(прода 5.01.2017)

Младший лейтенант Яков Богдан полчаса заворожено смотрел, как желтоватые мигающие блики коптилки, сделанной ротными умельцами из снарядной гильзы, отбрасывают на стены промерзшей землянки неровные колышущиеся тени, а потом, очнувшись, поправил накинутую на плечи шинель и, сняв нагар с фитиля коптилки, пододвинул к себе полевую сумку. На чистый лист бумаги легли четкие строки, написанные крупным разборчивым почерком: 'В партийную организацию 533-го стрелкового полка. Прошу первичную организацию принять меня кандидатом в члены ВКП(б)'. Богдан отложил в сторону карандаш и, достав из кармана шинели смятую пачку "Беломора", вытряхнул папиросу, потянулся к коптилке. Скосив глаза, прочитал на бумажном мундштуке "Фабрика Урицкого. Ленинград". "Ленинградский "Беломор" и до войны в цене был у нашего брата, - подумал Яков, а сейчас тем более... Город в смертельной блокаде зажат - не дыхнуть, а снабжает нас всем - и оружием, и патронами, и вот куревом даже. Все нам - на фронт, а сами..."

Недавно, когда, выйдя из госпиталя после ранения и направляясь на передовую в свою часть, он видел Ленинград, лежащий в октябрьских рассветных сумерках, сквозь серую пелену которых угадывались руины обрушившихся после бомбежек и непрекращающихся артобстрелов домов. Яков шел тогда по Невскому, по Литейному, шел улицами, много раз хоженными в курсантские дни, шел, и сердце его наполнялось болью и горечью. Казалось бы, совсем недавно улицы эти, величественные здания, площади, гранитные набережные северной столицы сияли под ласковым солнцем какой-то особой ухоженностью, величавостью, внушая благоговение и гордость каждому советскому человеку. Как давно и как недавно это было. Война перечеркнула все эти детали еще мирного быта. Перечеркнула крест-накрест, словно наклейки окон от бомбежки, и пестрые краски большого города сменились однообразным серым цветом - серые развалины, серые шинели солдат, серые исхудавшие лица ленинградцев, томящихся в блокадном кольце.

К началу ноября 1941 года норма хлебного пайка в Ленинграде сократилась до 150 граммов в сутки. Тоненький, кажущийся невесомым, ломтик коричневой суррогатной массы. "Сто пятьдесят блокадных грамм с огнем и горем пополам", - вспомнились Якову строки из стихотворения, которое читала маленькая, истощенная женщина-актриса из фронтовой концертной бригады, приезжавшей к ним на передовую. Многие тысячи жизней уже унесла блокада, но сломить дух ленинградцев, их веру в победу не смогла. Город жил и боролся. Дымили трубы заводов, выпускавших продукцию для фронта, шли на передовую танки и орудия, отправлялись боеприпасы, медикаменты и вот даже папиросы. Люди, терявшие сознание от истощения, работали для фронта, делились с защитниками города последним. Но пора возмездия близилась. Готовилось наступление, которое должно было разорвать стальное кольцо блокады, петлей стягивавшее Ленинград. В числе соединений, осуществлявших прорыв, была и 128-я стрелковая дивизия, ее 533-й полк, и его, Богдана, 1-й взвод 5-й роты.

Яков загасил окурок, снова взял карандаш и дописал свое заявление "С Уставом и Программой ВКП(б) ознакомлен, признаю и поддерживаю полностью. Что бы со мной ни случилось, считайте меня коммунистом'.

Коммунисты полка внимательно рассмотрели заявление младшего лейтенанта Богдана. Особых вопросов не было, его знали хорошо, однако же биографию рассказать попросили.

- Родился в 1922 году в селе Остролучье Барышевского района Киевской области в украинской семье крестьянина-бедняка, - начал Яков. - Отец, Иван Андреевич, в гражданскую войну был конником у Щорса. В боях с белополяками и врангелевцами получил пять ранений, награжден орденом Красного Знамени, после гражданской стал чекистом...

- Вы побольше о себе, Богдан, - подсказал кто-то из президиума.

- А что о себе? - смущенно переспросил Яков. - Как и все, до войны учился в школе, работал в депо, стал комсомольцем, вскоре комсомольцы депо избрали секретарем комитета ВЛКСМ. Работали бойко, дружно... В мае сорок первого года призвали в армию, служил под Ленинградом, был комсоргом взвода, затем роты. 10 июля 1941 года зачислили курсантом на краткосрочные курсы младших лейтенантов в Ленинграде, в сентябре был произведен досрочный выпуск. Получив звание, младший лейтенант, был направлен в полк в качестве командира взвода.

- Достаточно! - закричали с мест. - Дальше знаем!.. Действительно, боевая биография Богдана в полку была известна хорошо. Молодой командир храбро сражался, защищая город Ленина в районе Кингисеппского шоссе, на груди его уже сверкала первая боевая награда - орден Красного Знамени, успел получить и ранение в бою. Все это однополчанам было хорошо известно, а поэтому, когда вопрос о приеме Якова Богдана кандидатом в члены ВКП(б) был поставлен на голосование, взметнулся лес рук. Однако партийного документа Якову оформить не успели. Началось наступление. Поэтому в бой младший лейтенант Богдан ушел с комсомольским билетом у сердца.

10 ноября 1941 года южнее Шлиссельбурга войска Ленинградского фронта начали вести упорные бои по прорыву блокады. Навстречу им рвались передовые части 4-й отдельной армии под командованием Мерецкова К.А. На острие удара шел 533-й стрелковый полк. Захватив в ожесточенном бою опорные пункты первой полосы обороны противника, подразделения полка вырвались на оперативный простор и продолжали наступление. Яков шел в наступающей в направлении деревни Липки цепи роты. Впереди замелькали дома деревенской околицы. От первых огородных плетней роту отдаляло лишь маленькое сельское кладбище, могильные кресты которого чернели на фоне белого снега.

- Вперед, товарищи! - хрипло прокричал Яков, взмахнув автоматом ПДД.

Призыв молодого командира перекрыл грохот длинной пулеметной очереди, пущенной в упор из дзота, замаскированного под могилу. Огневая точка не умолкала ни на минуту, захлебываясь огнем. Наступающие залегли, а пулемет все бил и бил короткими очередями, не давая поднять головы. Появились убитые и раненые. Сверкающий белизной снежный наст все чаще окрашивался кровью бойцов. Фашистский пулеметчик был опытным воякой. Обладая широким сектором обстрела и надежной защитой, он подпустил цепь на очень близкое расстояние, зная, что русская артиллерия будет бессильна - осколки снарядов могут поразить лежащих в снегу недалеко от дзота солдат. А здесь он сможет сдерживать наступающих еще долго.

Богдан, зарываясь в снег, пополз вперед. Гитлеровец повернул ствол, дал очередь. Фигурка Якова замерла на снегу, фашист злорадно ухмыльнулся и перестал обращать на него внимание. 'Кажется, он подумал, что я убит' - догадался Богдан, увидев рыхлые круглые лунки в снегу, оставленные пулями в нескольких сантиметрах от его лица, и снова осторожно двинулся вперед, замирая через каждый метр. О том, что дзот уже близко, Яков понял по грохоту очередей. Сантиметр за сантиметром осторожно поднял голову. 'Вот он, дзот - замаскирован между двух могил, и даже крест сверху. Все предусмотрел,- зло подумал Яков,- даже могилу персональную изготовил. В ней и останешься". Изловчившись, он метнул в амбразуру одну за другой две гранаты. Взрывы взметнулись у самого дзота. Сорвало крест, укрепленный на могиле. Однако вражеский пулеметчик не пострадал. Снова с бешеной злобой заплясал огонек в амбразуре.

- Да чтоб тебя разорвало!

Яков приготовился подняться во весь рост, чтоб прицельно закинуть в дзот последнюю гранату, но тут что-то чуть в стороне прошипело в воздухе над головой и дзот взорвался изнутри огненной вспышкой, раскидывая по округе дымящиеся деревянные остатки дзота вперемешку с землей. Его оглушило, но осколки и куски дзота пролетели мимо, лишь присыпало землей и снегом. И стало так тихо, что Богдан сперва даже не сообразил, что ничего не слышит. Лишь увидел, как его бойцы рвутся вперед с раскрытыми в кличе ртами. А на месте дзота курящаяся дымом безобразная воронка...