Стукалов вздрогнул, открыл глаза. Его со всех сторон окружали солдаты и офицеры. Были здесь и лейтенант Буров, и лейтенант Соловейко, и ефрейтор Коржиков.

Они пришли поздравить нового чемпиона с наступающим Новым годом.

Рига.

— Значит, в отпуск, товарищ инженер-подполковник?..

Всегда строгий и жесткий, со сжатым ртом и резкими складками у губ, инженер-подполковник Алексашин после этого вопроса неожиданно улыбнулся, добродушно сощурился. Складки на лбу разгладились, в глазах появился незнакомый теплый блеск. Казалось, что в его суровую душу ворвалось что-то непривычно-нежное, трогательно-беззащитное. И всем при взгляде на него захотелось улыбнуться.

— Да, братцы, в отпуск, — сказал он весело. — Вот получу в штабе документы — и завтра ту-ту!..

Он попрощался с матросами, пожал каждому руку и уже перед самым уходом добавил почти официально:

— Вернусь, еще раз проверю, как усвоили схему.

От полигона до штаба было не больше двух километров. Но сейчас это расстояние показалось Алексашину необыкновенно длинным. Песок осыпался, засасывал ботинки, высохший упругий вереск хлестал по ногам. Пот ручьями стекал со щек, заползал за воротник кителя, сердце вот-вот готово было выскочить из груди. С каждым годом все труднее и труднее становится подниматься на дюны. Особенно тяжело теперь, когда торопишься, срезаешь углы, ломишься напрямик. Песчинки набились в обувь, натирают, жгут ступни. До одинокой черной ольхи шагов триста — четыреста, не больше, а дальше — косогор, за косогором — штаб. Восьмой час. Должно быть, все уже разошлись на отдых. Хорошо, если догадались оставить документы у дежурного… Хотелось бы сегодня же отправиться в город, взять билет. Поезд отходит рано утром. Нельзя терять целые сутки…

Инженер-подполковник Алексашин почти никогда не терял самообладания, и потому друзья то ли в шутку, то ли всерьез называли его человеком без нервов. Вернее, когда он оставался один на один с боевой миной, которую следовало разоружить, то не бледнел, не терялся, пальцы его не вздрагивали; он почти с флегматичным видом брал тяжелые бронзовые ключи и хладнокровно принимался за свое опасное дело. Он разоружил почти две тысячи самых различных мин и при этом ни разу не выказал слабости, малодушия, ни разу не изменился в лице.

А теперь вот выдержка покинула его. Хотелось как можно быстрее получить проездные документы, отпускной билет.

Да, да, завтра поезд помчит его в родные края, к семье, с которой он не видался вот уже год. Подарки уложены в чемодан: жене — вязаная безрукавка, разрисованная яркими красно-синими узорами, дочери — костюм, а сыну — крепкие ботинки и целая куча игрушек.

Всего лишь год… Кажется, немного. Но только сейчас, когда этот год, наполненный бесконечной тревогой и почти невероятным нервным напряжением, напряжением изо дня в день, прошел, Сергей Алексашин почувствовал, что устал, бесконечно устал. Он мог бы назвать каждую мину, которую обезвредил вот этими руками. А их было так много, так много… И каждая таила хитроумные ловушки, грозила смертью, требовала предельной осторожности.

Хорошо, что все позади. Через несколько минут отпускной билет будет у него в кармане. Дорогие ребятишечки уже ждут его, гадают, какие подарки он привезет. Целый месяц не нужно будет сжимать волю в комок, можно просто лежать на траве, смотреть в голубое небо, читать увлекательные книги, думать…

Он так истосковался по семье и так ждал этого отпуска…

Алексашин ускорил шаги. Дымно-сизые тучи опустились низко-низко, почти цеплялись космами за дюны. Городок открылся сразу же за бугром. В переулок тянуло туманом и сыростью.

В штабе высокий смуглый капитан-лейтенант с холодно-безразличным выражением лица поднялся Алексашину навстречу, сказал скучным будничным голосом:

— Ваши проездные документы начальство не подписало, товарищ инженер-подполковник.

Алексашин ничего не понял, бросил удивленный взгляд на капитан-лейтенанта:

— Почему не подписало?

Капитан-лейтенант пожал плечами:

— Начальник просил вас зайти к нему в кабинет. А вообще-то, как я слышал, водолазы сегодня подняли магнитную мину. Так вот, я думаю…

Алексашин не стал слушать до конца и, резко хлопнув дверью, вышел из комнаты. Он понял все. И нужно же было водолазам именно сегодня нащупать эту мину и поднять ее!..

В кабинете начальника он узнал обо всем более подробно. Да, водолазы утром подняли с илистого дна реки магнитную мину и доставили ее на понтоне на берег. Нащупали ее почти у судоремонтного завода. Старшему офицеру минно-торпедного отдела инженер-подполковнику Алексашину надлежит завтра же обезвредить мину, изучить ее…

Вот так всегда: если стремишься к чему-нибудь всем сердцем, всеми помыслами, на твоем пути возникают тысячи препятствий. С дней войны лежала мина, зарывшись в ил. Она могла бы пролежать еще месяц, может быть, год. Но ее нашли почему-то сегодня…

Потускневший, сникший вышел Алексашин из штаба.

Быстро стемнело. Из серых низких туч сочился мелкий холодный дождь. На западе желто догорал закат. Постояв немного на углу улицы, Алексашин медленно побрел к морю. Ему не хотелось возвращаться в свою комнату, где, кроме голых стен, железной кровати, стола и стула, ничего не было.

Широкий берег был пуст. Редкие деревья тревожно трепались по ветру. Совсем рядом гулко шумело неспокойное море.

Алексашин уселся на мокрое бревно, вытянул ноги и, глядя на воду, раскурил трубку. Обычно он любил такую погоду здесь, на Балтике: можно посидеть в полном одиночестве, собраться с мыслями. А сейчас ему особенно хотелось побыть одному.

Что, собственно говоря, случилось?.. Задержка на день, на два. И только. Завтра он разделается с этой миной и вновь будет свободен от дел. На кого же еще начальство могло возложить эту работу? Мину следует немедленно разоружить!.. Гораздо хуже было бы, если бы она всплыла на фарватере реки, где так и кишат катера. В конце концов это не первая его мина и не последняя…

И все-таки какое-то смутное беспокойство завладело им. Почему нервы взвинчены до предела? Предчувствие?.. Но он не верит ни в какие предчувствия. Просто он немного расстроен. Нужно успокоиться, не поддаваться минутной слабости. Все будет хорошо. Важно как следует выспаться, отдохнуть…

Трубка давно уже погасла, но инженер-подполковник не заметил этого. Им овладела легкая грусть. Он думал о своей беспокойной жизни. Он, по сути, мало жил со своей семьей. Годы войны… Затем разные обстоятельства часто разлучали их. Вот и теперь не может взять семью сюда.

Молодость… Она уже давно прошла. На висках — заметная седина…

А в прожитой жизни лишь сотый апрель есть…

Да, была и весна, и черемуха. Надежды, мечты. Как у всякого человека. Черемуха отцвела, а он и не заметил…

Жена имеет довольно смутное представление о его работе, она даже не подозревает, какой опасности он подвергается каждый раз. А ему кажется, что самое главное еще впереди. Еще так много не сделано… основные замыслы еще ждут своего решения.

Ну, а если эта мина окажется последней?.. Даже такую возможность нельзя исключать. Люди его профессии ошибаются всего один раз…

Но он отогнал эти мрачные мысли, поднялся и направился домой. Скептически окинул взглядом свое скромное жилище: придвинутый к самому окну канцелярский стол, на столе — лампа с зеленым абажуром, в беспорядке разбросанные брошюры, схемы, цветные карандаши. На подоконнике одинокий кактус, ядовито-зеленый с рыжими колючками. Кровать заправлена наспех, твердая как камень подушка съехала на край. Все временно, кое-как… И так — давно, с самого начала… «Нужно купить настенный коврик с оленями, — подумал он. — А впрочем, на кой черт!..»

Раскрыл чемодан, Долго смотрел на детские игрушки. Зайцы, медведи, заводные автомашины. Пушистые уточки. Потом погасил лампу. Сон долго не шел. И когда наконец он забылся тяжелым сном, ему привиделся большой цветистый луг и бабочки, порхающие в ясном небе…