Вначале июня 1848 года госпожа Лебрен решила отправиться в Бретань с намерением сделать там некоторые покупки и повидать своих родственников. С ней поехали Велледа и Жорж, для которых эта поездка была свадебным путешествием. Сакровир в то же время уехал в Лилль по торговым делам своего отца. Он должен был вернуться в Париж раньше матери, но был задержан делами.

Только по своем возвращении в Париж Сакровир узнал об аресте отца, сидевшего в качестве инсургента в Ваннской крепости. Получив это ужасное известие, госпожа Лебрен, ее дочь и Жорж поспешно вернулись из Бретани.

Нужно ли говорить о том, что семья господина Лебрена, насколько могла, облегчала тяжелую участь его тюремного заключения и после произнесения приговора хотела последовать за ним в Рошфор, чтобы иметь возможность часто его видеть? Но господин Лебрен, руководствуясь интересами и удобствами семьи, решительно воспротивился этой поездке. Кроме того, его не оставляла мысль (на этот раз его здравый рассудок был обманут) о близкой, всеобщей амнистии. Он поделился этой мыслью со своей семьей, которая тоже уверовала в возможность амнистии. Ей так хотелось в нее верить! Таким образом, в напрасных, но всегда воскресавших ожиданиях проходили дни, недели, месяцы. Каждый день осужденный получал от своей семьи длинное коллективное письмо, и каждый день он отвечал на него. Благодаря этому ежедневному письменному общению, благодаря также своей мужественности и вере в будущее он терпеливо переносил ужасные испытания.

Семья купца, тихо работая, продолжала сидеть вокруг стола.

Госпожа Лебрен перестала писать. Одной рукой она подперла голову, в то время как другая замерла в неподвижности.

Жорж Дюшен, подметив озабоченность и тревогу на лице тещи, сделал знак Велледе. Оба пристально посмотрели на госпожу Лебрен.

Через несколько минут Велледа нежно сказала матери:

— Мама, ты кажешься чем-то озабоченной, встревоженной?

— Сегодня первый раз в течение тринадцати месяцев, что мы не получили известий от вашего отца. Бедный отец! Он с таким нетерпением ждал завтрашнего дня!

— Завтрашнего, дня? — спросил Жорж. — Почему именно завтрашнего?

— Завтра день рождения моего сына, — сказала госпожа Лебрен, — завтра, одиннадцатого сентября, ему исполнится двадцать один год, и по некоторым причинам этот день должен был быть для нас семейным праздником.

Едва госпожа Лебрен успела закончить свои слова, как в передней раздался звонок.

— Кто это может быть так поздно? — сказала госпожа Лебрен. — Теперь уже около полуночи. Жильдас, пойдите посмотрите, кто это там звонит.

Спустя минуту Жильдас вернулся, держа в руках письмо.

— Это письмо принес рассыльный, — сказал он, — будет ли ответ?

Госпожа Лебрен, бросив быстрый взгляд на конверт, воскликнула:

— Дети, письмо от отца!

Жорж, Сакровир и Велледа быстро встали и подошли к матери.

Госпожа Лебрен взволнованным голосом начала читать:

— «Дорогой, любимый друг! Обними наших детей и порадуй их хорошим известием, которое и удивит их и осчастливит. Я надеюсь скоро увидеться с вами, может быть, даже раньше, чем вы думаете. Когда я говорю «надеюсь», дорогая моя, я под этим словом разумею нечто большее, чем надежда, а именно — уверенность. Я, может быть, с этого должен был начать свое письмо, но хотя я и убежден в твердости твоего характера, но все же боялся слишком сильной неожиданностью, причинить тебе боль. Но вот вы уже свыклись с мыслью увидеть меня скоро, очень скоро. Не правда ли? Я могу, значит, обещать вам, что мы вместе отпразднуем день рождения моего сына. День его рождения начнется сегодня в полночь. Значит, в полночь я буду среди вас, может быть, даже и раньше, потому что, как только рассыльный сойдет вниз, я поднимусь по лестнице и буду ждать. Да, я жду у двери, совсем близко, около вас!»

Госпожа Лебрен и ее дети стремительно бросились к дверям.

И в самом деле — за ними стоял господин Лебрен. Никакому описанию не поддается та радость, с какой семья встретила своего обожаемого отца.

На следующее утро по возвращении Лебрена семья купца собралась в гостиной. Этот день совпал со днем рождения Сакровира, которому исполнился 21 год.

— Дитя мое, — сказал Лебрен сыну, — ты сегодня совершеннолетний, пришло время показать тебе — ту комнату с закрытыми ставнями, которая так часто возбуждала твое любопытство. Ты узнаешь, что в ней находится. Я объясню тебе цель и причину такой таинственности. И я убежден, дитя мое, что после этого твое любопытство перейдет в чувство благоговейной почтительности. Момент посвящения тебя в эту семейную тайну указан как бы самим Провидением. Со вчерашнего дня, отдавшись охватившим нас нежным чувствам, мы не успели поговорить об общественных делах, между тем у тебя и у вас тоже, Жорж, — прибавил Лебрен, обращаясь к мужу дочери, — вырвались некоторые слова, внушающие мне опасение, что вы совсем упали духом, почти потеряли надежду. Что же произошло такого ужасного? Расскажите мне.

— А то, что в настоящее время палачи самодержавных монархов повсюду зажимают рот народной свободе. Италия, Венгрия, Пруссия, Германия снова подпали под кровавое иго, которое они свергли в сорок восьмом году, воодушевленные нашим примером и рассчитывая на нашу поддержку. Польша и Венгрия затоплены кровью. Нам грозят войска, и свои и чужеземные.

— Это не так страшно, дети! Отцы наши, обутые в простые деревянные башмаки, при Конвенте справились с войсками. И мы сделаем то же. Что касается королей, они убивают, грозят, не помня себя от ярости, а главным образом от ужаса! Они видят, что из крови мучеников, убитых ими, рождаются тысячи мстителей. У этих венценосцев голова идет кругом. И есть от чего! Если вспыхнет европейская война, революция встанет перед ними во весь рост и поглотит их, а в эпоху внешнего спокойствия мирная волна цивилизации поднимается все выше и выше и подмывает их троны.

— А внутри? — воскликнул Жорж. — Что делается внутри самой Франции!

— Ну, друзья, что же происходит здесь?

— Увы, отец, недоверие, страх, нищета, всюду рассеиваемые вечными врагами народа и буржуазии. Пошатнувшийся кредит. Народ в смятении, обманутый, преданный, восстановляемый против республики, его матери.

— Бедные мои милые слепцы! — возразил, улыбаясь, Лебрен. — Разве вас не поражает удивительное экономическое движение, происходящее в среде рабочего класса и буржуазии? Вспомните о многочисленных рабочих ассоциациях, которые основываются повсеместно, об убогих попытках устроить банки взаимопомощи и кредита, о земельных банках, кооперативных товариществах! Разве не доказывают эти попытки, из коих некоторые уже увенчались успехом, а другие хотя и не дали пока определенного результата, но все они начаты разумно, честно, мужественно, с предусмотрительностью и верой в демократическую и социалистическую будущность, — разве не доказывают они, что народ и буржуазия, не рассчитывая больше на содействие и помощь государства, ищут в самих себе силы и поддержку, чтобы освободиться от эксплуатации капиталистов и ростовщиков? Поверьте мне, дети, когда целый народ, такой, как наш, берется за решение проблемы, от которой зависит его истинная свобода, его труд, благосостояние его и его семей, он близок к решению, и с помощью социализма он это решение найдет.

— Но откуда нам взять сил, отец? Наша партия рассеяна. На республиканцев устраивают облавы, их забрасывают клеветой, заключают в темницы, изгоняют!

— К какому же выводу вы пришли в своем отчаянии?

— Увы, — с грустью ответил Сакровир, — мы боимся уничтожения республики и возврата к прошлому; это значило бы пятиться назад, вместо того чтобы продвигаться вперед, это было бы отрицанием прогресса… Тут можно дойти до печального убеждения, что человечество вместо вечного движения вперед обречено роковым образом вращаться в заколдованном кругу, откуда ему никогда не выбраться. И вот, когда падет республика, мы, может быть, вернемся назад, перейдем даже рубеж, от которого отправились наши отцы в восемьдесят девятом году.