Выступая за простоту, краткость, четкость и ясность речи, Прокопович, стоявший на грани двух стилистических эпох, барокко и классицизма, своей критикой первого из них весьма способствовал утверждению второго. Он выступал против чрезмерного увлечения аллегориями, символами и другими иносказаниями, против нагромождения деталей, тонкостей, противоречий, против «напыщенной патетичности», «трагических тем, исполненных страха и ужасов».

Итак, еще раз отметим, что возвеличение человеческих чувств и разума, раскрытие их практической направленности и полезности — все это отделяет Прокоповича от схоластики и того, на что ориентировала человеческое познание церковь. Это станет еще более очевидным, когда мы обратимся к его борьбе за науку, против невежества, суеверия, веры в чудеса и т. п., насаждаемых духовенством для удержания народа в повиновении.

Вместе с Пересветовым и Крижаничем, Посошковым и Татищевым Прокопович был убежден, что российскую державу и ее народ ожидает великое будущее. Он приходит к этому убеждению, сравнивая недавнее прошлое России с ее настоящим, в котором он видит пролог ее последующих успехов. Ибо рост международного престижа российского государства, его военного могущества, строительство новых крепостей, мануфактур, каналов, архитектурных сооружений, улучшение законодательства, управления, просвещения — все это, по мнению Прокоповича, лишь первые зримые результаты того ускоренного исторического развития, на путь которого вступила Россия. В конечном счете они служат тому, что «всякий народ требует: сия же суть народная польза и безпечалие» (49, 136). Конечно, под «народной пользой» мыслитель понимает пользу прежде всего заводчиков, владельцев мануфактур, купцов, представляя, подобно другим идеологам зарождающейся буржуазии, ее интересы как интересы всего народа.

Будучи идеалистом в понимании общественных явлений, Прокопович полагал, что наука и просвещение являются той определяющей силой, от которой зависит как польза и «беспечалие» народа, так и мощь и престиж российского государства. Мысль о том, что просвещение есть основа исторического развития и общественного благосостояния, проходит через все произведения Прокоповича. При этом бросается в глаза, что, говоря о просвещении, Прокопович на первое место ставит не богословие или христианскую этику, а математику, физику и другие точные науки, что отвечало потребностям развития производительных сил страны и в чем была заинтересована развивающаяся буржуазия. Сфера просвещения, по мнению Прокоповича, должна охватывать всю духовную культуру общества, он относит сюда и философию, и литературу, и историю, а также нравственность, государственно-правовые учения и учреждения. Однако, говоря об успехах просвещения, Прокопович более всего имеет в виду точные науки. Он советует не ограничиваться достигнутыми успехами и дальше «научатися действий математических, искусств физических, правил политических», ибо «прямым учением просвещенный человек никогда сытости не имеет в познании своем, но не перестанет никогда учитися, хотя бы и Мафусаилев век пережил» (10, 23). Когда же у всех «великое умножится к учениям доброхотство», то «всей России не малая прибудет слава: пронесется бо в народех, в коликой цене и чести Россия имеет любомудрие…» (45, ч. I, 71).

Заслуга Прокоповича, как и всей «ученой дружины», состоит не только в теоретическом обосновании необходимости просвещения для России, но и в практической деятельности. Он принимает активное участие в организации школ, семинарий, типографий, библиотек, в создании учебных пособий, театра, произведений искусства. Пожалуй, самой яркой чертой этой деятельности является ее антисхоластическая направленность. Говоря о необходимости образования, он имеет в виду отнюдь не схоластическую школу, основанную на авторитаризме, догматизме, комментаторстве, в которой все учения «в великой скудости и неискусстве были».

В отличие от схоластической школы, требовавшей зазубривания сочинений авторитетов, Прокопович ориентируется на самостоятельность мышления — «любопытство», на свободную критику, обширные знания всей предшествующей духовной культуры человечества. Подобно мыслителям Возрождения, он особенно ценит знание античных первоисточников, понимая, что каждая новая эпоха и каждая новая проблема дают их новое, все более богатое видение.

Отличаясь широтой взглядов, Прокопович не может мириться с теми запретами, которые налагались на изучение культуры язычников и народов других вероисповеданий церковными авторитетами. Научные открытия, технические усовершенствования, по его мнению, должны принадлежать всему человечеству, всем странам без различия вероисповеданий и быть основой их процветания. «Поступательный разум научных исследований — единый», — говорит Прокопович.

Подлинно просвещенным, по мнению Феофана, можно назвать только того человека, который не ограничивается знанием христианских авторов, но свободно ориентируется в культурных достижениях народов различных вероисповеданий, как восточных, так и западных. Религиозная и национальная нетерпимость или ограниченность чужды Прокоповичу. По свидетельству Байера, он любил говорить, что, «когда пьешь доброе вино, не спрашивай, откуда оно, а у честного человека — о его религии и происхождении».

Провозглашая религиозную терпимость, Прокопович стремится синтезировать западную и восточную культуры. Он одним из первых среди русских мыслителей обращает внимание на необходимость более глубокого изучения философии, истории, литературы восточных народов. В частности, он поощряет к этому академика Санкт-Петербургской академии наук Т. Г. З. Байера, который выполнил обширное исследование по географии, истории, культуре Китая. Посвятив его Феофану, Байер выражал восхищение многогранностью знаний своего друга. Действительно, в своих произведениях Прокопович не только ссылается на сочинения Авиценны, Аверроэса и других восточных мыслителей, но и неоднократно обращается к культуре народов Индии, Китая, Египта, Ближнего Востока, Греции, Турции и др. Его библиотека включает изданный Лютером малый катехизис на арабском языке, а также множество пособий и словарей для изучения сирийского, халдейского, арабского и древнееврейского (гебрейского) языков. Немало учеников и последователей мыслителя, в том числе Симон Тодорский и Василий Григорович-Барский, которым он прививал глубокое уважение к древней восточной культуре, стали известными ориенталистами.

Религиозная терпимость Прокоповича, направленная против феодальной замкнутости духовной жизни, была одной из наиболее характерных черт его просветительских взглядов. Она особенно ярко проявилась в его полемике с иезуитом Риберой, который некоторое время находился в России при испанском посланнике. В отличие от Риберы Прокопович отрицает, что ученость зависит от верования. И если Рибера отказывал Буддею, известному ученому-протестанту, в праве называться ученым только потому, что он не католик, то для Прокоповича различия в вере не существенны при определении вклада в науку.

Руководствуясь принципами и опытом выдающихся педагогов-гуманистов и реформаторов, Прокопович считает, что образование должно быть всеобщим, что грамоте нужно учить всех, в том числе и крестьян. Эта мысль, неоднократно повторяющаяся в произведениях мыслителя, специально обсуждается им в его теологическом курсе. Не нужно доказывать, что в период господства крепостничества она была не только прогрессивной, но и очень смелой, направленной против монополии духовенства на знание и науку, против присущей феодализму сословности в образовании.

Большую роль в распространении просвещения Прокопович, подобно гуманистам, отводит художественным произведениям и театру. Он требует, чтобы комедии писались языком простым, «сельским», «мужичьим», чтобы в них представлялись особы «низкие». Обращаясь в своих сочинениях к героям из простонародья — крестьянину, дьячку, столяру («тектону си есть древоделу») и т. п., Прокопович продолжает начатое мыслителями Возрождения движение к снятию элитарности духовной культуры.