В очерке, посвященном Дашковой, Б. И. Краснобаев, приводя это письмо, подчеркивает, как разнятся здесь характеристика «младшей сестры Елизаветы Воронцовой» и восторженные оценки, на которые не скупилась Екатерина в письмах к Дашковой. «А ведь совсем недавно она писала ей: „Во всей России едва ли отыщется друг, более достойный Вас“, „Нельзя не восхищаться Вашим характером…“ Но теперь речь шла о реальной власти, об охране этой власти от малейших посягательств на ее авторитет и абсолютность. И сразу рухнули и дружба, и совместные мечты, и чувство благодарности».[24]

На следующее же утро после переворота Дашкова узнает, что существовали люди, несравненно более близкие к Екатерине, чем она.

Неожиданно наткнувшись во внутренних апартаментах Летнего дворца на Григория Орлова, который, лежа на диване, небрежно распечатывал секретные государственные бумаги, Дашкова сперва недоумевает, даже пробует высказать свое возмущение. А поняв характер взаимоотношений с государыней, вспыхивает к Орлову неукротимой ревнивой ненавистью. С годами этой ненависти суждено было все более разгораться: ладить с фаворитами Екатерины Дашкова так никогда и не научилась. Впрочем, пройдет немного времени и Екатерина Романовна, как и все ее здравомыслящие современники, поймет: на Екатерину II никто не влияет — ей служат.

Остроумно написал о самовластии Екатерины II хорошо ее изучивший де Линь: «Сколько говорят о петербургском кабинете. Я не знаю меньшего… в нем лишь несколько дюймов. Он простирается от виска до виска, от носа — до корней волос…»[25]

«Все делается волей императрицы…» — сообщала Дашкова брату в мае 1766 г.[26] Александр Романович Воронцов, в ту пору посланник в Голландии, намеревался вернуться в Россию, чтоб служить в Коллегии иностранных дел; Дашкова отговаривает его: «Простите, мой дорогой друг, если дружба и самая большая нежность требуют, чтоб я сказала вам искренно, что вовсе не одобряю ваше желание… Имея какой угодно ум и способности, тут ничего нельзя сделать, т[ак] к[ак] здесь нельзя ни давать советы, ни проводить систему: все делается волею императрицы — и переваривается господином Паниным, а остальные члены коллегии или переводят из газет или переписывают бумаги Панина…»

В том же письме есть полные горечи строки, свидетельствующие о начавшемся отрезвлении, разочаровании Дашковой в своем кумире: «Маска сброшена… Никакая благопристойность, никакие обязательства больше не признаются…»

Но в первые часы нового царствования «Преображенскому поручику» еще некогда предаваться горьким размышлениям. Солдаты вломились в дворцовые погреба и черпают касками бургундское — Дашкова устремляется туда и увещевает их. Надо повидать маленькую дочь. Надо наведаться к отцу. Возле его дома она обнаруживает вооруженную охрану, весьма многочисленную, присланную, чтобы стеречь Елизавету Воронцову. Дашкова вызывает офицера и приказывает уменьшить стражу; тот беспрекословно подчиняется.

Этот эпизод послужил поводом для первого открытого выражения недовольства Екатерины: императрица делает Дашковой выговор за самоволие и за то, что она позволила себе говорить в присутствии солдат по-французски. (Екатерина в ту пору особенно стремилась демонстрировать приверженность ко всему русскому.) Правда, чтобы подсластить пилюлю, она тут же награждает Дашкову орденом св. Екатерины.

«…Я вас упрекнула за вашу опрометчивость, а теперь награждаю вас за ваши заслуги, — сказала она, собираясь возложить на меня орден.

Я не стала на колени, как это полагалось в подобных случаях, и ответила:

— Простите мне, ваше величество, то, что я вам сейчас скажу. Отныне вы вступаете в такое время, когда, независимо от вас, правда не будет доходить до ваших ушей. Умоляю вас, не жалуйте мне этого ордена: как украшению я не придаю ему никакой цены; если же вы хотите вознаградить меня им за мои заслуги, то я должна сказать, что, какими бы ничтожными они ни являлись по мнению некоторых лиц, в моих глазах им нет цены и за них нельзя ничем вознаградить, так как меня никогда нельзя было и впредь нельзя будет купить никакими почестями и наградами.

Ее величество поцеловала меня.

— Позвольте мне, по крайней мере, удовлетворить мое чувство дружбы к вам.

Я поцеловала ей руку и очутилась в офицерском мундире, с лентой через плечо, с одной шпорой, похожая на четырнадцатилетнего мальчика».

Это первое столкновение и одна из последних чувствительных сцен, происшедших между императрицей и Дашковой.

Екатерина «отдалилась от нее, — говорит Герцен, — с быстротой истинно царской неблагодарности».[27]

Общие возвышенные мечты о благе отечества, доверительное обсуждение совместных планов о будущих «просвещенных преобразованиях», где Дашковой, само собой, отводилось место рядом с ее державной подругой, — все это было вчера. И за мечты, да и за реальность — преданность, находчивость, отвагу молодой женщины в деле, которое в случае неудачи грозило ей эшафотом, — Екатерина сочла возможным расплатиться в буквальном смысле этого слова. Известна записка: «Выдать княгине Дашковой за ее ко мне и к отечеству отменные заслуги 24 000 рублей». (В деньгах Дашковы нуждались: князь Михаил, щеголь и кутила, наделал долгов на сумму не меньшую — еле хватило, чтобы выкупить у кредиторов его векселя.)

Дистанция между Екатериной «великой» и Екатериной «малой», как прозвали Дашкову, была означена. И бесповоротно.

Во время коронации она занимает самое скромное место, какое полагалось жене полковника, — в последнем ряду. Правда, вскоре получает высокое звание статс-дамы, чему не придает особого значения. В письме в Лондон брату Александру событие это упомянуто между прочим.

(Письмо запечатано черным сургучом: продолжался траур по императрице Елизавете Петровне.)

В «Записках» Дашковой, там, где речь идет об отношении к ней Екатерины, немало горечи. Она даже склонна пофилософствовать на тему о непрочности дружбы государей. Может быть, усугубили эту горечь и воспоминания о пережитой личной драме.

Во время короткого царствования Петра III князь Михаил стараниями жены был отправлен послом в Константинополь. Екатерина Романовна опасалась за него, так как Петр успел выразить Дашкову свое недовольство за какой-то промах на одном из разводов. Однако существовали, очевидно, и другие причины, по которым ей хотелось отослать мужа подальше от двора. Удалось это, увы, ненадолго.

Сразу же после воцарения Екатерины князь Дашков был отозван из Константинополя и получил командование Кирасирским полком, где полковником числилась сама императрица. По ее желанию Дашковы переезжают во дворец. Вечерами у них собирается маленькое общество. Часто бывает государыня.

Екатерина Романовна очень любила музыку и по-настоящему чувствовала ее. Она музицирует, поет. Екатерина Алексеевна и князь Михаил, оба к музыке совершенно равнодушные, устраивают пародийные дуэты — они называют это «небесной музыкой», фальшивят и резвятся вовсю. Должно быть, нелегкими оказались для молодой женщины эти несколько месяцев дворцовой жизни: дочь Дашковых, Анастасия Щербинина, рассказывала Пушкину на балу в своем доме в 1831 г., что ее отец был влюблен в Екатерину.[29]