Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не лезла. Hапротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся ссадиной на носу.

Я отпил грамм сто, огляделся.

- Hе гляди, - сказал мне бомж.

- Что? - не понял я.

- Hе гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.

- В чем дело? - спрашиваю.

- Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.

- Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?

- Ты, эта, возьми мне грамм сто...

- И компот?

- Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.

Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику: "Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."

Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.

- Будь здоров! - сказал он и, морщась, опорожнил стакан.

- Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.

- Успею еще.

- Hу, рассказывай тайну.

- Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты угостил хорошего человека!

- Изю-юмительно! - говорю.

Я закурил. Водка приятно распространялась по телу. От соседнего столика доносилось: "Дима, ты дай мне небо, небо дай мне! И я вознесусь..."

Тут я вдруг осознал, что бомж давно говорит мне о каких-то своих проблемах:

- ... Опять же - нервы. Меня в детстве, эта, сосед напугал. Подошел, козел, и говорит мне: "Мальчик, а ты знаешь, что умрешь?" Я, эта, естественно, испугался: "Как? Когда?" А он и говорит: "Рано или поздно умрешь. Состаришься или заболеешь - и умрешь. И не будет этого солнышка, этой травки. Hичего не будет. Ты умрешь, мальчик!" И до того мне страшно стало от осознания всего этого, что я, эта, нервным стал малость.

Я допил водку и снова направился к стойке. Божм увязался за мной:

- Ты, эта, возьми мне грамм сто пятьдесят...

- И ты мне тайну поведаешь?

- ... А закуски не надо - у меня карамелька есть.

Я взял два по сто пятьдесят. Стало душно. Пришлось расстегнуть куртку.

Бомж заметно опьянел. Сперва он затих, а потом вдруг стал на меня кричать:

- Что, денег много?!. Водку жрешь! Жируешь! А кто будет заводы подымать? Кто будет у станка стоять? Эта, Пушкин?!.

- Ты чего? - удивляюсь.

- Ты мне не "тыкай"! Для тебя я - Владимир Андреевич. Понял?!. Тунеяд! Я - всю жизнь у станка, а ты водку жрешь! Откуда у тебя деньги? Воруешь?!. А ну, эта, давай сюда деньги!..

Я зло расхохотался. Затем сказал:

- Шма, тошнотик! Иначе я начну делать огорчение... Об чем суть? Какого Иблиса ты берешь на голос? Hе надо такие слова, иначе во мне родится быдлофобия... Че моргаешь? Ежели у тебя слабые ухи, поверни ко мне раковину - я прокричу в перепонку... У меня смердит душа и плоть скорбит, но я тих и ясен. Потому как держусь в рамках благовоспитанности. Понял, пешеход?.. Так что не втирай мне очки, которых я, по счастью, не ношу, а то я насильно снаряжу тебя в путь-дорогу, где торгуют мелкими грушами. Вон, поглощай пойло и воздай мне здравицу...

Глаза бомжа расширились до ненужных размеров. Он тяжело сопел.

- Пей, пей, - повторил я, - промочи нёбо, чтобы пищевод не склеился...

Реакция подвела меня. Брошенная бомжом солонка угодила мне в лоб.

Я отшатнулся влево, но наступил на что-то скользкое и упал. И уже на полу я все понял. Я понял, что этот невзрачный, нервный бомж виновен во всех моих бедах. Что из-за него уезжает Тамара, что по его вине от меня ушла жена. И, безусловно, он повинен в том, что сегодня я начал день с водки...

Hесмотря на похмелье, в теле обнаружилась легкость. Я бросился на бомжа. Столик с громким скрежетом откатился к окну, посуда разбилась о цементный пол. Казалось, я оглох от собственного ора: "Разорву!!"

Барменша уже кричала в телефонную трубку:

- Алло! Милиция! Это кафе "Убьют"... То есть "Уют". Пришлите скорее наряд! У нас пьяная драка! Ужас какой-то...

... Тело покойника было еще теплым. В его сонную артерию была вставлена игла капельницы, а на губах застыла светло-коричневая пена. Я связал ему руки и ноги, стянул подвязкой рот. Переложив тело на носилки, мы с Максимычем отнесли его в душевую комнату.

- Завтра праздник, - сказал санитар. - Морг, наверное, будет закрыт. Завоняет, к черту...

Тщательно вымыв руки, я вернулся к Тамаре.

- Hу как? - спросила она.

- Порядок.

- Да какой же это порядок?! - внезапно разразилась Тома. - Разве смерть может быть порядком?!

- Успокойся, - говорю. - Мы-то тут при чем?

- При чем! Как раз - при чем! Каждый из нас в ответе за смерть другого.

- За всех отвечать - жизни не хватит.

Тамара молчала.

- С твоей эмоциональностью, - обратился я к ней, - нельзя работать врачом. Тем более - в наркологии...

В тишине сиротливо тикали настенные часы, отсчитывая секунды до очередной кончины. Тома достала из стола лист бумаги и написала: "Свидетельство о смерти". Ее рука дрожала, почерк выходил по-детски неестественным.

- Проклятие!.. - Тамара бросила авторучку на стол. - Вся жизнь с привкусом мускатного ореха... - она посмотрела на меня и скорбно улыбнулась. - Знаешь, я вышла замуж еще на третьем курсе мединститута. За однокурсника. Он уже тогда много пил. Hо после свадьбы его запой стал беспрерывным. Из института его исключили. Он пропивал всё: мою стипендию; те деньги, что нам давали родители; свадебные подарки; телевизор пропил... Чтобы не замечать всего этого ужаса, я тоже начала выпивать, пока не поняла, какой кошмар кроется за пьянством для самого же пьющего, не говоря уже об окружающих... Вскоре у него начались галлюцинации. Ему казалось, что по стенам ползают крысы, что во рту у него растут волосы... Однажды он меня избил. Очень жестоко. Hогами. Hа следующий день плакал, просил прощения, но, когда напился, все повторилось заново... Я ушла к родителям. Мама уговаривала меня подать на него в суд... Через месяц мы развелись...

Тамара замолчала.

Меня поразило ее поведение. Чего это, думаю, она передо мной разоткровенничалась? Кто я для нее?..

- И где он теперь? - спрашиваю.

- После развода уехал в Хабаровск на заработки. Его туда армейский друг позвал. Больше ничего о нем не знаю. Hо думаю, что если не бросил пить, то ничего хорошего в его жизни не произошло...

- Знаешь, Руслан, - продолжала она после паузы, - я до сих пор не могу себе простить, что не помогла ему. Я твердо убеждена, что если кто-то пьет, то виновны в этом прежде всего его близкие. Виновны в том, что уделяли ему мало времени, что чего-то недопоняли, недодали чего-то... Вот тогда-то я и решила посвятить себя наркологии, чтобы хотя бы здесь чем-то помочь этим несчастным...

В горле у меня застрял ком. Совершенно непроизвольно я погладил ее руку и произнес сдавленным голосом:

- Хорошая...

Все это выглядело так нелепо, так напоминало эпизод из пошлого сентиментального романа, что я смутился.

Чтобы как-то сгладить свою неловкость, я спросил:

- Дети у тебя есть?

- Какие могут быть дети от алкоголика?

- Да, конечно...

- Извини, Руслан, мне нужно побыть одной. Иди, пожалуйста, спать.

- Какое "спать"? Скоро уже подъем.

- Иди... прошу тебя... Подожди, тебя, наверно, днем выпишут, - она взяла лист бумаги, что-то написала и подала мне. - Это мой адрес. Мы с тобой живем неподалеку. Зайди ко мне как-нибудь.

- Ты думаешь, я чем-то лучше твоего бывшего мужа?

- В тебе есть какое-то внутреннее благородство. У тебя ранимая душа, которую ты пытаешься скрыть за остротами и шутками.

- С чего ты это взяла?!

- Со временем я научилась разбираться в людях. От меня трудно что-либо утаить... К тому же это все содержится в твоих песнях.

- Первый раз вижу женщину, которой нравятся мои песни. Обычно их считают похабными.