-…Не собираюсь…

Лена всё ещё тут, она так и сидит на полу у стены, бледная и вряд ли что-то соображающая.

Никита нависает над ним, медленно развязывает рубашку. Вынимает из-за спины руки, притягивает к себе стёртые тканью кисти, прижимается губами к запястьям, тыльным сторонам ладоней, целует каждый оставленный им самим шрам. Сколько раз Олесь сам хотел обнять его со спины и зализать каждую жуткую метку, спасшую ему жизнь? Никита честно расплатился за порезанные из-за него вены. Неужели тот первый снег, что выпал в ноябре, наконец-то принёс ему хоть что-то хорошее?

Пальцы Никиты очертили Олесины губы, проникли внутрь. Олесь закрыл глаза и послушно лизнул их языком. Раз, второй. Сжал губы плотнее, забирая чуть глубже в рот.

-Я же говорил, что зверушка ласковая…

Точно хлыст над ухом стегнул – Олесь пришёл в себя, попытался отстраниться.

-Ну уж нет…- Никита навалился сверху, подмял трепыхающегося Олеся под себя, зацеловал отворачивающееся лицо, провёл увлажнёнными пальцами по коже, зацепив сосок, вниз по напряпрягающемуся от прикосновений животу, чуть сжал по пути член, чтобы заставить Олеся задохнуться и развести под ним ноги шире. И нажал средним пальцем сзади, медленно вводя внутрь.

-Не сжимайся…

-Н-не могу…

Глаза Лены впились в него, Олесь пытался отвернуться, спрятаться на плече Никиты, просто зажмуриться – лишь бы испуганные глазища не выворачивали всего его наизнанку.

Вжикнула расстегиваемая молния у Никиты на джинсах.

Он подцепил пальцем Олесин подбородок, лизнул в ухо, прижал зубами мочку. А когда сзади Олеся коснулась шелковистая кожа головки, ни кричать, ни говорить тот не мог из-за вовремя поймавших его губ. Опять стало горячо и больно. Длинный стон ушёл в Никитин рот.

Никита медленно вдавливался в Олеся, сантиметр за сантиметром.

Не удержался – обхватил ногами талию, впился пальцами в исполосованную шрамами спину, выгнулся, чтобы было легче, и непроизвольно повёл бёдрами, самовольно насаживаясь ещё глубже. И застонал.

Толчок.

Олесь едва не задохнулся, забыв, как дышать – внутри не осталось места.

Толчок.

Чужой лобок, трущийся о его кожу. Внутри опять дёргает задетую головкой точку. Знакомый сладостный спазм.

Толчок.

Прохладные ладони скользят к ягодицам, обхватывают и прижимают ещё плотнее к себе.

-Н-Никита-а-а…

Толчок. Спазм.

Неожиданно сухие губы накрывают сосок. Второй. Прикус. Зубы впиваются в крепкую напряжённую кожу. Язык выводит спирали.

-П-пожалуйста…

Толчок. Спазм. Толчок. Спазм.

Одна рука отрывается от ягодицы, перемещается к его возбуждённому члену, обхватывает и начинает скользить вверх-вниз, вверх-вниз, подстраиваясь под скорость самого Никиты. Ещё один стон.

Толчок. Толчок. Толчок. Спазм. Спазм. Спазм.

Потом Олесь плохо соображал, что было. Отчётливыми остались только холодные пальцы на его ягодицах, язык Никиты, вылизывающий ему лицо с шеей, и сам Никита – в нём. Засосы, больше похожие на ссадины, перемежаемые наливающимися синяками укусов, стоны – его в закусываемые губы и Никитины ему в ухо. Размеренные сильные толчки, сначала медленные, потом всё быстрее и быстрее. Он опять кончил. И опять Никита собирал губами его сперму и делился ею с ним. Внутри было мокро от семени самого Никиты, но он, как одержимый, двигался дальше, точно не мог насытиться, или вообще не заметил, что достиг пика. В любом случае, меньше у него не стал.

А потом… а потом он увидел Лену. Лицо её было бледным и заплаканным. Она пыталась подняться, но руки не могли найти опоры, а ноги отказывались держать. Она в упор посмотрела на Олеся выцветшими блёклыми глазами – и это было последним, что он увидел, провалившись в беспамятство.

…я люблю тебя настоящего…

В себя он пришёл от прикосновения тёплых пальцев. Не Никита. Значит, можно расслабиться. Значит, можно не обращать внимание…

Где-то на заднем фоне, далеко за дверью, слышались шум потасовки и ругань.

-Ты совсем ополоумел, заносчивый щенок!- орал Стасик. Стасик, который никогда и ни на кого не орал, Стасик, который никогда никого не обзывал.

И равнодушное самокритичное Никиты:

-Ммм… ну да. И что?

Глухой звук удара.

Олесь поёжился, слабо завозился. И тут же тёплая узкая ладошка заботливо накрыла его лоб. Открыл глаза. Рядом с ним сидела всё ещё точно с креста снятая Лена. Увидала, что он смотрит, и губы скривились: то ли улыбнуться, то ли расплакаться. Отчаянно краснея, протянула влажные салфетки. Олесь вспыхнул.

-Олесь тебе не игрушка, чтобы так с ним обращаться!

-Я никогда не считал его игрушкой. Он скорее маленькая диковатая зверушка.

Короткая потасовка.

-Дурак!- в сердцах бросает Стас.- Это не шутки. Вы оба парни! Вам обоим род продолжать. А что ты скажешь родителям?

-Что я гей,- спокойно отозвался Никита.- Я уже узнавал, это не станет для них смертельным ударом.

Олесь откинул простынь, наскоро обтёрся, морщась от боли. Болело всё тело, точно его скрутили узлом, а потом пропустили через бетономешалку. Засосы, больше похожие на ссадины, немилосердно саднили.

-Олесь скоро придёт в себя,- сказал за дверью Никита.- Я не хочу, чтобы ты на то время всё ещё был здесь. Высказался, спустил пар и проваливай.

-Да конечно! И оставить его наедине с таким монстром?

Олесь поискал взглядом джинсы. Подобрал с пола, натянул.

-Это ты Стаса вызвала?- тихо спросил он. Лена кивнула.- Не надо было.

-Никита же тебя чуть не убил,- ещё тише ответила девушка. Олесь отрешённо коснулся шрамов на запястьях. Потом глянул на тыльные стороны ладоней.

-Ты его любишь?- всё так же тихо. Всё так же не поворачиваясь.

Олесь помолчал.

-Кто знает? Наверно. Он меня жутко бесит, когда рядом, и я вою на луну, если его рядом нет.

-Извини…

-Ты чего?

-Ну… что приставала к тебе. Раньше понять надо было. Никита же с тобой совсем другой. Он вообще всегда на всех с высокой колокольни плевал, никто ему не нужен, ничто не интересно, скука в глазах. А потом он попросил тебя забрать…- Помялась.- Ну, когда ты вены порезал.

Значит, здесь он тоже благодаря Никите. Может, его Прохоровы потому и любят, что он их самовлюблённого сына заставил стать более человечным? Только он его не человечным сделал, он его у них вообще забрал. В ушах горели слова Стасика: «Это не шутки. Вы оба парни! Вам обоим род продолжать. А что ты скажешь родителям?». И равнодушный ответ. Конечно, сейчас они были молоды, ещё даже жить не начали. Но однажды Никита посмотрит на детскую площадку и наверняка засмотрится на какого-нибудь карапуза. Или не засмотрится – задумается. Все рано или поздно задумываются…

Олесь нерешительно потянулся к сжавшейся в комочек Лене. Но всё же осмелился и коснулся её головы. Погладил.

-И ты прости.

-Нет, ну я сама, дура, виновата,- шмыгнула носом она.- Девчонки в классе говорили, что ваша дружба ненормальная какая-то…

Олесь дёрнулся. А он ещё думал, чего это Вера Павловна его к себе вызывала и очень осторожно выспрашивала, есть ли у него подружка и как он вообще к девчонкам относится. Олесь тогда решил, что это из-за гнусной выходки Никиты, обозвавшего совершенно постороннюю девчонку из-за него шлюшкой.

-И много кто… говорил?

-А?- Лена повернулась.- Да нет, просто болтали… иногда…

Не умеет она врать. Ну да ладно – чище будет.

Подошёл к шкафу за футболкой, когда приглушённая ссора за дверью опять набрала обороты.

-Я забираю Олеся!- невнятный шум, будто кто-то пытается пробиться из коридора в гостиную, а уж оттуда в спальню, где притаились Лена с Олесем.

-Да конечно! Кто его тебе отдаст?- насмешливый смешок Никиты.

-Ну я ещё сопляка не спрашивал!- злится Стасик.

Невозмутимо:

-Сопляк не меньше тебя заколачивает. Если не больше.

-Сопляк – насильник и извращенец. Тоже мне, идеальный вариант любящей семьи!

И после секунды хрупкой звенящей тишины колокольным набатом падают злые слова: