Как только Касанда появился на руднике, он прежде всего спросил Ксири, не знает ли бвана надсмотрщик, когда им, каждому негру, дадут по хижине, сделанной из камня, как это обещал бвана вербовщик.

Ксири даже подумал сначала, что Касанда издевается над ним. Но негр смотрел на него так доверчиво, что надсмотрщик решил: парень не в своем уме. Когда их взгляды встречались, Касанда никогда не опускал глаз, как это делали другие, а простодушно смотрел Ксири в лицо. Он держался независимо и был твердо уверен, что Ксири очень любит его за усердную работу: ведь он никогда не сидел без дела. У Ксири чесались руки «проучить» Касанду, так как он подозревал, и не без основания, что все остальные рабочие, которые были хорошо знакомы с плетью и кулаками надсмотрщика, думают, что он боится Касанды. Он действительно не решался ударить Касанду. Широкие плечи негра и могучие руки с огромными узловатыми мышцами красноречивее всего говорили, что этого делать не следует.

На урановом руднике, где работал Касанда, добыча руды шла открытым способом. С утра до ночи вгрызались люди в землю с помощью кирок, лопат и землечерпалок, расширяя и углубляя огромный котлован. Бесконечные ленты транспортеров и ржавые вагонетки поднимали вверх куски черно-зеленого уранинита.

Много негров, согнанных с родной земли или проданных в рабство своими вождями, трудились здесь с утра до ночи, проклиная судьбу и мзунгу, пришедших в их страну. Белых рабочих на рудниках было немного. Они работали на больших, сложных машинах, жили отдельно, в своем поселке, и получали в десять раз больше, чем негры. И даже те немногие негры, которым выпадала редкая удача - стать механиком или машинистом, получали гораздо меньше белых, выполнявших ту же работу. Касанда не раз видел, что администрация рудника относится к белым рабочим совсем иначе, чем к неграм. Дирекция опасалась организованных белых рабочих, которые, чувствуя, что вся жизнь рудника находится в их руках, могли постоять за себя, и Касанда не слышал, чтобы кого-нибудь из них отстегали кнутом, тогда как неграм доставалось почти каждый день.

Касанда помнил, как однажды, когда администрация не захотела уплатить белым рабочим за лишние часы работы, они не пришли на рудник, и сам бвана директор не мог ничего с ними поделать. Рудник бездействовал целый день, и у Касанды, который должен был бросать руду на ленту транспортера, было нечто вроде праздника, так как все механизмы стояли. А на следующий день администрация рудника уступила: белые рабочие добились своего. Касанда с завистью смотрел на них. Он часто спрашивал себя: почему белые могут бороться за свои права, а они, негры, сидят за колючей проволокой и не могут открыть рот без того, чтобы их не отстегали?

Такие мысли приходили в голову Касанде все чаще, в особенности последнее время, когда надсмотрщик Ксири стал придираться к нему за каждый пустяк и, стараясь причинить неприятность, ставил его на самые тяжелые работы: то заставлял разбивать кувалдой огромные камни, встречающиеся в породе, то посылал во время обеда, когда все отдыхали, с каким-нибудь поручением. И Касанда постепенно возненавидел своего мучителя. Он начал резко отвечать на приказания Ксири, и взаимная неприязнь их увеличивалась с каждым днем.

В бригаде Ксири появился новый рабочий, тихий и робкий, с грустными глазами. Это был молодой негр, присланный сюда англичанами вместе с большой партией рабочих из северной Родезии. Гвара - так звали негра - сразу понравился Касанде, и они часто беседовали, объясняясь главным образом знаками: новичок не знал языка кингвана. Этот негр не мог сразу начать работать так, как работали на руднике. Каждые полчаса он отдыхал, опираясь на кирку и делая вид, что рассматривает породу.

Ксири, невзлюбивший новичка за дружбу с Касандой, заметил его тактику и однажды, как только Гвара вновь повторил свой прием, тихо подошел сзади и дал ему такого пинка, что тот растянулся на земле.

- За что ты его? - угрюмо сказал Касанда. - Помахал бы сам весь день киркой!

Рабочие смотрели на них, и Ксири чувствовал, что авторитет его сейчас рухнет, если он немедленно не предпримет каких-либо решительных действий. В нем клокотала ярость. Он, свирепо оскалив зубы, шагнул в сторону Касанды и, резко взмахнув плетью, ударил его по лицу. Касанда сделал шаг назад и, зацепившись за камень, упал. Ксири прыгнул к нему, и плеть его засвистела над Касандой. Вся злость, скопившаяся в Ксири против этого негра, излилась сейчас в этих ударах.

Касанда, вначале оглушенный неожиданным нападением, пришел в бешенство. Он вскочил на ноги, и его острая лопата сверкнула в воздухе. Не успей Ксири вовремя присесть, голова его свалилась бы на землю.

Ксири завизжал на весь рудник и бросился к зданию администрации. Через несколько минут пришли солдаты и увели Касанду, который не оказал им ни малейшего сопротивления.

Почти каждую ночь из «черного городка» убегали несколько негров. Компания держала специальных людей, которые с помощью собак регулярно устраивали облавы на беглецов. Охота обычно заканчивалась поимкой «нарушителя порядка». Тогда в лагере устраивался «суд», и для того чтобы отбить у негров охоту к «уклонению от обязательств перед компанией», наказание иногда производилось публично. По мнению директора рудника Лавинье, считавшего себя большим знатоком психологии негров, такие экзекуции, во-первых, прививали рабочим мысль о том, что белый человек всесилен и поэтому нельзя безнаказанно нарушать его законы, и, во-вторых, наглядно демонстрировали неграм преимущество мирного, спокойного труда перед бунтом.

Касанда часто присутствовал при порках, но сам еще ни разу не подвергался такому оскорбительному наказанию. И вот теперь он стоял на большой площади рядом со старым, морщинистым негром, сбежавшим два дня назад и пойманным сегодня ночью.

Дело Касанды разбирал сам директор, и, несмотря на то что Касанда объяснил ему, как все произошло, и доказывал, что он, Касанда, не виновен, что надсмотрщик ударил его без всякого повода, директор приговорил его к двадцати пяти ударам.

Кнут был сделан из целого длинного куска толстой гиппопо- тамовой кожи. Двадцать пять ударов считалось очень тяжелым наказанием. Часто это означало смерть.

На площадь привели всех рабочих. Им надлежало усвоить теорию господина Лавинье о всесилии белого человека. Первым секли старого негра, привязав предварительно его руки к кольцам, ввернутым во врытый в землю столб. Он кричал на весь лагерь тонким, детским голосом. Пьяный широкоплечий палач из племени батшик исполнял свою обязанность с видимым удовольствием. Стоявший напротив Касанды молодой негр Гвара, из-за которого произошла ссора Касанды с надсмотрщиком, наблюдал такую сцену впервые. Он дрожал всем телом, судорожно глотал воздух и не мог скрыть охватившего его страха и отвращения.

Все это время Касанда стоял со связанными назад руками, охраняемый с двух сторон вооруженными солдатами. На высокой каменной веранде в бамбуковых креслах сидели белые, и среди них директор, любивший наблюдать, как проводится в жизнь его теория о пользе телесного наказания для негров. Он с удовольствием замечал на лицах некоторых рабочих страх и смятение…

Наконец старого негра сняли и положили на землю, так как он не мог уже стоять.

Касанду развязали и повели к столбу. До сих пор он вел себя спокойно, но у самого столба вдруг взбунтовался и оттолкнул державших его людей. Несмотря на все усилия, охранники долго не могли справиться с негром, пока один из них не ударил его по голове ручкой револьвера. Касанда потерял сознание.

Когда он открыл глаза, руки его были притянуты ремнями к кольцам и сбоку уже стоял усмехающийся палач. Касанда осмотрелся и увидел мзунгу. Они попрежнему сидели на веранде, и один из них, глядя на Касанду, улыбался. На сухом лице директора было высокомерное, презрительное выражение. Он уселся поудобнее и, видимо, приготовился смотреть, как будут наказывать непокорного негра.