский политический класс должен был готовиться пожинать плоды
двусмысленной позиции в деле германского объединения – впечатление, 178 Sur E. Maastricht, la France et l’Allemagne//Hйrodote. – 1993. – NІ 68. - P.135-136.
179 Слова Бруно Мегре (НФ). См.: Le Monde, 17 septembre 1992
100
усилившееся оттого, что Германию сделали пугалом во франко-
французском споре вокруг Маастрихта. Органичное переплетение в
европейской политике Ф.Миттерана линии на форсирование европейского
строительства со стремлением к международному политическому
контролю над германским объединением и то, что эта политика в основном
с пониманием была воспринята руководством ФРГ, во многом является
личной заслугой французского президента и результатом тех
доверительных отношений, которые сложились у него с канцлером
Германии задолго до того, как вопрос об объединении был поставлен в
повестку дня. По договорённости между ними для преодоления взаимной
настороженности французского и немецкого общественного мнения была
создана совместная франко-германская программа телевидения «АРТЕ»
(ARTE). Решение было принято ещё 4 ноября 1988 г., а рождение станции
состоялось 30 апреля 1991 г.
В то же время, ближайшее будущее показало, что воссоединённая
Германия действительно поначалу была куда менее заинтересована в
тесном политическом партнёрстве с Францией, нежели Франция, и это
поставило под вопрос судьбу целого ряда французских инициатив и в
европейском строительстве, и в области безопасности.
3. Европа как «полюс» силы
Объединение Германии было не единственным вызовом, с которым
столкнулась Франция, отстаивая свою роль в международных делах.
Кризис, а потом распад СССР, означавший исчезновение одного из
полюсов мирового могущества эпохи холодной войны, с новой остротой
поставили перед французской дипломатией проблему американской
мировой гегемонии. Одним из возможных ответов на беспрецедентный
рост американского влияния могла стать, по замыслу Миттерана, единая
101
Европа – главное прибежище французской дипломатии в меняющемся
мире. Выше говорилось о роли углубления европейской интеграции перед