- Те, кто так думают, ничего не понимают... Ханжество - это всего лишь одна из сторон тупости.
- Тебе и вправду надо заняться литературой, - говорю. А сам думаю: если кому повторю ее слова, скажут, что я сам это выдумал. Такую лестную оценку невозможно услышать со стороны, ее может сочинить о себе лишь самовлюбленный неудачник...
- Иди, Руслан.
- А поцелуй на прощание?
- Hе нужно... Мой адрес у тебя есть. Буду ждать в гости. Придешь?
- Обязательно... Hо все-таки, может, поцелуемся?
- Иди... Hе мучай меня... - на ее щеках появились влажные жемчужины.
Женских слез я никогда не мог переносить. Они вызывали в моем сознании какое-то помрачение... Я поспешно вышел из кабинета...
Возвращаясь в палату, я твердо понимал, что в гости к Тамаре никогда не пойду, что, дав ей обещание, я просто бессовестно ее обманул. Зачем нарушать эту, пусть и кратковременную, но гармонию? Зачем открывать Тамаре все мерзости своего характера, если она так прекрасно во мне ошибается?..
А может, вовсе и не ошибается?.. И в тот момент я все понял. Даже разозлился вначале... Кого она хотела провести?!
Тамара не ошибается. Это - как бы лучше выразиться? - святая ложь. Да-да, та самая крупинка доброты, которую, по ее мнению, она недодала мужу и которую она раздает здесь каждому нуждающемуся. А может, и про мужа она все выдумала?..
Ай-ай-ай, Томочка, психотерапия для идиотов... Я - идиот... Князь Мышкин... Понаслушается от алкашей всякой пьяной бредятины о жестокости мира и рассказывает другим... Все вокруг виноваты, а пьяница не виноват. Жертва обстоятельств. Тьфу!..
Когда я вошел в палату, мои размышления прервал сонный голос полковника:
- Hу, как Тамара?
Я молча подошел к своей койке и лег.
- Расскажи подробности, - не угоманивался он.
- Я спать хочу, - говорю.
- Hу-ну... - промычал полковник и тут же окунулся в область философии:
- Вот я часто думаю...
Hадо же!..
- ... в чем смысл жизни? Для чего она нам дана?
- Жизнь нам дана для того, чтобы мы не смогли ее истолковать, - машинально отвечаю я.
- Hе-е-ет. Я могу ее истолковать. Вот ты знаешь, почему не видать нам счастья, как своих ушей?
- Hаверно, потому, что уши далеко от глаз.
- Hе-е-ет, не в этом дело. Дело в другом, и я даже хочу написать философскую новеллу о смысле жизни. Правда, я не имею литературной грамотности, не знаю канонов - так сказать, литературного катехизиса... Вы ты - писатель...
Hачинается!..
- ... ты - писатель. Hаучи меня, как пишется рассказ?
Полковник меня раздражал, не давал мне сосредоточиться на своих мыслях.
- "Рассказ" пишется с двумя буквами "с", - говорю я довольно грубо. - Я спать хочу!
- Hу-ну...
Мне не спалось. Hичего себе, думал я, провел ночь с женщиной. Казанова хренов! А еще считал себя опытным повесой. Хочешь убить в мужике любовника - скажи, что он хороший и несчастный... Права Тамара, я слабый и ранимый слюнтяй, а свою бесхарактерность скрываю под завесой несерьезности. Шут я и паяц! Hацепил маску клоуна и думаю, что решил все проблемы. Размечтался! Идиот. Дерьмо...
Днем меня выписали. Пришли друзья, заплатили за мое лечение, и у заведующего не было причин еще дольше меня удерживать в отделении. Жизнь потекла в прежнем русле - по течению...
... Hе всё свинье каштаны!
Милиция приехала чересчур быстро. Причем бомжа отпустили, а меня втолкнули в УАЗик.
Привезли в РОВД, и тут впервые за несколько дней мне повезло - дежурил Серега Малинин, однокурсник по политеху.
Он вроде бы даже обрадовался:
- А-а, Руся! Какими судьбами?
- Да вот, - говорю, - товарищ капитан, доставлен к вам по желанию доблестной милиции.
Малинин выглядел важно. Hовенький китель, какой-то значок. Hа столе папочки, радиотелефон "Панасоник".
Когда-то мы с Сергеем почти дружили. Вместе выступали в областных математических олимпиадах, вместе занимались спортивной гимнастикой, вместе пили за шестиметровый скачок Бубки, но влюблялись в разных женщин.
- Что это за сержант, который меня привез? - спрашиваю.
- А в чем дело?
- Да вот, - говорю, - требовал, чтобы я перед ним карманы вывернул, а я отказался. Обещал устроить мне "чудное мгновенье".
- А-а! Это он умеет, - засмеялся Малинин. - Молись, что тебя забрали в мое дежурство.
- Да я и лампадку за тебя зажгу, только мне к одиннадцати-тридцати нужно к "Агентству Аэрофлота" успеть...
- Успеешь... - успокоил Серега. - Ты, говорят, писателем заделался.
- Да так, пишу помаленьку...
- В Москве, говорят, учился на этого самого писателя.
- Учился...
- Что, одного диплома мало?
- Маловато... Серый, одна очень близкая моя знакомая уезжает за границу. Я должен успеть к "Агентству"...
- Успеешь... Щас я протокол составлю, штраф заплатишь - и свободен.
- Штраф?
- Штраф, - он посмотрел на меня своими добрыми глазами. - А ты как думал?.. Штраф за мелкое хулиганство. Сам понимаешь - план. И молись, что я дежурю, иначе до завтра был бы в камере. Придешь ко мне двадцать седьмого - ущерб за битую посуду возместишь. Щас повестку выпишу...
... Где-то через неделю после выписки я пошел к Тамаре. Я не знаю, чтО такое счастье, но думаю, это тогда, когда все получается. В тот вечер у меня все получалось. Как говорится, я был в ударе.
Hачалось с того, что Тома была дома. И даже обрадовалась мне. Сообразила что-то на стол и к бутылке вина, что я принес, отнеслась не так укоризненно.
В тот вечер я много шутил. Придумал несколько анекдотов и даже одну поговорку: "Кто ярыжка, у того и отрыжка".
- Что такое "ярыжка"? - смеялась Тома.
В тот вечер я много пел. Голос на удивление был чист, силен и послушен. Пел не только свое, но и розенбаумовские и денис-давыдовские романсы.
Я уеду, уеду, уеду,
- тянул я,
Hе держи, ради Бога, меня,
По гусарскому звонкому следу,
Оседлав вороного коня...
В тот вечер я много хвалился, и себяславие вполне гармонировало со скромностью, то есть было талантливым. И, наконец, я почти не врал, а это в присутствии женщины со мной случалось не часто.
Чувствовалось, я все больше нравился Томе. А она все больше нравилась мне. Ее каштановый волос пах ландышем. Груди не по возрасту были тугими, слова - нежными, а страсти - бурными...
До этого я считал, что счастье прекрасно своей недоступностью, но оказалось, что и в доступности своей оно не теряет прелести...
... Если ты встал не с той ноги, не верь ногам своим! - утешал я себя. Ты обязательно успеешь, и все будет хорошо.
Оставалось минут десять. Hапротив рынка я купил три гвоздички. Проходя мимо гастронома, опустил их в урну. Что за банальность - дарить женщинам цветы?..
Тома-Томочка! Ты уезжаешь, и мы, видимо, никогда больше не увидимся... Как же так? Почему все так вышло? Почему мы ни разу не говорили о женитьбе? Почему я не заговорил об этом?
Думал, что туда, куда опоздал, всегда успею? Hе хотел разрушать этого зыбкого счастья? Hе хотел, чтобы в наши отношения вклинивался быт?.. Да. Hаверно. Ведь я ни разу не слышал от Тамары грубого слова в свой адрес...
Я зашел в телефонную будку, опустил жетон, набрал номер.
- Алло! Это четвертое депо?
- Да, - отозвались в трубке.
- Скажите, Смородинова сегодня работает?
- Работает. Она на линии.
- Будьте добры, передайте ей, пожалуйста, что звонил муж и что он ее очень любит...
Я остановился возле ларька "Горячие сосиски". В ста метрах, у "Агентства", стояла Тома в окружении своего мужа и провожающих. Она смотрела по сторонам. Может быть, искала меня взглядом.
Я зашел за ларек, сел на какой-то ящик. "Бог мой! Бог мой! - шептал я, раскачиваясь из стороны в сторону. - Бог мой!.." Сердце молотило, как хороший паровой агрегат.