Суп, урожденной Оксеншерне[15]. С первых же часов на шведской земле князя сопровождало несколько человек, которые, как показало время, будут рядом долгие годы. Добрым приятелем станет королевский церемониймейстер и ученый-лингвист Юхан Габриэль Спарвенфельд, а недругом — переводчик, а впоследствии один из главных цензоров русской корреспонденции Петер Линдман.

Между тем шведский король в это время находился в военном лагере вдалеке от столицы, и 31 июля русская делегация отправилась в Мальме, где должна была состояться аудиенция. И вновь зоркий глаз резидента тщательно высматривал все, что могло бы заинтересовать Москву: качество дорог, медные рудники, королевские крепости, укрепления и пр. Уже в дороге пришло известие, что король со штабом переехал в Данию, и Хилкова на адмиральском корабле переправили в королевский лагерь на полуострове Шеланд. 19 августа в 2 часа после полудня состоялась долгожданная аудиенция у Карла XII, во время которой русский резидент вручил царскую грамоту и свою «верущую» грамоту. Вечером в присутствии высшего генералитета и королевских чиновников был дан торжественный обед.

В ожидании ответа короля Хилков несколько дней провел в шведском лагере. Любопытно, что шведы нарочито продемонстрировали русским гостям стоящие в Зундском проливе английские и голландские корабли, справедливо полагая, что князь сообщит об этом в Москву. 30 августа состоялась ответная аудиенция, на которой было объявлено королевское решение о дозволении Хилкову остаться в Швеции «на резиденцию». Это решение было дано при уже изменившихся обстоятельствах, о которых сам князь ничего не знал, — к этому времени Россия уже объявила Швеции войну.

18 августа[16] 1700 года в Москву пришло известие, которое так долго ждал русский царь: делегация Емельяна Украинцева после трудных многомесячных переговоров подписала мирный договор с Турцией. На следующий же день Петр объявил, что он разрывает с Карлом XII все соглашения и объявляет войну, и уже 22 августа выехал в Новгород. Через месяц он был уже у стен Нарвы, чтобы согласовать план штурма.

Как и бывает в начале любого военного конфликта, первыми его жертвами становятся представители посольств и те, кто, будучи далеки от политики, не вовремя оказались на территории другого государства. Речь идет о купцах, моряках, студентах и просто путешественниках. Всех они, по сути, являются заложниками «большой политики», и не в их воле что-либо изменить.

Уже в день объявления войны — 18 августа — к шведскому резиденту Книперкроне пришел дьяк Посольского приказа Борис Михайлов и объявил, что по указу государя он должен либо выехать в Швецию, либо остаться на «свейском дворе за арештом». Через несколько часов шведская резиденция, находившаяся между Тверской и Никитской улицами[17], была взята под охрану прибывшим из Преображенского приказа отрядом из 26 солдат. Некоторое время Книперкрона думал о предложении русских, но главным препятствием было то, что по условиям сделки он мог взять с собой только одного сына. Жена с остальными детьми должна была остаться в качестве гаранта того, что он не будет вести антирусскую деятельность, а, напротив, займется освобождением русских пленных. После получения соответствующих указаний из Стокгольма он заявил, что остается в Москве, так как его знания и связи принесут большую пользу задержанным шведским подданным: купцам, ремесленникам, студентам, путешественникам, всем тем, кто был в это время на территории Московии.

В Швеции о начале военных действий узнали 20—21 сентября. Эта неприятная новость стала полной неожиданностью не только для властей, но и для русского резидента Хилкова, который узнал о ней сразу после возвращения в Стокгольм после аудиенции у короля. Чуть ранее, судя по всему, он уже заподозрил что-то неладное, так как из России перестали приходить письма. Да и в Москве, как выяснилось позднее, получили только одно erd письмо, которое он отправил из Копенгагена 4 сентября «кружным» путем через Андрея Артамоновича Матвеева, русского посла в Гааге.

Судьба русского резидента и его свиты решалась на заседаниях Королевского совета 24 и 25 сентября, но определенного решения так и не было принято — все ждали королевских указаний. Хилков посетил опытного и влиятельного графа Б. Оксеншерну, которому рассказал о своих симпатиях к Швеции и, отрицая очевидное, уверял, что происходит какое-то трагическое недоразумение и мир будет сохранен, что речь идет только об отправке вспомогательного войска, которое царь ранее обещал королю Августу. Он попросил разрешения послать своего курьера к Петру, чтобы предостеречь от начала войны, но получил отказ. Труднее сказать, поверил ли умудренный политик русскому резиденту, но вполне вероятно, сам князь верил в то, о чем говорил.

Утром 9 октября в Стокгольм пришли распоряжения Карла XII о том, что резидент со своими сотрудниками, как и все прочие русские, которых война застала на территории шведского государству, должны быть арестованы, а их имущество конфисковано. Копии приказа разослали губернаторам приморских провинций и комендантам приграничных крепостей. Аресту подверглись три русских корабля с командами, которые стояли в столичной гавани, и те семь, что уже успели выйти в море. Задержанных в Стокгольме и ближайших окрестностях русских подданных: матросов, купцов, служителей и всех прочих — свозили на Русский двор (Рюс-горгден)[18] и в полуподвальные помещения городской Ратуши. Всего по подсчетам Хилкова интернированных таким образом было 111 человек. Общее количество задержанных русских на территории всего Шведского королевства установить трудно, но речь может идти примерно еще о 50-60 человеках.

Князь Хилков узнал о королевском решении от бургомистра Нильса Хансона, губернаторского фискала Хала и своего московского знакомого — королевского церемониймейстера Ю.Г. Спарвенфельда. Ему было разрешено остаться в прежнем доме, но нельзя было выходить на улицу. Кроме того, в каждое комнате (даже некоторое время в спальне) днем должна, была находиться охрана. По заступничеству Спарвенфельда через несколько дней караул вывели из комнат. Из свиты при нем оставили переводчика, священника, «камалера»[19], повара и несколько слуг. Все имущество посольства, в том числе личные вещи князя, было конфискованы властями. «Я считаю, что именно так и надо с ним поступать», — написал молодой король совету 20 октября.

Нарва и Полтара стали ключевыми точками в истории русского и шведского плена Северной войны, и для такого утверждения есть все основания.

Как известно, с осады Петром I в конце сентября 1700 года древнерусской крепости Ругодив, шведской — Нарвы, началась Северная война. Столкновение превосходящего по численности, но по большей части устаревшего русского воинства с армией Карла XII, одной из самых совершенных в то время в Европе, закончилось сокрушительным разгромом и серьезными потерями. Но это не сломило Петра, а, напротив, привело к осознанию необходимости реального и кардинального реформирования государства. А со шведским королем Нарва сыграла злую шутку: он, возможно по молодости лет, настолько уверился в слабости «русского медведя», что следующие несколько лет провел на территории Саксонии и Польши. Его самоуверенность не смогла поколебать из года в год усиливающаяся сила русских даже после того, как он стал терять свои опорные пункты в Прибалтике: Шлиссельбург (1702 год), Нарву и Дерпт (1704 год).