— Не спорьте! Не спорьте!

На что старики отвечают, улыбаясь, низким поклоном.

В воздухе витают запахи различных приправ от готовящихся ароматных восточных блюд.

Рядом на постаменте веселый и неунывающий Насреддин, прищурив правый глаз, сидит на своем упрямом ослике.

Бухара… Памятники истории, высокие конусообразные купола. Изящная чеканка по меди, виртуозная резьба по ганчу и дереву. Самобытная посуда и… разнообразные игрушки.

На обыкновенную ветку плакучей ивы, согнув ее в полукруг, мастер натянул тетиву. Ребенку подарен лук со стрелой, и счастью его нет предела.

Мастера радует это небольшое мгновение жизни. А сколько их у него. На полках уютной мастерской, как в музее, вызывая у каждого добрую улыбку, выставлены красочные игрушки. Для девочек деревянные бешики — качалки, красочные шкатулку для мальчиков — тележки, различных размеров ходули.

При продаже сундуков, расписных столиков, бешиков для новорожденных мастер не предлагает игрушку, ее и так возьмут.

На базарной площади многолюдно. Для покупателей выставлены, как на весенней ярмарке, различные предметы и изделия. Здесь и ковры ручной выделки, самовары, гончарная посуда и, конечно же, игрушки.

Они ненавязчиво присутствуют везде, то тут, то там, детские металлические свистульки, звенящие тарелки, изящные совочки, ведерки, деревянные кони на колесиках, разнообразные шкатулки, гончарные каталки, верблюжата, птицы, тряпичные куклы, мячи…

По узким прохладным переулкам возвращаются с покупками горожане, к которым из-за глиняных дувалов низко свисают кроны плодовых деревьев. Слышится смех детворы. Играют дети игрушками народных мастеров из кишлака Уба.

Уба — небольшой бухарский поселок. Здесь в каждом доме делают игрушки. А вокруг — запах миндаля, светящиеся капельки росы в зелени травы и сияющие лица детей.

Красивые старики и старушки, с которыми трудно расставаться — сколько у них историй, одна другой лучше.

Здесь на большой чинаре аист тоже свил гнездо. И люди рады птице, как и своей волшебной глине, из которой сделано немало красивого.

Простая глина — это еще не все. Вот пришли в движение руки человека, и ожила она. Теперь в ней отблески красавицы луны, граната яркий цвет. Кажется, игрушек чересчур много: они в каждом доме. О каждой можно многое сказать. Игрушки живут сами собой.

— Откуда же они? Из сказки?

— Нет! Из печи! Где пекут чудесные лепешки, — объясняют дети. И хором просят — Пожалуйста, в наш дом войдите, наш цветущий сад осмотрите, где сегодня рано утром расцвел гранат небывалой красоты.

— Войдите, испейте глоток воды из родинка, хранилища прозрачной влаги жизни…

Уходит с неба солнце спать до утра. Витают вокруг дутара нежные звуки и вечерние напевы матерен:

— Алей-балям, алей…

До новой встречи, Бухара!

Их путь от Карши до Бухары на старом газике был безрадостным. Ехали ночью, так как днем температура воздуха была выше сорока градусов. Машина принадлежала Каршинской экспедиции и повидала на своем веку немало. В ней были выбиты боковые стекла, задние сиденья были изуродованы, брезент на крыше рваный.

В Средней Азии дневную жару сменяет ночная прохлада, поэтому спутники невыносимо мерзли, ерзали на сиденье, стараясь усесться поудобнее. В машине ехали четверо. Водитель Батыр, молодой парень лет тридцати, выросший в этих краях и хорошо знающий местность: малоразговорчивый, но с красивой улыбкой Саид, лет тридцати пяти, не имеющий никакого отношения к искусствоведческой работе, но жаждавший увидеть красоту земли и уговоривший нас, двух пожилых людей, перелететь самолетом расстояние от Ташкента до Карши и прокатиться на попутных машинах от Карши до Бухары, от Бухары до Самарканда, а там, если удастся, из Самарканда до Ташкента.

Два немолодых путника всю дорогу ворчали. Вначале — на Саида, а потом, наверное, поняв, что это бесполезно, ворчали на себя.

— И какой черт сбил нас с толку? — ругался Сергей Петрович, человек пенсионного возраста, профессиональный фотокорреспондент, вчера утром вернувшийся из Франции, а вечером севший в самолет и прилетевший в Каршинскую степь. Теперь он маялся на заднем сиденье, проклинал себя на чем свет стоит и, обращаясь к Рустаму Ибрагимовичу, говорил:

— Ты подумай только, еще вчера был в Париже, а сегодня, с моим-то давлением, оказался в безводной пустыне…

Рустам Ибрагимович на это ничего не ответил. Он немного похрапывал, дремля. Ему было под шестьдесят, и Саид сам до сих пор удивлялся, как он смог убедить его, главного редактора известного издательства, поехать в столь утомительное путешествие. Ведь он в течение полувека никуда не выезжал из своего города.

— Кажется, рассветает, — тихо сказал Батыр.

Справа медленно поднималось солнце, разгоняя ночной мрак, и проступали нетленные краски земли: ровно бегущие вдаль посевы хлопчатника, блеск журчащей воды в подвесных лотках, аккуратно расчесанные, низко опущенные ветви плакучей ивы.

Впереди появилось небольшое селение, теперь до Бухары рукой подать.

— Послушай, — обратился к водителю Саид, — давай остановимся. Зайдем в это селение. Смотри, какое оно красивое. Угостим наших стариков парным молоком с горячими лепешками.

Водитель весело засмеялся, свернул на обочину и остановил машину. Старики ничего не говорили, хотя на востоке обычно они дают молодым мудрые, нужные советы.

Они медленно выбрались из машины и присели прямо тут же, на шоссейной дороге. Напротив, на небольшой возвышенности, женщина вынимала из тандыра горячие лепешки и сбрызгивала их молоком.

— Мать честная! Красотища-то какая! — воскликнул Сергей Петрович.

От тандыра шел удивительный по щедрости запах, который живет в нас с детства, — запах душистого хлеба.

Солнце поднималось над землей все выше, и яркие лучи его пробивались сквозь густорастущие стебли подсолнечника.

Возле тандыра искрилось залитое водой, недавно скошенное поле. Из дома вышел мальчик в белой рубашонке и почему-то неожиданно побежал навстречу солнцу. И когда он бежал, раскинув руки, крича: «Здравствуй, солнце! Здравствуй, это я, твой сын — человек!», казалось, из-под ног мальчика в небо взлетали блестящие капли, осыпали лицо его и плечи серебром, а он смеялся все громче и громче.

Мать у тандыра плавным движением руки поправила косынку на голове и вынула очередную лепешку, не теряя из вида сына.

Мальчуган поскользнулся и упал. Но мать не бросила свою работу, не кинулась поднимать сына. Она лишь крикнула ему ласково:

— Ну что, родной, вставай, ты же сын земли! Беги навстречу солнцу!

Все вокруг плыло в бело-бирюзовом мареве, струилось, дышало, жило.

— Рустам Ибрагимович! Где твой фотоаппарат? — воскликнул Сергей Петрович.

— Поздно, — сказал Саид. — Идемте завтракать.

— О чем он говорит? Вокруг такое происходит! — возмутился Сергей Петрович.

— Это уже нельзя отснять на фотопленку. Смотрите! — воскликнул Саид.

Солнце поднялось еще выше, и живший и дышавший до того бледно-розовый туман расстаял.

— Что это такое, Сергей Петрович?! Сон!? — размахивая руками, возбужденно говорил Рустам Ибрагимович. — А все ты, Саид. Молодец! Уговорил меня поехать с тобой. За всю свою жизнь я не видел таких чудес. Расскажу жене, детям, друзьям — не поверят. Ведь не поверят же, а, Сергей Петрович?!

— Ты прав, Рустам Ибрагимович. Конечно, прав! Такого даже в Париже не увидишь. Ради всего этого, что я увидел сегодня, стоило ехать, — радуясь, как ребенок, утру и солнцу, говорил Сергей Петрович.

Через полчаса они сидели за дастарханом и с наслаждением ели горячие, только что вынутые из тандыра лепешки, запивая ароматным чаем…

А впереди их ждала дорога и новые встречи и истории.

…Мальчик и девочка сидели рядом за школьной партой.

— Ты сегодня плакала у школы? — спросил мальчик.