Снимали свое кино они обыкновенно днем. В основном на той самой лужайке. Но и ночью тоже ездили иногда — снимали в нашей городской гостинице. Я сперва сильно удивлялся: что хорошего можно снять в нашей городской гостинице? Совсем ведь гиблое место. Но потом узнал: оказывается, они там снимали дом призрения для бедных — и тогда перестал удивляться.

Утром Марина моя вскакивала, первым делом, натурально, сигарету в зубы, меня — на руки, и мы садились в автобус и ехали. Приезжали, и ее начинали наряжать в разные наряды, причесывать и по-всякому мазать лицо, а я с ней рядом сидел, зевал, потому что ночью-то не высыпался. А потом она шла и становилась поблизости от этой черной штуки — от камеры. Иногда одна, а иногда еще со всякими другими артистами, которых откуда-то привозили на несколько дней, а потом увозили. Ее-то и Олега никуда не увозили, они все время тут жили, потому что они были главные исполнители. И когда начинали снимать, то есть орать друг на друга, ругаться и все такое, я забирался под стул или еще куда, где безопасно, и оттуда наблюдал. Ну и они все потихонечку ко мне тоже попривыкли. Я уже как бы ихним всеобщим талисманом сделался.

— Ну что, Капа, — говорит Марк и на меня глядит. — Можно начинать?

— Валяйте, — говорю. И поглубже под стул забираюсь.

И так я много дней сидел под стулом и на это все глядел, и уже просто так мне, конечно, сидеть было скучно, очень уже хотелось принять посильное участие. Ну, пару раз я им шнуры какие-то запутал, пудру на себя опрокинул, микрофон как-то уронил. Потом вникать стал в самую суть процесса.

Помню, как-то не понравилось мне, как Марина с Олегом играют. Вылез из-под стула, прямо к ним подхожу, задом перед камерой стал и хвост поднял, мол, "Стоп!".

Директор как зашипит:

— Ах ты мерзавец! Брысь!

А Марк вдруг говорит:

— Нет, не брысь! Не брысь, а правильно! Вся сцена коту под хвост!

Когда шел дождь, они не снимали, а сидели в общежитии. Иногда в такие дни кто-нибудь в магазин бегал и в какой-нибудь комнате начинались возгласы "Со свиданьицем!". А Марк и Коля в такие дни злющие ходили, потому что им надо было солнце, чтобы снимать. Я в такие дни отсыпаюсь. Как-то вечером, дождик кончился, я во двор спустился. Только к сараю подошел из-за угла Рыжий.

— Ты чего, — говорит, — во дворе не показываешься?

— Некогда, — говорю. — Я теперь ихний талисман.

— Чего-чего? — говорит.

— Талисман. Это… ну, долго тебе объяснять. В общем, без меня они ничего не могут.

— Колоссально, — говорит с завистью. — Ну, тогда вынеси чего-нибудь пожрать! У них небось навалом!

— Ты что, — говорю. — Ни черта у них нету!

— Врешь! — говорит. — Если жрать нечего, чего ж ты от них не отвалишь?

Бездуховный он, в сущности, этот Рыжий! Только бы пожрать ему, да секс…

Обыкновенно Марк с Колей после съемок шли в наш городской кинотеатр и просматривали материал. Мне жутко хотелось поглядеть, что это за материал такой, но только они никому с собой ходить не позволяли. Я однажды попытался проскочить, но не вышло. Я другой раз попробовал — тоже мимо, заметили меня. А на третий раз Марк ногой на меня топнул, все равно как полковник:

— Тебе сказано — брысь отсюда! А то посмотришь — и сглазишь к чертям! Тем более завтра автор сценария смотрит.

Это насчет автора он уже как-то больше не мне, я себе сказал, и по голосу я понял, что это не больно-то его радует.

А на другой день, точно, объявился на площадке новый человек. Длинный, тощий, в очках, и бородка маленькая. Как он появился, Марк ему навстречу вышел, руку пожал, по спине похлопал и сказал, что он жутко рад, что тот приехал. Тут Коля на Марка поглядел и вздохнул. А длинный сказал Марку, что тоже жутко рад. И потом сказал, что он на площадке во время съемок посидит, если Марк не возражает. И Марк сказал опять, что он жутко рад, а Коля опять на него глянул и опять вздохнул. И длинному дали стул. Но он не сел, а пошел бродить по площадке и все трогать и со всеми здороваться, и с Мариной моей поздоровался, и она ему так улыбнулась, что он, наверное, чуть не ослеп, и он меня погладил, потом зацепился за какой-то кабель, чуть не упал, смахнул чей-то чемоданчик на землю, сказал: "Извините", тут же задел рукой стойку с прожектором — в общем, он мне понравился. А потом от начала и до конца съемок он просидел на стуле не шелохнувшись.

А потом они пошли смотреть материал — уже втроем. И я видел, что Марина моя в тот день очень нервничала, и Олег тоже, хотя меньше, и они решили, что надо снять напряжение. Они дали подлой Наде денег, и та пошла в магазин, и, пока Марк с Колей и длинным были в кинотеатре, они втроем снимали напряжение. А я пошел к кинотеатру.

Когда Марк, Коля и длинный человек вышли оттуда, я жутко испугался, потому что я в жизни не видел лица такого цвета, какое было у длинного. Хотя у Марка и у Коли тоже были интересные лица. Они вышли и даже не закурили. Они стояли молча и смотрели мимо друг друга.

Потом вдруг длинный закричал на Марка:

— Я ничего этого не писал! — И ткнул Марка пальцем в грудь.

А Марк тоже его ткнул пальцем и закричал:

— А я так вижу!

И закричал, что он никогда не сомневался, что длинный ему вонзит нож в спину.

А длинный закричал, что никому он ничего вонзать не будет, а снимет свою фамилию.

А Марк закричал:

— И снимай!

А длинный закричал:

— И сниму!

И они вдвоем стали одновременно кричать друг на друга и махать руками, и я сидел под скамейкой и смотрел и думал, что они, наверное, подерутся, но они не подрались, потому что Коля, который стоял и молчал, на них глядел, вдруг сказал:

— Ладно вам! Все равно худсовет все зарубит.

И при слове "худсовет" Марк и длинный разом замолчали, перестали махать руками и задумались.

И так молча они пошли в общежитие, а я шагал за ними следом и пытался сообразить: о чем это они? Какой нож? Какую фамилию? Откуда снять?

А в общежитии их встретили Олег и Марина, которые к тому времени уже сняли, должно быть, свое напряжение, потому что Марина во все стороны шикарно улыбалась и спрашивала у длинного:

— Ну! Сергей Александрович! Как вам материал? Скажите! Ну! Как я играю?

И длинный на нее сквозь очки глядел, улыбался и бормотал:

— Ну… интересно… И не ожидал… Что так интересно…

Тоже не отличался правдивостью. Но зато Марина моя совершенно приободрилась, стала улыбаться уже вообще невероятно и сказала, что они теперь все должны вместе снять напряжение.

И они пошли в нашу комнату и стали снимать напряжение, а я пошел спать в комнату к осветителям.

И, засыпая, я опять думал, сколько же всего этих сумасшедших людей на свете? Вот еще один объявился — длинный с бородкой и с очками, который свалился откуда-то и теперь еще может ударить Марка ножом в спину, что очень досадно. Да еще этот, как его… Худсовет! Худсовет — он, должно быть, еще более сумасшедший, чем они все, раз они его так боятся. Страшный, как какой-нибудь сторожевой пес, с которым лучше не связываться…

На следующий день бородатого человека уже не было — видно, сняв напряжение, он уехал, а все остальные остались. И с каждым днем теперь они становились все более нервными. Марина моя вообще мне каждую ночь истерики закатывала, что она угробила картину, что ее саму Марк угробил, а главное, Коля угробил, потому что специально снимает, чтоб она плохо выглядела… А выглядела она впрямь не очень — совсем худая сделалась и бледная… И Марк сделался бледный и уже подолгу орать не мог — только вскрикивал и тут же смолкал, безнадежно качая лохматой головой. И выходных они себе уже больше не устраивали, потому что ихний бархатный батька сказал, что они и так срывают все сроки и что из-за них вся студия под угрозой. И при этих его словах Марк ужасно съеживался. Так что выходных у них не было больше, только один раз съемки встали на два дня, потому что Олег очередной раз пообедал в нашем городском ресторане, а когда он через два дня поднялся с постели, у него был такой вид, что подлая Надя плакала.