Идеи Просвещения, которые отстаивал Прокопович, были подхвачены и развиты Татищевым, Кантемиром, Ломоносовым, Козачинским, Конисским, Сковородой, целой плеядой мыслителей-просветителей второй половины XVIII в.

При изучении философской мысли периода феодализма весьма важно учитывать указание основоположников марксизма о том, что в это время религия была господствующей формой общественного сознания и проникала во все сферы интеллектуальной жизни эпохи. «Средние века, — писал Энгельс, — присоединили к теологии и превратили в ее подразделения все прочие формы идеологии: философию, политику, юриспруденцию. Вследствие этого всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму» (5, 314). Господство богословия в идеологии средневековья определяло догматический стиль мышления и вытекающий из него авторитарный способ доказательства в науке, использующий в качестве критерия истинности тексты Библии, отцов церкви, соборы и т. д.

«…Это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности, — писал Энгельс, — было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя» (3, 360–361). Монополизировавшая право не только на знание «слова божьего», но и на образование и умственную деятельность вообще, церковь сама была крупнейшим феодалом. Естественно поэтому, что борьба против феодального строя началась с борьбы против церкви. То, что борьба против феодализма проходила под религиозными лозунгами, отнюдь не отрицает того, что она выражала противоборство материальных интересов различных классовых сил. Это убедительно показано в таких произведениях Ф. Энгельса, как «Крестьянская война в Германии», «К истории раннего христианства», «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии» и др. «…Во времена так называемых религиозных войн XVI столетия, — писал Энгельс, — речь шла прежде всего о весьма определенных материальных классовых интересах; эти войны так же были борьбой классов, как и более поздние внутренние конфликты в Англии и Франции… если интересы, нужды и требования отдельных классов скрывались под религиозной оболочкой, то это нисколько не меняет дела и легко объясняется условиями времени» (3, 360).

Начало изменения ценностной ориентации философии, над которой господствовала теология и которая вследствие этого признавала первичным и основополагающим духовное начало — бога, связано с эпохой Возрождения, с зарождением элементов капиталистического уклада в недрах феодализма. Развивающиеся производительные силы выдвигают потребность в науке, генезис которой в комплексе с другими общественными факторами приводит к изменению культурно-исторического стиля мышления, способов доказательства и критериев истинности. Библия и творения отцов перестают быть единственными авторитетами. Ученые все чаще начинают обращаться к опыту, эксперименту, здравому смыслу.

В общественном сознании и философских построениях этой эпохи природа и человек приобретают самостоятельную ценность. Противопоставление божественного, небесного, духовного, с одной стороны, и человеческого, телесного, земного — с другой, характерное для средневекового схоластического мировоззрения, начинает сниматься. Хотя бог еще продолжает занимать существенное место в философии Возрождения, он в связи с выдвижением на первый план человеческих, земных критериев ценности отодвигается к исходным принципам философских систем, дальнейшее развертывание которых происходит относительно независимо от этой начальной основы. Одновременно возрастает тенденция сближения бога с природой. Хотя ее следствие — пантеизм — «является выводом из христианства, ещё неотделимым от своей предпосылки» (1, 591), он не может не привести к существенным изменениям элементов содержания понятия бога. Бог, который становится другим названием природы, теряет свои антропоморфные, личностные черты.

Производительные силы, наука этого времени достаточно созрели для того, чтобы объяснить природу и отношение к ней человека без обращения к сверхъестественным силам. Но поскольку отношение человека к природе опосредствуется социальными отношениями — а последние продолжали оставаться нечеловеческими, т. е. основанными на эксплуатации, принуждении, неравенстве, создавая условия для самоотчуждения от человека его сущностных сил, — то мыслители XVII и даже XVIII в., остававшиеся идеалистами в понимании истории, не смогли полностью преодолеть религию и последовательно материалистически решить основной вопрос философии о соотношении духа и материи. Однако они подвели сознание своей эпохи к пониманию необходимости его решения. «Восемнадцатый век… — писал Энгельс, — не разрешил великой противоположности, издавна занимавшей историю и заполнявшей её своим развитием, а именно: противоположности субстанции и субъекта, природы и духа, необходимости и свободы; но он противопоставил друг другу обе стороны противоположности во всей их остроте и полноте развития и тем самым сделал необходимым уничтожение этой противоположности» (1, 600).

В России конца XVII — начала XVIII в. церковь еще удерживала монополию на интеллектуальную жизнь общества, развитие которой было задержано монголо-татарским нашествием. Оживление умственной жизни русского общества в конце XVII в., связанное с петровскими преобразованиями, позволило России быстро наверстать упущенное, «шагать в ногу» с общеевропейским прогрессом. Появляются многочисленные переводы учебной и художественной литературы, школьные драмы, первые работы по русской истории, учреждаются коллегии, академии, открываются школы, типографии, библиотеки.

Лежащие в основании этих надстроечных сдвигов глубинные социально-экономические процессы (строительство заводов и мануфактур, расширение товарно-денежных отношений, централизация рынка и государственного аппарата, рост международного престижа Российской державы) создавали потребность в образованных людях, в светской науке и культуре.

Нарастание светских элементов в той сфере, которая относится к компетенции философии, происходило в двух противоположных направлениях. С одной стороны, рафинирование, очищение идеи бога от его грубого, антропоморфного выражения в христианской религии до превращения в абстрактный сверхчувственный абсолют вело к философскому идеализму. С другой — теологические, идеалистические по своему существу системы наполнялись материалистическим содержанием. Появлялись отдельные элементы и тенденции материалистического объяснения действительности, все более становившиеся несовместимыми с религиозной системой мировоззрения, в которую они еще были вплетены.

Наследие Ф. Прокоповича нельзя отнести к материалистической традиции в истории отечественной философии. В своих произведениях, в значительной мере еще теософских, он исходит из объективного идеализма. По его мнению, бог существовал «прежде бытия мира… яко всесовершеннейший разум» (38, 11). До того как «во времени из ничего единого стало произведение всех вещей… онные все твари в его уме, яко в архитипе, т. е. первообразном, непрестанно обретались» (там же, 13). Идеально, до его реального бытия, мир вещей был совечен богу. В сочинениях мыслителя можно найти и неоплатонистскую идею о происхождении мира путем божественной эманации, и детальное описание акта его творения из ничего в соответствии с христианской легендой, изложенной в Библии.

Однако наряду с признанием первичности божественного разумного начала и вторичности мира вещей в философском курсе Прокоповича содержится немало высказываний, тяготеющих к натуралистическому пантеизму и деизму, которые в некоторых случаях приводили его к отходу от христианской ортодоксии, к критическому отношению к отдельным положениям Библии. Совершенно очевидно, что эти элементы натуралистического пантеизма и деизма, как бы незначительны они ни были, не могут не накладывать определенные ограничения на исходные объективно-идеалистические посылки мыслителя. От деизма и пантеизма можно идти как к идеализму, так и к материализму. И поскольку Прокопович делал определенные шаги в сторону пантеизма и деизма, то он шел, независимо от своих собственных целей, не к идеализму, а от него. Это отнюдь не значит, что он стал материалистом. Более того, его философию еще нельзя отнести ни к пантеизму, ни к деизму, в его сочинениях были только элементы последних. Но поскольку именно они открывали возможность дальнейшего движения к материализму для последующих поколений отечественных мыслителей и оказались наиболее исторически перспективными, им будет уделено основное внимание.