Тем временем в Москве полным ходом шли приготовления к войне со Швецией; уже было определено место первого удара — Нарва, которую Россия потеряла в ходе Ливонской войны Ивана IV. Выбор этого города объясняется его стратегическим положением: овладев им, можно успешно продвигаться вдоль Финского залива и взять под контроль всю Ингрию. То, что Август II «застрял» в Риге, и то, что войска Карла XII направлялись именно туда, тем самым ослабляя другие районы, лишь укрепило Петра в правильности выбора места для начала вторжения. В начале марта 1700 года начались сбор и переброска воинских сил. Петр отправил в Нарву инженера и сержанта Преображенского полка Василия Корчмина для того, чтобы тот под видом закупки пушек[9]провел тщательную рекогносцировку городских укреплений.

Вероломность, как говорил впоследствии Карл XII, русского царя проявилась в том, что одновременно со всеми приготовлениями он через шведского резидента известил Стокгольм о том, что готовится ответный визит русского посольства для подтверждения Кардисского, Плюсского и Московского договоров во главе с ближним боярином князем Яковом Федоровичем Долгоруким. Это известие было воспринято шведскими властями в Стокгольме с энтузиазмом, о чем Книперкрона известил боярина Ф.А.Головина, присовокупив пожелание как можно быстрее узнать о сроках отъезда великих послов, «дабы подготовить достойную имени и чести великого царя встречу». Этой уловкой на некоторое время, вопреки опасениям более осторожных шведских политиков, удалось усыпить внимание короля Карла. Свою роль сыграла и последовательность, которую проявил Петр, заявивший, что для подготовки приезда послов он отправляет в Швецию на резиденцию своего ближнего стольника князя Андрея Яковлевича Хилкова. Конечно, шведы не могли знать того, что было поручено Хилкову, иначе все могло быть по-другому. В действительности главной задачей, которая была поставлена перед князем царем, был сбор стратегической информации о событиях в Прибалтике и в самой Швеции, об обстоятельствах и планах действий не только потенциального врага, но и союзников: Саксонии, Польши, Дании и Бранденбурга, а также прочих европейских стран, имевших свое представительство в Стокгольме. Строго предписывалось по мере передвижения посольской колонны высылать сведения о крепостях, переправах, ландшафте, настроении населения, состоянии шведского флота, по прибытии в Швецию — о внутреннем устройстве, о придворных делах, о действиях английских и французских дипломатов. Хилков должен был стать, по сути, «оком государевым» в стане врага.

Андрей Яковлевич Хилков родился в 1676 году и принадлежал к старинному княжескому роду, который вел свое начало от удельных князей Стародубских. Сверстник Петра, рано оставшийся без отца, он был приближен ко двору и впоследствии стал участником сначала забав, а потом и первых преобразований молодого царя. Вместе с братьями Юрием и Михаилом и еще несколькими князьями и боярами он в 1697 году был отправлен в Венецию для изучения морского дела под руководством знакомого царя Петра, капитана Марко Мартиновича из Пераста[10]. Но уже в октябре следующего 1698 года новоявленные студенты понадобились царю для усмирения стрелецкого мятежа и вынуждены были вернуться в Россию. Князь Андрей привез с собой не только «венецкое» платье и парики, но и определенные знания, светскость манер и, что важно, свободу и раскованность в общении, чему в немалой степени способствовало то, что он понимал и немного говорил на латыни и по-итальянски (шведы, кстати, считали, что и по-немецки). Эти качества, а также личная преданность стали основанием для Петра при выборе князя в качестве резидента. Возможно, свою роль сыграл еще и тот факт, что Хилков принимал участие во встрече и проводах шведского посольства барона Ю. Бергенгиельма и довольно близко общался с ним.

25 апреля 1700 года, во время обучения солдат-новобранцев на Старом Денежном дворе, князю Хилкову вручили царский приказ о срочном отъезде в Швецию. Сборы были стремительными; он простился с женой Марией Васильевной, урожденной Еропкиной[11], недавно родившейся дочерью Ириной, получил в приказе государеву и свою «веру-щую» грамоту «к свейскому королю», проездные документы; из Ратуши ему выдали жалованье на полгода — 666 рублей 23 алтына 2 деньги, кормовые и прогонные деньги, а также меха для раздачи в качестве подарков «кому положено». В состав штата русского резидента вошли: подьячий Малороссийского приказа Василий Богданов, подьячий Владимирского приказа Иван Чередьев[12], в Новгороде к ним присоединился переводчик Вилим Абрамов[13]. И уже 9 мая 1700 года князь Хил ков со свитой, в которой были также «духовная особа» Алексей Федоров и домашние слуги, на 30 подводах покинули Москву и отправились на резиденцию в шведскую столицу Стокгольм.

Между тем царь Петр Алексеевич, вернувшись 16 мая из Воронежа, навестил Томаса Книперкрону. Во время визита произошел весьма примечательный инцидент. Петр попенял жене резидента Барбаре за то, что она написала дочери в Воронеж, предупреждая о том, что скоро русские начнут войну и всех шведов в России ждут очень тяжелые времена. При этом царь настойчиво повторил, что ни при каких условиях не будет разрушать мир с «братом Карлом» и не стоит об этом больше беспокоиться. И вновь Книперкрона, а также его корреспонденты в Стокгольме проявили непонятную доверчивость.

Очевидно, что Карл XII не хотел войны с Петром I, какими бы презрительными словами он ни говорил о «русском медведе, вышедшем из болот»[14]. Доказательством этого служит не характерный для молодого самолюбивого монарха шаг: прислушавшись к совету осторожного и дальновидного политика, противника столкновения с Россией президента Государственной канцелярии графа Бенгта Оксеншерны, он отдал приказ о расследовании дела трехлетней давности, связанного с пребыванием Великого посольства в Риге. Любопытно, что до этого момента шведские власти, ссылаясь на разные обстоятельства, игнорировали жалобу Москвы на то, что рижский губернатор Дальберг во время посещения этого города посольством в 1697 году неуважительно обошелся с русским царем. Но сейчас ситуация изменилась: было проведено серьезное следствие и 23 мая король собственноручно подписал письмо в Посольский приказ, в котором были изложены все обстоятельства трагического недоразумения. В частности, указывалось, что не высокомерие губернатора, а лишь нездоровье, обострившееся под влиянием трагических семейных обстоятельств, помешало Дальбергу лично засвидетельствовать почтение и уважение русскому посольству. Поочередно отвечая на все обвинения, король выразил сожаление, что случившееся «царское величество на гнев привели», и подтвердил готовность сделать все, чтобы остаться «в соседстве, в любви и в дружбе». Но, как показало дальнейшее, маховик войны уже набрал обороты, и ход событий нельзя было изменить.

В это же самое время русская делегация Хилкова, миновав Клин, Тверь и Новгород, вышла к российско-шведской границе, где их встретил шведский отряд сопровождения. Недалеко от Нарвы был разбит лагерь, и 26 июня состоялся торжественный вход в город и прием у коменданта Геннинга Рудольфа Горна. Через три дня, в день Петра и Павла, князь Хилков устроил роскошный обед по случаю тезоименитства государя, за которого обе стороны «пили многажды». Он произвел на шведов очень приятное впечатление: воспитанный и светский молодой человек, умеющий поддержать беседу. В то же время от военного человека Горна не укрылось и то, с каким интересом русский князь осматривал городские укрепления и подступы к городу.

Спустя некоторое время русская делегация погрузилась на корабль, который, дождавшись попутного ветра, вышел в Балтийское море и 15 июля встал на рейде Стокгольма. После трехдневного ожидания на корабле состоялась официальная встреча. Резидента Хилкова со служителями и всем имуществом перевезли на роскошные королевские яхты, которые под ружейные и пушечные залпы пристали к пристани. Делегацию разместили в специально подготовленном доме на Йотегата, принадлежавшем вдове графине Маргарете