И Грибов отогнал бы странную мысль о прочистке вулкана, если бы перед этим он не спрашивал себя настойчиво: что же должно последовать за работами Виктора?

Ученые описывали не только вулканы. Во всех других науках за описанием следовало объяснение, за объяснением — исправление и переделка. Так было и в науке о растениях и в науке о человеческом обществе.

Прежде чем предсказывать извержения, ученые научились предсказывать наводнения, бури, заморозки. Предсказывать не для того, чтобы бежать от стихии, а для того, чтобы бороться с ней, как борются со всяким врагом. Мало предупредить — нужно еще собрать силы и отбить нападение. Может быть, со временем люди, живущие у вулкана, скажут ученым: "Вы предупредили нас об извержении — за это спасибо, но мы не хотим убегать от каждого извержения, бросая дома и сады на милость лавы и пепла. Научились предупреждать попробуйте отбить врага: описали, объяснили — теперь необходимо исправить".

Вот как стоит вопрос. Не "возможно ли", а "настоятельно необходимо".

А если необходимо, следует подумать всерьез. И когда вдумаешься, препятствия не кажутся непреодолимыми. Совсем не нужно прочищать вулкан во время извержения. Сейчас клапаны, выпускающие лаву, открыты. Они закроются, когда извержение кончится и остатки лавы застынут в них. Вот тогда, в период затишья, можно не торопясь прочистить трубопроводы вулкана, подготовить их для следующего извержения, позаботиться, чтобы оно прошло без взрывов, без катастроф, чтобы газы вышли через открытый кратер и лава вылилась по заранее подготовленной трубе…

Неделю раздумывал Грибов, прежде чем наконец решился сесть за стол и написать: "

Работа Шатрова не только завершает долгий путь, но также открывает новую страницу в науке о вулканах" После предсказания должно последовать обезвреживание. После предупреждения об опасности — борьба с ней. Мысль движется вперед, нет и не может быть предела для нее".

Нет, человек не камень, упавший в воду.

Садовник уходит — цветут посаженные им сады. Каменщик уходит — в домах, которые он строил, растут дети. Уходит ученый — остаются его мысли, его выводы, другие ученые проверяют их, продолжают, делают новые выводы, иногда неожиданные для ушедшего. Интересно, что сказал бы Виктор, если бы его спросили, можно ли прочистить вулкан.

Прочистить вулкан! Профессор Дмитриевский трижды перечитал статью.

— Ох, уж эта молодежь! — шептал он, покачивая головой. В этих словах было и восхищение и неодобрение. Затем он добавил, вздохнув: — Такова правда жизни. Я мечтал точно предсказывать извержения — для них этого недостаточно.

И Дмитрий Васильевич размашистым почерком написал на первой странице: "

Уважаемый товарищ редактор!

Прошу вас поместить в ближайшем номере…"

Однако в ближайшем номере статья не появилась. На пути ее, как каменная стена, встал приличный на вид человек, хорошо одетый, благообразный, временный редактор "Университетского вестника" доцент Тартаков. В этот день он пришел домой расстроенный, швырнул на диван пальто, не повесил его в шкаф на плечики. Он даже не заметил, что на столе его любимые оладьи. Наконец-то он выучил Елену пропекать их как следует!

А Елена сегодня нарочно сделала оладьи, чтобы задобрить мужа. Назрел щекотливый разговор. Елене давно хотелось уйти из управления. Работа там скучная, канцелярская. Время идет, и Елена забывает геологию, превращается в секретаршу. Через два-три года она растеряет знания и уже никогда не напишет научный труд об океанском дне. Нет, нужно решиться и бежать из управления. Место нашлось — можно уехать в экспедицию на Каспийское море на шесть месяцев.

Но начальник отдела не отпускал Елену на полгода. Требовалось, чтобы Тартаков повлиял на него, попросил, постарался переубедить.

А Тартаков неохотно просил за других, даже за жену. Кроме того, он любил домашний уют и предпочитал, чтобы жена сидела дома. Разговор предстоял нелегкий. И, заглядывая в глаза мужу, Елена думала: "Кажется, не в духе. Придется отложить…"

— Слушай, ты училась с неким Шатровым?

Елена вздрогнула… Суп пролился на скатерть.

— Шатров? Был такой. Но он погиб как будто…

— Да, погиб. И его начальник, какой-то Грибов, прислал нам двадцать страниц восхвалений. Если верить этой оде, твой Шатров — второй Обручев. Я прочел и говорю: "Вместо статьи дадим некролог на предпоследней полосе, тридцать-сорок строк"…

— Сорок строк!

— А что? Сорок строк в нашем "Вестнике" — большая честь. Ведь этот Шатров не академик, даже не кандидат наук. Он молодой геолог, работал первый год. Большая пресса о нем не писала. Это все Грибов раздул. Под видом статьи о Шатрове он хочет протащить свою идейку.

— Какую идейку?

— Пустяки, фантасмагория! Он предлагает прочищать вулканы, уверяет, что это вытекает из работ Шатрова.

Прочищать вулканы! Елена подумала, что Грибов хватил через край. Но из чувства противоречия она сказала:

— А разве это невозможно?

— Может, и будет возможно лет через двести. Не мое дело разбираться. Я редактор "Вестника". Когда наши профессора получают награды, я должен сообщить, за что именно. Если погиб выпускник нашего факультета, я даю о нем сорок строк в черной рамке. А измышления какого-то Грибова меня не интересуют. Я направляю их в бюро изобретений, и делу конец.

— Направил? Избавился?

— Да нет, понимаешь, статью рекомендовал Дмитриевский, а он у нас декан. Старик сходит с ума, а отвечать придется мне.

— Ну так не печатай, откажись.

— Легко сказать — откажись. Старик упрям, он будет настаивать, обвинит меня в хвостизме…

— Но если, по твоему мнению…

— Ах, Лена, при чем здесь мое мнение? Я публикую статьи, а не свои мнения. Вопрос стоит иначе. Опубликуешь — скажут: напечатал бредни. Откажешь — скажут: зажал ценное предложение.

— Действительно, положение безвыходное!

Тартаков был слишком взволнован, чтобы заметить иронию в голосе Елены. Услышав о безвыходном положении, он самоуверенно рассмеялся:

— Ты еще плохо знаешь своего супруга, Ленуська! Для него нет безвыходных положений. Мы пошлем статью на отзыв профессору Климову. Климов — научный противник Дмитриевского; конечно, он выскажется против. Один голос — за, один — против; я имею право сомневаться. Чтобы разрешить сомнения, я обращаюсь в бюро изобретений. Изобретения никакого в сущности нет, из бюро затребуют дополнительные материалы. Материалы нужно еще подготовить. Напишем письмо Грибову. До Камчатки путь неблизкий. Пока Грибов пришлет материалы, пока бюро изучит их, пройдет еще полгода. Через полгода "Вестник" не может печатать некрологи, это слишком поздно.

Елена слушала со стыдом и грустью. "

И такого человека я выбрала в мужья! — думала она. — Верила каждому слову. Он так красиво рассуждал о науке, о браке и чувствах… На самом деле ничего не чувствует, зубы заговаривает, любит удобную жизнь, свои вещи, свой покой… Вот сейчас покоя ради грабит погибшего, отнимает у Виктора посмертный почет".

— Предатель! — закричала она. — Ты предаешь человека, который был в тысячу раз лучше тебя. Виктор жизнь отдал за науку, а ты торгуешься — тридцать строк или сорок, одно — за, полтора — против. Знаешь, что я сделаю? Я пойду в университет и расскажу о твоих интригах.

— Прежде всего не кричи так, соседи слышат.

— Нет, я буду кричать!

— Лена, прекрати истерику сейчас же! Я не дам тебе пальто.

— Тогда я уйду без пальто.

— Лена, подожди, поговорим!

Ни слова в ответ. Часто-часто протопали каблучки по ступенькам, гулко хлопнула наружная дверь.

Тартаков постоял на пороге, но не решился бежать за женой в домашних туфлях. Пожав плечами, он вернулся в комнату.

— Истеричка, взбалмошная баба! Пусть померзнет на улице. Остынет одумается. Где еще она найдет квартиру с такой обстановкой!