— Это правда? — спросил Троя отец. — Ты трогал его?

— Нет, — отвечал Трой. — Пальцем к нему не притронулся.

— Он врет, — крикнул парень.

— Неправда, — ответил Трой. — Это он меня трогал.

И вот тогда я… я вышел из своего укрытия. Я вышел, сжимая расческу, и сказал: "Я все видел, папа". "Кто же кого трогал, сынок? — спросил отец. — Кто это сделал?"

Помедлив, я указал на Троя: «Он».

Тут же отец и тот боксер, с которым он спустился, схватили Троя. Трой был все еще голый и мокрый. Помню, его кожа как-то странно поскрипывала, когда они его держали. Потом парень — тот, которого трогал Трой — ударил его. Ударил в живот. Папа сказал: "Не надо нам тут полиции. Сами разберемся. Извращенец поганый". Парень врезал ему еще и еще раз. Я подошел поближе. "Смотри, сынок, — крикнул отец. — Вот как надо поступать с такими, как он". Лицо Троя было залито кровью. Парень все бил его и бил. И я смотрел… смотрел, как кровь течет по его лицу, по груди, животу… по ногам. Я смотрел… — Папа Бритва заплакал. — И это… Это…

— Что? — спросил я.

— Это мне нравилось! — выкрикнул Папа Бритва. — Как ты не понимаешь! Боже, ну что я плачу? Какой толк от слез? Это тогда мне надо было плакать. Но я не плакал. Я наслаждался этим, Карадог. Мне нравилось смотреть на то, что они с ним делали. — Он вытер слезы уголком простыни.

Я смотрел на него.

Папа Бритва несколько раз глубоко вздохнул.

— Наконец, они насытились и отпустили его. Он свалился на пол. Отец и те двое вышли. Мы с Троем остались одни. Я слышал, как отец зовет меня. Трой попытался сесть. Я схватил полотенце, намочил в душе и вернулся к Трою. Я вытер кровь с его лица. Его губы были разбиты и окровавлены. Нос сломан. Глаза заплыли. Я вытер кровь с его груди. Он вздрагивал, морщился от боли. Очевидно, ему сломали несколько ребер.

И тут… он взял мою руку и поднес ко рту. Он издал такой гортанный, задыхающийся звук, наклонился и выплюнул мне что-то в ладонь. С кровавой слюной. Выплюнул мне в ладонь, словно подарок.

— Зуб, — сказал я.

— Зуб, — подтвердил Папа Бритва. Он пошарил под одеялом, достал серебряную шкатулку и открыл. Я увидел желтый коренной зуб. — Зуб Троя Фламинго, — сказал Папа Бритва.

— И что с ним стало?

— С Троем? Не знаю. Я его немножко помыл, потом отец выволок его из спортзала. Трой едва мог ходить. Наверное, попал в больницу. Но мы о нем ничего не слышали. Ты только представь, что означало жить после того, что я наделал. Как я себя чувствовал. Ужасно, Карадог. Ты не мог бы налить мне воды? Горло пересохло.

Наливая воду, я спросил:

— Почему вы сохранили зуб?

— Потому что это часть меня. Я не могу объяснить. Но вся моя жизнь словно прояснилась в этот момент. Когда мальчик, которого я так страстно желал, выплюнул мне в ладонь свой зуб. Это ведь единственное, что он мне дал.

Я протянул Папе Бритве стакан, он сделал несколько глотков.

— А как же ваш отец? Я думал, ему нравился Трой.

— Конечно, нравился. В тот самый вечер я промывал кулаки отца в соленой воде. Он рыдал, Карадог. Рыдал, как младенец. И все время повторял имя Троя, словно оплакивал его. Я залепил пластырем его разбитые руки. Налил ему какао. Он все время повторял имя Троя. Позже, перед тем, как лечь спать, он посмотрел на меня. Посмотрел на меня с такой ненавистью, таким ожесточением.

— Почему ты не мог держать язык за зубами? — спросил он. И с тех пор я все время задаю себе этот вопрос. Почему? Почему я не мог держать язык за зубами?

Папа Бритва закрыл глаза.

— Пожалуй, мне надо поспать, Карадог, — произнес он тихо.

Я пошел к себе и лег. Отчего-то весь день я чувствовал себя уставшим и сонным. Меня разбудила мама, вернувшаяся с работы. Я слышал, как она быстро поднимается в комнату Папы Бритвы. Потом зашла ко мне.

— Хорошая же из тебя нянька. Он там спокойно помереть мог.

— Он хотел спать.

— Говорит, с утра тебя не видел. Бедный старикан умирает от жажды.

— Мог бы меня позвать.

— Ну ты же его знаешь. — Она вошла в комнату, посмотрела на меня. — Ты себя хорошо чувствуешь, Дог? — Она потрогала мой лоб. — Не заразился от него?

— Нет. Все в порядке.

Мама присела рядом.

— Только что виделась с Вел. Кинжал вчера ее опять ударил. Видел бы ты ее губу. Раздулась, как воздушный шар.

— И что она сказала?

— Ох, ну ты же знаешь Вел. Бодрится. Говорит, Кинжал не хотел. Но мне-то лучше знать. Паскуда он, это уж точно. Твой отец всегда говорил, что буровая вышка — самое для него подходящее место. Либо на вышку, либо за решетку. Что угодно, лишь бы подальше от людей. Я тебе рассказывала, как он однажды напал на твоего отца?

— Нет.

— Мы были в городе, все четверо. Выпили немного, сходили в кино, поесть собирались. Твой отец был за рулем и не пил, как все. Я выпила пару бокалов шипучки, так что была слегка навеселе. И вдруг, мы как раз шли тогда в ресторан, Кинжал вцепился в твоего отца и стал кричать, что тот пялится на Вел. И с чего это, спрашивается? Твой отец знал Вел тыщу лет, даже до того, как она познакомилась с Кинжалом, к тому же она совсем не в его вкусе. Он любит худеньких, твой отец. Таких, как я. Любит чувствовать кости, когда сжимает. И тут, ни с того ни с сего, Кинжал вытаскивает нож и приставляет твоему отцу к горлу. Как раз туда, где у него вена — голубая и нежная. Я чуть в обморок не упала, а Вел жутко закричала. Но твой отец… твой отец совершенно спокойно говорит: "Не глупи, Кинжал. Мы же с тобой кореша. Лучшие друзья. И если я на кого-то и засмотрелся тут, так это ты, и ты это знаешь". И Кинжал прячет нож и начинает хохотать, а мы все обнимаем друг друга и ведем себя, будто ничего не случилось. Только все-таки что-то случилось. Что-то очень важное. Беда в том, что я до сих пор не очень понимаю, что именно.

Я стал кашлять.

— Я же говорила, — сказала мама. — Ты от него заразился. Я сделаю суп.

— Ненавижу суп. И потом мне надо сходить к Ллойду.

— Ничего тебе не надо, молодой человек. К тому же они уехали на выходные в кемпинг. Как раз собирались, когда я говорила с Вел. Кинжал решил их отвезти, хочет загладить вину за вчерашнее. В воскресенье вернутся.

Я снова стал кашлять.

— Ну-ка надень пижаму! — распорядилась мама.

Неохотно я подчинился, потом снова залез в кровать. Внезапно я почувствовал, что мне жарко, температура, все тело болит.

Потом мама принесла мне теплого лимонада.

— Мне нравится, когда ты болеешь, — сказала она. — Как будто снова становишься маленьким. Нуждаешься во мне и такой беспомощный.

Весь вечер и следующий день, субботу, я провел в постели. Мама сказала, что Папе Бритве лучше, и он уже встал.

— Эта простуда ходит кругами, — сказала мама. — Я буду следующей. Вот увидишь.

Вечером ко мне заглянул Папа Бритва:

— Это вирус дня на два, ясное дело. Завтра будешь совсем здоров.

Утром в воскресенье я уже чувствовал себя получше. Достаточно, чтобы встать и помочь маме приготовить мясо.

— Не знаю, зачем я это затеяла, — мама чистила картошку. — Ты не любишь жареное мясо. Мне тоже все равно. А Папа Бритва ест всё подряд.

Когда обед был готов, мама пошла прилечь. Я читал в гостиной. Папа Бритва надел плащ и шляпу:

— Пойду-ка прогуляюсь, Дог.

— Можно с вами?

— Я хотел бы побыть один.

После того, как он рассказал мне историю про Троя Фламинго, он снова стал держаться со мной холодно. Едва решался взглянуть мне в глаза.

Я решил за ним проследить. Как только захлопнулась входная дверь, я натянул ботинки и выскочил следом. Он шел по главной улице к парку. Я двинулся за ним на безопасном расстоянии. В парке он сел на скамейку и стал смотреть на играющих детей.

Мне очень хотелось, чтобы он сделал что-то еще. Что-то драматичное. Наверняка у него были тайные друзья, незаконные дела. Но нет. Просто сидел и смотрел на детей. Я чувствовал, что меня обманули. Он сидел и смотрел на детей часа три. Лишь дважды поднимался: первый раз, когда в его сторону полетел мяч, он отбил его назад, и второй — купить шоколадное мороженое.