Неужели он так ничего и не услышал, Господи? Совсем ничего?

— Спасение приходит не через закон.

— Меня не интересует спасение. Меня интересует лечение больных.

— Боже! Ну почему Ты оставил меня здесь? Почему Ты не взял меня домой? — Это был плач, полный искренних мук и разочарования, и Александру стало не по себе. Хадасса плакала, обхватив голову руками, и он понимал, что в этом была его вина. Что теперь сделает с ним ее Бог?

Он встал со стула и склонился перед ней.

— Прошу тебя, не насылай на меня гнев своего Бога, а сначала выслушай меня. — Он взял ее руки и приложил их к своему лбу.

Хадасса отдернула руки и оттолкнула его.

— Не преклоняйся передо мной! Разве я Бог, чтобы ты склонялся передо мной?

Удивленный, Александр отпрянул от нее.

— Но твой Бог отделил тебя. Он слышит тебя, — сказал он, вставая и снова садясь на стул. — Как ты уже говорила, вовсе не я спас тебе жизнь. И я никогда не смогу объяснить, как ты осталась жива. Твои раны гноились, Хадасса. По всем законам природы и науки, которые мне известны, ты должна была умереть. Но ты сейчас здесь.

— Израненная и искалеченная…

— Но живая. Почему твой Бог спас именно тебя, а не других людей?

— Я не знаю, — безрадостно произнесла она. Покачав головой, она добавила: — Я не знаю, зачем Он вообще сохранил мне жизнь. — Хадасса думала, что знает, в чем Божья воля в ее жизни: умереть на арене. Но, судя по всему, у Бога были совсем другие планы.

— Наверное, Он спас тебя, чтобы ты смогла наставить меня на Его путь.

Хадасса подняла глаза и посмотрела на Александра.

— Но как это сделать, если ты не слышишь того, что я говорю?

— Я слышу.

— Тогда скажи мне, в чем польза тела, если душа мертва?

— А как можно восстановить душу, если тело пребывает в болезни? Как может человек покаяться, не понимая, какой он совершил грех? — Голова Александра была забита мыслями, которые нельзя было постичь с первого раза.

Хадасса нахмурилась, вспомнив, как ее отец рассказывал об Иосии, царе Иудеи, чьи слуги нашли книгу закона и прочитали ее ему. Выслушав, Иосия разодрал свои одежды, осознав, что и он сам, и его народ согрешили против Бога. Покаяние пришло через знание. Но при ней не было письменной Торы. При ней не было письменных воспоминаний апостолов. При ней была только ее память.

— С нынешнего дня ты больше не помощница, Хадасса, — сказал Александр, откладывая перо в сторону. — Мы теперь будем работать вместе.

Хадасса встревожилась:

— Но у меня нет медицинской подготовки.

— Возможно, у тебя нет такой подготовки, как у меня, но все же ты подготовлена лучше, чем ты сама думаешь. Я обладаю познаниями физической природы человека, а твой Бог дал тебе понимание духовной жизни. По-моему, логично, что мы должны работать вместе, чтобы лечить больных, чьи жалобы гораздо сложнее, чем обычный порез, который можно сразу обработать.

Хадасса от неожиданности не могла произнести ни слова.

— Ты согласна?

Она чувствовала, что за этой работой скрывается что-то более глубокое, чем она или Александр могли предполагать. От Бога шло это предложение или от лукавого?

— Не знаю, — робко произнесла Хадасса, — мне нужно помолиться…

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Александр, — я как раз хочу, чтобы ты так и поступила. Узнай у своего Бога и скажи мне потом…

— Нет! — торопливо сказала она, встревоженная его словами. — Ты так говоришь, будто я какой-то посредник, как те, что служат в храме Артемиды.

— Тогда я принесу твоему Богу жертву.

— Единственная жертва, которую Бог от тебя примет, — это ты.

Александр слегка отодвинулся и довольно долго молчал. Потом он криво улыбнулся.

— Боюсь, Хадасса, что я не смогу пойти на такое самопожертвование. Я не хочу встречаться со львами.

Она тихо засмеялась.

— Я и сама от них не в восторге.

Они посмеялись, после чего Александр снова посерьезнел.

— И все же ты была готова отдать жизнь за свою веру.

— Но мой путь с Богом начался не с арены.

Александр внимательно посмотрел на нее.

— А с чего?

Ее охватили теплота и нежность, и ей снова захотелось плакать. Ей нравился этот человек. Его желание знать и понимать как можно больше было продиктовано искренним стремлением помогать людям. Наверное, именно в этом и состояла Божья воля, чтобы она передала ему все то, что сама знала о Господе. Вероятно, в том законе, который Бог дал израильскому народу через Моисея, были какие-то ответы. Иисус сказал, что пришел исполнить закон, а не нарушить его.

Она протянула Александру руку. Он взял ее руку, крепко сжав ее ладонь. Хадасса поднялась со своей постели и опустилась на колени. Взяв Александра за вторую руку, она потянула его вниз, чтобы он тоже опустился на колени — так они стояли лицом к лицу, взявшись за руки.

— Начнем отсюда.

Повторяя за ней, Александр склонил голову, сосредоточившись на каждом ее слове.

Он все запишет потом.

6

Евдема вошла в триклиний и передала Юлии небольшой свиток, на котором была восковая печать. Юлия взяла его и жестом показала рабыне, что та может идти, при этом ее лицо заметно побледнело. Прим, сидящий напротив Юлии, сардонически улыбнулся, когда она быстро спрятала свиток в складках своей туники, сшитой из китайского шелка.

— Что это ты там прячешь, Юлия?

— Ничего я не прячу.

— А почему ты не хочешь прочитать это письмо?

— Не хочу и все, — раздраженно ответила Юлия, не глядя на него. Она завернулась в свой малиновый шелк и стала нервно теребить золотой браслет на запястье. Прим заметил, что она нервничает под его пристальным взглядом. Он насмешливо скривил губы, продолжая пристально разглядывать ее. Она же пребывала в напряженном молчании, делая вид, что совершенно не обращает на него внимания. На фоне ярких красок ее одежды особенно резко выделялись бледность ее лица и темные круги под глазами от бессонных ночей. Юлия, которая когда-то горела страстью и жизнью, теперь была болезненно-бледной, почти желтой. Дрожащими руками она налила себе еще вина и растерянно посмотрела тусклым взглядом на свой золотой кубок.

Спустя минуту она взглянула на Прима. — Что ты на меня уставился?

— Я? — улыбка Прима становилась уже откровенно издевательской. — Я всего лишь смотрю, как удивительно хорошо ты выглядишь сегодня.

Юлия отвернулась, прекрасно понимая, что это была всего лишь пустая и злобная лесть.

— Как это мило с твоей стороны, — произнесла она иронично и в то же время горько.

Прим взял с подноса очередной деликатес.

— Бедная Юлия. Ты все еще пытаешься примириться с Марком?

Юлия высокомерно вздернула подбородок.

— Я не собираюсь ни с кем мириться. Мне не нужно ни перед кем извиняться за свои поступки.

— Тогда зачем ты продолжаешь посылать ему письма? — Прим с наслаждением отправил в рот выбранный им кусок.

— Я никому и ничего не посылаю!

— Ха. Ты умоляешь Марка о прощении с того самого дня, как он ушел от тебя во время зрелищ. И с тех пор он отсылает обратно все твои послания, — с этими словами Прим махнул рукой в сторону складок туники Юлии, где она прятала свиток, — как вот это, даже не распечатывая их.

Юлия пристально посмотрела на него.

— А откуда тебе известно, что за послания я посылаю и кому именно?

Тихо засмеявшись, Прим выбрал среди изысканных деликатесов, разложенных на подносе, кусок говядины.

— Мне всегда было безумно интересно наблюдать за теми, кто меня окружает. — Усевшись поудобнее, он добавил: — Особенно за тобой, моя милая.

— Тебе Евдема сказала, что я пишу ему?

— Ей и говорить ничего не нужно было. Мне и без того все прекрасно видно. Вчера вечером ты была так пьяна и плаксива. А когда ты плаксива, то уходишь пораньше в свои покои и пишешь своему братцу. Все это уже можно безошибочно предсказать, Юлия. Настолько безошибочно, что даже скучно становится. Ты же прекрасно знаешь, что он никогда не простит тебя, как ни старайся. Я вижу, что его ненависть к тебе не угасает, моя дорогая, и на то, как ты до сих пор просишь у него прощения, становится просто жалко смотреть.