— Дай мне только проститься с отцом моим, — сказала морская дева и, обернувшись к морю, прошептала несколько невнятных слов, которые были тотчас подхвачены легким ветерком и вместе с легкой зыбью понеслись вдаль.

— А кто же твой отец? — с любопытством спросил ее Дик.

— Кто? Да неужели ты никогда не слыхал о нем? Мой отец — морской царь!

— Царь! Вот что! — проговорил Дик, самолюбие которого было сильно польщено женитьбой на морской царевне. — То–то, я думаю, денег–то, денег–то у твоего отца, моя милая! — продолжал он очень наивно расспрашивать свою невесту.

— А что это такое — деньги? — с удивлением спросила морская дева.

— О! Деньги — это такая вещь, которую очень хорошо иметь, когда в чем–нибудь нуждаешься или хочешь ни в чем себе не отказывать.

— Мне и без того не приходилось себе отказывать ни в чем: чего бы я ни пожелала, стоило только приказать рыбам, и они тотчас же все исполняли.

После этого разговора на берегу Дик повел свою невесту домой и в тот же вечер с ней обвенчался.

Зажил Дик со своей женой припеваючи: все ему удавалось, а у нее вся домашняя работа спорилась и кипела в руках, как будто она всю жизнь свою прожила на земле среди людей, а не между странными существами подводного царства. Через три года у Дика было уже трое детей: двое мальчиков и одна девочка. Можно сказать наверное, что он бы пресчастливо прожил всю свою жизнь с милой феей, если бы мог не забыл в счастье о благоразумной предосторожности. Но — увы! — чем дольше Дик жил со своей женой, тем больше забывал о ее происхождении, о том, что у нее когда–нибудь появится желание вернуться на свою родину. Он даже не позаботился спрятать ее шапочку куда–нибудь подальше, а просто бросил ее в кучу старых сетей, лежавших в темном углу его хижины.

Однажды, когда Дика не было дома, жена его, строго соблюдавшая всюду чистоту и опрятность, захотела вынести из хижины все лишнее и прибрать ее к приходу мужа получше. Она подошла к старым сетям, лежавшим в углу, сдвинула их с места и вдруг увидела на полу свою дорогую волшебную шапочку. Тысячи новых мыслей и старых воспоминаний тотчас же зароились в голове ее; она подумала о своем отце, о своих подругах, о родине… Потом пришли ей на память муж ее, Дик, и маленькие детки, которым еще так нужны были ласки и заботы матери. Однако же, подняв свою шапочку, повертев ее в руках, она подошла к колыбели, где спал ее младший сын, поцеловала его, простилась с остальными детьми и, утешая себя мыслью, что может сойти в море лишь на время и всегда вернуться к своему милому Дику, медленно направилась к берегу.

Дик вернулся домой вечером и, не видя своей жены, стал спрашивать о ней у своей маленькой дочки, но та ничего не могла ему сказать вразумительного. Тогда он направился к соседям и узнал от них, что те видели, как жена его ходила по берегу и что на голове у нее была какая–то странная шапочка. Тут уж он бросился в угол своей хижины, стал рыться между старыми сетями и, не найдя заветной шапочки, догадался, в чем дело.

Разлука с феей была страшным ударом для Дика. Он совершенно не мог утешиться и решительно не хотел слышать о женитьбе, уверенный в том, что его жена и мать его детей должна к нему когда–нибудь вернуться.

Но год шел за годом, а морская царевна все не выходила на берег. Никто не видел ее с того времени, как она исчезла, но память о доброй, услужливой и кроткой фее все еще живет среди жителей окрестностей Смервикской гавани».

У нике и никсов замечали люди такую же страсть к музыке и пению, как у всех других эльфов. Часто слу–чалось, что никсы увлекали к себе под воду молодых людей, восхитив их прелестной гармонией своих песен. В Швеции рассказывают про речного человека (stromkarl), что он большой музыкант, что музыка его состоит вся из одиннадцати вариаций, из которых, впрочем, только десять могут быть известны людям и доступны их слуху: одиннадцатую играет он лишь тогда, когда хочет заставить плясать все подводное царство. Замечательно среди шведских и норвежских поверий о никсе еще и то, будто он очень охотно берется учить музыке на скрипке или на каком угодно другом инструменте за известную плату. Плата эта обыкновенно состоит в том, что в реку кидают черного ягненка или белого козленочка. Если эти животные бывают тощи, то нике поведет ученика в своих уроках не далее настраивания скрипки; если же он останется доволен приношением, то схватит ученика своего за правую руку, станет водить ею по струнам до тех пор, пока кровь не брызнет из пальцев, и тогда уже из ученика выйдет великий музыкант и будет он в состоянии извлекать из своего инструмента такие звуки, от которых «деревья будут плясать и воды останавливаться в своем течении».

Впрочем, ирландцы и в легендах о водяных феях так же оставляют преимущество относительно музыкальных способностей на стороне людей, как и в легендах о мирных соседях. Как в последнем случае они ловко противопоставили эльфам маленького и горбатого Люсмора, одаренного тонким музыкальным слухом, так точно рассказывают они легенду и про одного слепца–музыканта, которому была известна такая чудная музыка, против которой ничто не могло устоять, которой приобрел он даже руку морской девы, после чего и стал морским царем. Предлагаем эту любопытную легенду.

«Коннор был лучшим из всех свирельщиков в целом Мюнстере[13]; а это не малость. Он умел исполнять всякие песни и народные гимны, нимало не затрудняясь. Это бы еще все ничего, да ходил про него в народе слух, что он не одну простую музыку знает, а и такую, которой может заставить плясать все вокруг себя. От кого и как научился он этой музыке, никто сказать не мог, потому что Коннор никогда никому не говорил этого и ни перед кем не игрывал заветного мотива — все знали о нем лишь по слухам. Ни одна ярмарка, ни одна свадьба, ни один приходский праздник не обходился без слепого Коннора и его свирели. Старушка–мать водила несчастного слепца под руку с одного места на другое.

Случилось им однажды прийти в Ивераг, приморский городок, известный во всей Ирландии своими бурными берегами и сильным морским прибоем. В тот день был в городе праздник, и все жители гуляли на лужайке, которая простирается за городом от подошвы высоких и крутых гор до самого моря. Чуть только явился слепой свирельщик, все тотчас его окружили и заставили играть. Начались танцы. Долго играл свирельщик, и все слушавшие музыку его и плясавшие под нее беспрестанно говорили: «Вот музыка так музыка!»

Всех больше восхищался ею один горбатый и старый танцмейстер. Когда наконец Коннор остановился, чтобы перевести дух, тот не вытерпел, подбежал к нему и, дружески ударив по плечу, сказал:

— Славно ты играешь, дружок! Только ведь сухая ложка рот дерет. Ты, верно, не откажешься выпить?

— Ну конечно, — отвечал Коннор, — если только будет на то ваша милость.

— Чего же ты хочешь?

— Да я, сударь, неразборчив. Но уж если вы так добры, что осведомляетесь о моем вкусе, так пожалуйте мне стакан виски.

— Что стакан! Я тебе целую бутылку подать велю.

Коннор, конечно, не отнекивался от такого угощения, а, напротив того, поблагодарив за него очень вежливо, скоро осушил бутылку и, поставив ее на стол пустую, очень весело сказал:

— Хорошо было виски!

Он посидел несколько минут молча, потом улыбнулся и, обратившись к танцмейстеру, сказал:

— Ну, друг, потешил ты меня, теперь моя очередь тебя потешить! — И прежде чем кто–нибудь успел понять настоящий смысл этих слов, он вдруг схватил свою свирель и заиграл заветный волшебный мотив, о котором ходило в народе так много разных толков.

Все, что было на лужайке, — старики и молодые, дети и почтенные матери семейств, столы и скамейки, кружки и бутылки, — все заплясало, закружилось в бешеном порыве. Мало того, море заволновалось и, вызванные дивной музыкой на поверхность, стали приплывать к берегу всевозможные рыбы и приплясывать, и подпрыгивать в такт волшебному мотиву. Толстопузые крабы и остроголовые раки выходили из воды и, переплетаясь своими широкими клешнями, составляли уморительные хороводы. Тощие миноги и жирные угри то свивались под музыку в кольца, то расползались по песку прихотливыми и разнообразнейшими фигурами. Сам Коннор, наконец, не усидел на месте и пошел рядом со своей старухой матерью переминаться с ноги на ногу и подпрыгивать среди всеобщей дикой суматохи…