«Имя Миниха тесно соединено с устроением этого канала» [32, с. 197]..

И это «соединено» выглядит точно так же, как и двести лет спустя связанное с именем Сталина возведение еще одной стройки века — Беломорканала.

И их действительное предназначение теперь становится более понятно. Совершенно неважно, что этим «великим» строить. Важно загубить при этом как можно большее количество русских жизней. Страну Россию им победить станет возможным лишь тогда, когда защищать ее рубежи будет попросту некому…

А народ-то для всех этих «великих» чужой — русский, а потому, если оказывает сопротивление при его перековке в иноверие, то и подлежит в ответ за такое тотальному уничтожению. Потому и окропил Петр русской кровушкой нашу святую землю отнюдь не менее, нежели сменившие его через пару веков «комиссары в пыльных шлемах».

Однако же, в альтернативу этому самому царю, который, прозываясь при всем при этом «великим», за целый год (!) поистине каторжных работ при рытье канала выделял по половине полтинника на брата, при Николае, прозванном «Палкиным», русский человек за период всего лишь летней навигации зарабатывал следующие средства для существования своего семейства:

«…плата, без всяких расходов на содержание со стороны хозяев барок, простирается от 14 до 25 руб.» [32, с. 198].

То есть: от трех до пяти коров! И это при полном пансионе!

Но может, мы ошибаемся? Может в пушкинские времена наши отечественные рубли так дорого уже не ценились?

Именно по тем же самым временам «во глубине сибирских руд» заработок каторжан составлял:

«За август месяц следует государственным преступникам жалованья:

Сергею Трубецкому — 631/2 коп.

Сергею Волконскому — 651/2 коп.

Евгению Оболенскому 1 р. 891/2 коп» [66, с. 169].

Так что: как потопаешь, так и полопаешь. Что заработал, то и съел. И меньше ими зарабатываемого, что вполне по тем временам естественно, «графьям» в крепостной стране платить не могли. Потому Оболенский и зарабатывал втрое больше Волконского с Трубецким, что пахал на штрафных своих работах как все: с утра до вечера. Его, судя по всему, в отличие от Волконского с Трубецким, никто из родни не подкармливал. Потому и приходилось, чтобы не умереть с голоду, работать в полную силу. Но крепостной крестьянин, как нам теперь докладывают — забитый-де и обчищенный до нитки поборами, при всем прочем равенстве позиций, зарабатывал в десяток раз поболее вкалывающих с рассвета до заката каторжан. Почему?

Да потому, что в противном случае он на эту свою подработку в неурочное время просто никогда бы и не согласился!

Тут же послышится недоумение: крепостной, забитый и зашуганный эксплуататором?! Тот, которого на борзых собак десятками и сотнями оптом и в розницу обменивали, следуя присказкам Репиных с Некрасовыми, как негров в Америке?!

Вот мы теперь и выясняем для себя цену всем этим слухам и присказкам про некие такие «обмены» русского человека на борзых щенков. Что-то уж больно здесь не просто дебет с кредитом не сходятся, но не сходятся ровно настолько, насколько всю эту глупость про борзых можно было бы вообще за что-то воспринимать. Эти сведения относятся к какому-то такому народонаселению, которого у нас никогда и в помине не проживало: русский человек всегда был свободен и в любой момент мог отправиться куда ему заблагорассудится, ни в коей мере не пытаясь как-либо согласовывать свои действия с каким-то там барином, считающим себя его властелином, до которого ему, на самом деле, и дела-то никогда не было никакого. Он лишь исправно платил оброк, искренне считая, что все эти деньги идут на повышение благосостояния его государства.

И если бы он только знал, что все эти заработанные его трудом астрономические средства идут не на вооружение армии и флота и не на строительство фортификационных сооружений для защиты страны от неприятеля, а на организацию пиров глупого барчука, то вряд ли он так динамично работал бы. Но впал бы в апатию, как впоследствии впадет русский крестьянин в новом изобретении по его тотальному изничтожению — советском колхозе.

И теперь становится понятен проект учрежденного Петром государственного аппарата. Он придумал некий слой между правящим монархом и русским народом. Этот слой призван был, словно высаженный на дерево короед, подгрызать все то живое, что на дереве успевало вырасти. И если для съедения всего вновь выросшего этому кровососу аппетита не хватало, то уже не вмещаемое в его желудок обилие свежих ростков следовало если и не заглотать, то хотя бы надкусить. Что всегда вполне исправно и выполнял этот высаженный Петром на нашу шею класс паразитов. Ведь пей себе, казалось бы, молдавский или крымский портвейн, черпай в любых количествах реки шампанского нашего родного Абрау-Дюрсо или Нового Света да закусывай осетринкою с севрюжкой, балычком с лососятинкой, красною да черною икоркою в свое удовольствие. Все эти невиданные на Западе богатства речных угодий прекрасно и в большом обилии некогда были потребляемы нами, не сходя с места, в наших родных реках. Даже в Москве реке!

Так чего ж утвержденному Петром короеду не хватало? Зачем ему требовалось портвейн везти непременно из Португалии, в лучшем случае рейнвейн из Германии, а шампанское лишь исключительно из самой Шампани. Каких совершенно необоснованных затрат стоило такое роскошество?

Это совсем не трудно представить, если учесть, что ром, например, в пушкинские времена обходился барчуку по цене 5 рублей за бутылку [139, с. 317]!

То есть рядовой ужин Александра Сергеевича Евгений Оболенский отрабатывал за целых три месяца каторжных работ!!!

И все это, между прочим, Пушкин играючи спустил, со слов Юрия Тынянова, лишь за свою рядовую выпивку. Но ведь Александр Сергеевич в тот запротоколированный вечер изволил еще и чем-то закусить… И уж понятно дело чем-то чрезвычайно модным и не менее чрезвычайно дорогостоящим. И это все притом, что наш поэт от своих современников особым мотовством вовсе не отличался. То есть трата полугодовой зарплаты простолюдина за день — для барчука норма.

И чтобы еще более детально убедиться в глупости считающего себя хозяином жизни представителя высшего общества России, усаженного нам на шею Петром, стоит лишь краешком глаза глянуть на цену того холста, который был закуплен масонским сопровождением вышеупомянутых арестантов, работавших на копях рудника одного из Нерчинских заводов:

«Холст на рубахи каторжникам — 75 р. ассигнациями» [66, с. 168].

И это, заметим, не на все тюрьмы Сибири, как тут следует сразу предположить, не на все близлежащие прииски и даже не на всю тюрьму, в которой содержались Сергеи Трубецкой и Волконский и Евгений Оболенский под строгим государственным контролем, но на упомянутых всего лишь: троих масонов!

То есть по пять коров стоило лишь только одно полотно для каждой из рубах!!!

Оно, это полотно, что: из золота?

Да нет: все из того же, из чего уже много лет спустя Запад ткал одежду, самого что ни есть наитривиальнейшего материала — из хлопка.

А вот пахать в своей этой самой «глубине сибирских руд» не вздернутым на виселице лишь за свои красивые дворянские фамилии Сергеям — Трубецкому и Волконскому — за модную эту самую рубаху, пришлось бы не менее трех лет. Но это лишь в том случае, если масонские спонсоры продолжали бы их подкармливать французскими булочками с мармеладом. Если же еду им пришлось бы закупать на свои зарабатываемые, то, в случае просто титанического терпения этих самых «страдальцев», им пришлось бы попыхтеть в каторжных своих работах годочков эдак с десяточек. Однако ж от самой модной рубахи, ими надетой в долг, ко времени его отработки уже ничего бы и не осталось.

Кстати «о птичках»: а не является ли таковая форма каторжных работ, когда дикарям кидается некая модная блестящая брошка или зеркальце, очень эффективным средством организации каторжно-трудовых работ для падких к иноземщине папуасских слоев верхнего общества? Они же не понимают, что эдаких безделиц цивилизатор может за день наштамповать с сотню. Вот они и готовы на «благодетеля» за таковую роскошь полжизни пахать задаром.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: