— К чему эта стеснительность, Мерси? Мы с вами были вместе.

— Больше года назад. И только одну ночь.

— Возьмите бренди.

Если после этого он уйдет…

Она буквально вырвала бокал из его руки. Стивен лишь улыбнулся.

— Выпейте, — сказал он. — Вам станет лучше.

— Сомневаюсь. — И все же она сделала глоток. Горло и ноздри как будто опалило огнем. Глаза заслезились.

— Я все равно не могу заглянуть, — лениво обронил он.

— Что, простите?

Он кивнул на ванну.

— Под этим углом я не могу заглянуть в нее. Вы хорошо прикрыты. Так что расслабьтесь и купайтесь в свое удовольствие.

— Вы что, собираетесь остаться?

— О чем вы думали до того, как я вошел?

— Вы можете ответить прямо хоть на один вопрос?

— Конечно могу. Да, я собираюсь остаться. Теперь вы отвечайте на мой вопрос.

Она сделала еще один глоток и на этот раз подержала бренди во рту чуть дольше.

— Я думала о ночном кошмаре.

— Как я и подозревал. Поэтому и пришел сюда. Я, видите ли, весьма недурно умею утешать объятых печалью дев.

Поспорить с этим она не могла. Если бы не это, они бы не провели ту ночь вместе.

— Почему бы вам не отойти и не сесть на диван? Я быстренько помоюсь и присоединюсь к вам.

— Я предпочел бы смотреть, как вы моетесь.

— Что за извращенное желание!

Он рассмеялся, густой баритон разнесся по всей комнате. Такого его смеха она не слышала никогда, даже в Ускюдаре.

— Что же тут извращенного? — наконец отдышавшись, сказал он и улыбнулся с довольным видом. — Я просто ценю наготу…

— Вы же сказали, что не видите меня.

— Не вижу, но могу представить.

— Вы меня специально злите?

— Отвлекаю.

Протянув руку, чтобы поставить бокал, она вдруг сообразила:

— Вы вошли без трости!

— И в вашу комнату я тоже без нее пришел. — Он потер ладонью бедро, и она представила, как эта ладонь прошлась бы по ее бедру. Глупая! Он и в Ускюдаре на нее не обращал внимания, а сейчас на это тем более можно не надеяться. — Я услышал ваш крик и не раздумывая бросился к вам. Может, после того как тот обломок вытащили из ноги, трость мне и не нужна вовсе. А я продолжал ходить с ней просто по привычке.

— Значит, вы выздоравливаете.

— Тело — да, а разум… — Он усмехнулся. — Давайте не будем об этом, ладно?

Кивнув, она поставила бокал и стала искать мыло, которое нырнуло в воду при его появлении. Наконец обнаружив его, она стала мыться при помощи тряпки. Стивен ничего не говорил, просто наблюдал за ней. К его чести, он ни разу не опустил взгляд ниже ее подбородка. Она же, к своему стыду, была горько разочарована тем, что он не оказался более любопытным.

— Вы ездите верхом? — поинтересовался он.

Она посмотрела на него через плечо.

— Однажды пробовала. Это было давно.

— Быть может, через несколько дней мы с вами покатаемся. Это мое второе любимое занятие. — Взгляд его понуждал ее спросить, каким было его первое любимое занятие, но она это и так знала. Почувствовав, как к щекам прилила кровь, Мерси заподозрила, что он догадался, что она это знает.

— Далее следуют азартные игры, — продолжил он. — Потом выпивка. А вы что больше всего любите?

— Поскольку вы не упомянули, что вам нравится больше всего, и назвали только второе, третье и четвертое любимые занятия… — Увидев по его глазам, что ей не стоило так подшучивать над ним, она поспешила ответить: — Читать, ходить на концерты и есть клубнику.

Он хитро улыбнулся.

— Я знаю, что для вас самое большое удовольствие.

Целовать вас, быть в ваших объятиях, чувствовать ваш пряный аромат, прикасаться к вашему…

— Джон, — сказал он.

— Конечно. Вы совершенно правы. Вы удивительно проницательны. — Она стала яростно тереть себя, надеясь скрыть румянец. Джон был для нее удовольствием, и несоизмеримо большим, чем все остальное, поэтому она не упоминала его в этом разговоре. Она бы никогда не стала оценивать его, потому что он всегда будет выше всего.

Комнату снова наполнил его гулкий смех.

— Право же, Мерси, неужели вы и в самом деле предпочтете клубнику поцелую? Много ли мужчин вас целовало?

По всему ее телу разлился такой жар, что она удивилась, как это вода в ванной не закипела.

— Только вы, — стыдливо произнесла она вполголоса.

Зачем он это делал? Зачем мучил ее? Чтобы отвлечь? Он мог бы просто сидеть здесь, и этого вполне хватило бы. Ему вовсе не обязательно было заставлять ее воображать, как его губы припадают к ее губам.

— Как видно, я не очень старался, иначе это вклинилось бы где-нибудь между чтением и концертами.

— Вы смеетесь надо мной.

— А вы лжете.

— Я никогда не лгала вам.

Она выдержала его взгляд со строгим выражением лица, которое должно было дать ему понять, что она говорила правду. Очень важно было, чтобы он это осознал. Она никогда не обманывала его. Она могла кое-что недоговаривать, но обманывать — никогда.

Он какое-то время серьезно смотрел на нее, потом сказал:

— Значит, я ошибся. Я неправильно угадал ваше любимое занятие.

Мерси не стала ни подтверждать, ни опровергать это, а принялась сосредоточенно тереть тело, которое под его внимательным взглядом вдруг стало невыносимо чувствительным.

Когда она закончила, он взял полотенце и протянул ей.

— Положите и выйдите, — потребовала она.

— Да будет вам, я просто хочу обернуть вас.

В его глазах Мерси увидела вызов, который она не могла не принять. Она встала в потоках воды, спиной к нему. Шагнула из ванны и стала ждать… Наконец полотенце легло на ее плечи, закрыв тело от шеи до колен, но, прежде чем она смогла отойти или воспротивиться, он развернул ее лицом к себе. Она схватилась за края полотенца, закрываясь. Его руки оказались над ее руками и тоже взялись за полотенце. Потом он осторожно потянул ее на себя так, что она чуть не упала на него, утонув в голубизне его глаз.

— Почему каждый раз, когда я смотрю на вас, в ваших глазах появляется страх? — спросил он. — Что вы так боитесь мне показать? Веснушки? У вас их восемнадцать.

— Нет. Меньше. Полдюжины, не больше.

— Похоже, я разглядываю вас внимательнее, чем вы сами себя в зеркале. Их восемнадцать.

С этими словами он отпустил ее и вышел, широко шагая, из комнаты. Мерси опустилась на край ванны, гадая, какие еще неожиданности принесет этот вечер.

Проклятье! Зачем он это делал? Зачем истязал себя?

Это из-за ее глаз, из-за улыбки, из-за души. Из-за тела, точеного и гибкого, и из-за ног от шеи. Ему хотелось чувствовать, как эти ноги крепко сжимают его. От этого настойчивого желания невозможно было избавиться.

Он солгал. Ему все было прекрасно видно. Никогда еще он не испытывал такого сладкого мучения.

Потребовалась вся сила воли, чтобы просидеть там все это время, не выдав обуревавшего его желания, сдержав бунт собственного тела. Ему хотелось выхватить ее из этой проклятой воды — воды, которая играла с ее кожей так, как хотелось ему самому, — и отнести на кровать. Если бы ее только что не измучил ночной кошмар, он бы, черт побери, не сдержался.

Он потер шрам на плече. Находила ли она его отвратительным? А остальные шрамы, которыми было испещрено его тело, было ли ей противно на них смотреть? После извлечения обломка из ноги он не настолько впал в беспамятство, чтобы не заметить, как она прикасалась к ним, вытирая влажным полотенцем. Однажды она даже наклонилась и стала целовать некоторые из них. Его мужское достоинство тут же дернулось и, если бы не лауданум, затвердело бы, как камень. Может, поэтому она его им пичкала?

Она опасалась его. Очень. Женщины после первого раза обычно не могли дождаться, когда он снова заберется в их постель, и мечтали о том, чтобы это происходило как можно чаще. Раны лишили его мужской силы? Она не испытала с ним того удовольствия, которое он доставлял другим женщинам?

Эта дыра в памяти была настоящим проклятием. Стивен не имел ни малейшего представления о том, какими были их отношения, как они проводили время. И расспрашивать ее об этом он, разумеется, не собирался.