Если же это будет преобыкновеннейшая пенька, обычно и перевозимая за кордон, то «выигрыша» от всей летней навигации купцу хватит лишь на то, чтобы от всего перевезенного товара оставить себе маленький кусочек от той самой, к сожалению, слишком добротной пеньковой веревочки, чтобы сплести из нее себе нехитрую загогулину и свести счеты с жизнью. Так предстоит закончить свои эксперименты нерасчетливому транжиру, начитавшемуся у Некрасовых стишков, насмотревшемуся у Репиных картин и наслушавшемуся у Шаляпиных песен про бурлачество: в противном случае ему, после эдакой прогулочки на живых людях, останется только лишь провести весь остаток своих дней в долговой яме.

Так как же грузы доставлялись по реке, что и понятно — еще до широкого внедрения парового транспорта — парохода и паровоза, на самом деле?

Во времена, например, Пушкина вот как описывалась их доставка:

«…барки поднимают от 15 до 18 000 пудов… При попутном ветре ходят они… на парусах и проплывают в день по большей мере верст 30; если нет ветру, то они ходят вверх по реке на веслах бечевым тягом или завозами. Вообще по Волге, как и по Тверце, барку тянут лошадей 12 или 14, полубарку 8 или 10… суда иногда поднимают столько же тяжести, как и линейный корабль. На всем пространстве империи… ходит по рекам более 36 000 судов» [32, с. 194].

И если нам при игре в бурлачество увеличить конскую тягу все же до силы положенных четырнадцати лошадей, то окажется, что во времена Некрасовых вся страна была полностью приписана к этим самым бурлакам. И уже ни на постройку, ни на оснащение, ни на управление самими барками народу у нас не хватило бы.

2000 бур.×36 000 бар. = 72 000 000 бур./бар., то есть — сплошных бурлаков и их безконечно требующих еды оголодалых отпрысков! У нас тогда столько народонаселения-то не проживало!

Если же разменять все это дело в «обратку»: наших «бурлаков» на действительно по тем временам имевшихся тягловых лошадей, то полученная цифра уже никаких лишних вопросов не вызовет.

А вот и еще небольшая прибавочка к вышеизложенному. В. В. Шульгин, посетив в 1956 г. один из советских колхозов Владимирской области, рассказывает о тяжеловозе, ему там представленном:

«Нам показали тяжеловозов, из которых один на сельскохозяйственной выставке в Москве потянул груз в 14 тонн на протяжении 17 метров. Эти богатыри-кони отличаются изящным сложением, несмотря на свою крупность и силу» [150, с. 35–36].

Так что даже не двадцать мужиков такая лошадь может заменить, но двести!..

Таким образом, следует констатировать достаточно удивляющий из всех наших пересчетов вывод: для некрасово-репинского бурлачества, то есть для доставки грузов с Урала в Петербург на собственном горбу, потребовалось бы иметь в России население в десяток раз превышающее проживающее здесь ко временам вышеназванных баснотворцев. То есть под миллиард…

Пройдя наконец все препоны:

«…суда прежде подвергались многим опасностям на бурном и каменистом Ладожском озере, которого волны ежегодно поглощали тысячи барок, и оттого Петербург претерпевал недостаток в самонужнейших потребностях» [32, с. 197].

(И известно в каких: в паюсной икорке!)

«Во избежание этого Петр Великий повелел устроить обводной канал…» [32, с. 197].

А до этого самого ежегодного потопления с несколькими тысячами барок десятков тысяч обслуживающих их русских людей, которых «преобразователь» назначил в ежегодную жертву своему столь постоянно требующему именно русской крови свирепому масонскому божку, этот самый «великий», как теперь выясняется, вовсе и знать не знал и ведать не ведал, в каком гиблом месте свою столицу вознамерился сооружать?!

Так выходит, что и впрямь не знал. Он лишь читать по складам выучился к возрасту нашего нынешнего шестиклассника, а до изучения географии просто не успел и к двадцати восьми годам добраться.

«До чего болезненно суетлив был этот человек! Лишенный выучки, не умеющий даже писать, как следует… он с порыва с налету, нахрапом как-то кидается то на изучение геометрии, то на хореографию и танцевальное искусство, то учится играть на барабане… Отрубить голову собственными руками и, выпив рюмку водки, заняться составлением регламента для маскарада; при всех, в присутствии собравшихся на прием приближенных изнасиловать женщину и, как ни в чем не бывало, пойти в церковь и там петь на клиросе; убить собственного сына и сразу же вслед за этим торопиться на веселый пир — все это для него обычно и естественно» (Василевский, 1923)» [46, с. 182].

И такое ужасное отвратительнейшее пугало, столь удивительно искусно кем-то замаскированное в одежки, уж никак ему по размерчику не подходящие, своими животными похотями апокалипсического зверя полностью соответствовало своему предшественнику по самозванству. Ведь известно, что и Лжедмитрий I, как сообщает Костомаров:

«…был слишком падок до женщин и дозволял себе в этом отношении грязные и отвратительные удовольствия» [51, с. 309].

То есть самозванцы своею животною природой и безмерной похотливостью здесь основательно прокалываются, обнаруживая в своей пасти совсем нечеловеческие звериные клыки. Теперь становится понятно, почему Феофан Прокопович объяснил наступление преждевременной кончины Петра «…от безмерного женонеистовства…» [98, с. 66].

Но и стратегическим талантом наш Лжедмитрий III отличался не больше, чем своим «придворным этикетом»:

«…Петр направил свой первый удар на Нарву, но, узнав после поражения своих войск, что стоянка для судов в нарвском рейде не хороша, вследствие дурного илистого дна, поручил сержанту Преображенского полка Василию Кормчину, учившемуся инженерному искусству заграницей, осмотреть Орешек и «возле него», т. е. реку Неву» [136, с. 58].

Вот те раз! Так выходит, что Петр ко всему прочему еще и знать не знал о том, что эта самая Нарва, где Карл столь изрядно настучал ему по зубам, как оказывается, вовсе не была ему нужна!

Но вот он нашел себе в этом вопросе «специалиста». Им оказался сержант-недоучка, который от «илистого дна» переориентировал все пути «преобразователя» в самую гущу комариных болот, откуда лишь попутный ветер с востока и мог вызволить вошедшие в устье Невы иностранные корабли, которые именно поэтому так упорно и не желали пользоваться вроде бы и близко расположенным, исключительно лишь для них и сооруженным односторонним «окном»-воронкой. Сама природа этих мест даже розу ветров сконструировала только на ввоз в нашу страну товаров, а никак не наоборот! И даже соратник Петра по масонству, Карамзин, об этом столь опрометчивом выборе сержанта-недоучки, сообщает, что основание Петербурга: «было бессмертной ошибкой Преобразователя» [136, с. 58].

Выходит, что обмишурился наш «великий» по части географии-то? Получается, что не знал он про то, что восточный ветер в этих широтах крайне редок…

А может, и не хотел знать?! Его задачей являлось отнюдь не созидание благоденствия для русского народа. Его главной задачей было изобретение той безумной затеи, в созидание которой, словно в бездонную пропасть, можно было бы без счета бросать миллионами русские жизни, которые бы, принимая смерть, и ведать не ведали о конечной цели всех этих им изобретенных «преобразований». А конечной их целью было ни много ни мало, а всего лишь тотальное уничтожение единственного в мире народа, чья Держава даже и по сию пору, несмотря на захват в ней власти иноверцами, именуется подножием Престола Господня!

А потому и потребовалось изобретение строек века, куда и предназначались в жертву этой перестройке миллионы жизней русских людей. — Только лишь тотальным изничтожением нашего народа и можно, по замыслам революционеров всех мастей, попытаться принудить оставшихся в живых принять религию антихриста.

Но оба явившихся к нам в «человеческом» (точнее — в хананейском) обличии зверя (Петр I и Ленин), несмотря на уничтожение миллионов русских людей, так еще своей цели окончательно и не добились.

Между тем, в конечном итоге, эти сооружения целое столетие приходилось постоянно подновлять и обустраивать, цена Ладожского канала была равна 5,5 млн. руб., Свирского и Сясского — 3 млн. руб. (в ценах времен Николая I). А сколько загубленных русских жизней? Только лишь о послепетровском «устроении» обводного канала на Ладоге в «Путеводителе» сказано: