-Слушай, дед, не зуди, - развязно протянул Эдик.

-Во, - глянул на Женю дед, - всегда так: слова не успеешь обронить - не зуди, дед.

-Путное бы слово, - вяло обронила Альбина.

-Как же... Куда уж нам, - обиженно засопел дед. - Мы от навоза, а вы, стало быть, антилегенты. В газетках пишем умные слова. Да только дорогая внученька, тошно читать ваши путные слова...

-Не читай.

-И не читаем! Выписываем газетку, чтоб печь растопить, да задницу подтирать. Опять, поди, приехала подлеца славить.

-Успокойся, дед, я теперь в другом отделе.

-А, всё едино. Знаю тебя: треску много - пользы ноль...

-Не тебе судить.

-Знамо дело... не доросли мозгой, университетов не заканчивали...

Альбина резко поднялась:

-В натуре, дед, во ! как утомил. - Наде: - Пойдём, соберём бельё в баню.

Ушли. Докурил Эдик, щелчком отправил окурок на середину двора.

-Только бы гадить, - пробурчал дед, кряхтя, поднялся и направился поднимать окурок.

-Пошли, к ент, ещё по стопарику.

-С пасибо, не хочу.

-Б ыло бы предложено, - поразительно, похоже, скопировал сестру Эдик и, вихляясь в такт музыки, ушёл к столу.

Дед подобрал бычок, поплевал на него и отнёс в ведро, стоящее у забора. Постоял, попыхивая т рубкой, затем вернулся к крыльцу.

-К ак вас, что-то запамятовал?

-Ж еня.

-Вижу, Евгений, к выпивке вы не охоч. Похвально. Сам я тоже не дюж, так, чисто по-русски, стопочку-другую для аппетита, да после баньки. Я вот перед сном люблю пройтись, не составите компанию?

-Охотно.

Вышли на улицу, дед свернул налево.

Сгущались вечерние сумерки, горы словно вырастали на глазах, холодные и загадочные подступали к околице. Вдоль улицы, по обеим сторонам выстроились шеренги с еребристых тополей, в их листве гомонили воробьи, располагаясь на ночлег. Порой их однотонный гомон перекрывали резкие переклички щеглов.

Несколько метров прошли молча. Дед пыхтел трубкой, Женя щёлкал семечки. Прошли мимо колонки, Женя вспомнил неласковую Анну Васильевну, Романыча и его шумную семейку. Хорошо, что сейчас никто из них его не видит, а то бы затащили и... "кушай, кушай".

Из калитки последнего дома вышла женщина с вёдрами, направилась к колонке.

-Тьфу, - чертыхнулся дед, - чтоб ей минутой поже выйти... Как думаете?

-В приметы ве р ите?

-Верю - не верю... Чем чёрт не шутит, когда боженька спит. Переждём вот у Митрохина на скамеечке, посидим покуда обратно с полными пойдёт.

Присели. Женщина подошла к колонке, и оказалось, что это молодая девушка, может даже одних лет с Женей. Дед всмотрелся, буркнул что-то в усы, сплюнул:

-Лахудра, прости господи...

-Эта?

-Алька, ежа ей по дмышку... Не зуди, дед... А что эта, так вообще говнюха поганая. Молочко ещё на губах не обсохло, а уже, извиняюсь, за блядство из города в ы турили. Мокрощелка, всё с этими, чёрными таскалась. Тьфу, говорить о ней тошнотно... Что делается, не пойму. Вот вы, Евгений молодой, чую умный парень, объясните : почему нынче молодёжь пошла гнилая? Как бывает: яблоко или там слива, с виду всё чин-чином, налитое, спелое, так и просится в рот, а куснёшь и тут же выплюнешь- внутри сплошная червоточина. Вот и с вами тако же... Почему, как думаете?

-Думаю: время такое, гнилое.

-Время, время... Долдоните , как попугаи. Что ж вы, как лягух и в болоте киснете? Почему гниль не уберёте? А? Неужели не противно?

- Противно... Только Федор Матвеевич, вы извините меня, но этот вопрос сложный, политический. Мы, молодёжь, с таким же жаром можем вас, стариков, спросить: почему гниль нам в наследство передаёте? Почему не устранили, когда она только начиналась?

-Это как же? Поясните, будьте так любезны.

-Простите, не хочется. Потому что мы наверняка крупно поссоримся. Давайте поговорим о другом. Одним словом, об отцах и детях. У вас в доме... больной человек. К то он вам?

Фёдор Матвеевич внимательно всмотрелся в лицо Жени, скорбно сжал губы:

- Зять. Видели...

-Видел.

Фёдор Матвеевич тяжело молчал, попыхивая трубкой. Женя почувствовал себя неловко: собственно, в о имя чего он заговорил об этом? Хотел упрекнуть, что больной неухожен? А имеет ли он на это право? Нет. Т ак чего...

Между тем девушка скрылась за калиткой, и Федор Матвеевич поднялся.

-Трогаем до дому. Так вот про зятя... Понимаю, чт о хотели сказать: почему грязный? Вот гляньте,- указал на спичечный коробок в придорожной пыли. - Кому он нужен?

- Виктор не коробок, человек...

-Человек,- горько усмехнулся Фёдор Матвеевич. - Ч еловек давно умер. К абы человек... а так никому ненужная сломанная вещь...

-Но вы кормите его.

- Кормим. Моя б воля, так усыпил бы, как усыпляют ветеринары котов... Кормим... Не умерщвлять же голодом, мы-то человеки...