Да, все поет и все говорит во вселенной, чтобы непрестанно утверждать вечную жизненность вселенной. Один только человек на этом свете умеет подтверждать свое существование многими истинами и большою ложью. Все остальные существа и вещи выражают факт существования, не понимая его. Все, что земля заставляет говорить многочисленные голоса, истекающие из нее, есть, следовательно, чистое и неопровержимо логичное, так как сама логика говорит ее устами. Мы, ее самые дерзкие дети, мы стараемся найти через тысячи заблуждений разумное подтверждение, которое заведомо отвечает глубокому и божественному смыслу вещей, подтверждение, которое связывает нас не только с нашей матерью-планетой, но и с нашим отечеством вселенной; к несчастию, мы еще слишком далеки от понимания нашей чудной судьбы, между тем как мир второстепенных существ и вещей, призванных их составлять, объявлять, в разрез умственным комбинациям, истину, которая нас подавляет своим устойчивым блеском.

Будем же уважать в их глубоких проявлениях эти вещи и эти существа, которые не понимают Бога так, как мы Его понимаем, но которые чувствуют Его, быть может, лучше, чем мы чувствуем. Это непорочный и неослабевающий мир, где смерть незнакома, так как она не возбуждает ни страха, ни желания; это мир, в который утомление и преступление никогда не входили, в котором заблуждение и обман никогда не имели места и не могут ничего изменить, ничего потревожить, ничего замедлить в законах самой жизни, в ее непрестанном, безостановочном развитии, в ее беспрепятственном обновлении. Это движение вперед всего великого, которое совершается бессознательно для нее самой и святое неведение которого есть базис всего процветания вселенной.

Да, да, маленький ручей, ты поешь и ты говоришь, и о том, что ты говоришь, ты не можешь и не должен отдавать отчета самому себе, так как твое «я» составляет одно общее со вселенной. И так как ты не можешь и не умеешь славословить индивидуальное существование, то это мы должны воздать тебе его посредством наших мыслей и наших забот. Мы обязаны дать тебе имя, чтобы отличать твою красоту и твою личную полезность от красоты и полезности твоих братьев. Мы обязаны уважать тень, которая прикрывает твое течение. Да будет нечестива та рука, которая поднимется на старые дубы или сломит защищающую тебя скалу! Ты поешь и говоришь; груба и проклята будет та нога, которая потревожит твой большой камень и твои красивые булыжники, поверенных таинственных слов твоей песни. Мы обязаны тебе еще большим, мы будем слушать тебя все время, пока ты захочешь с нами говорить, а ты великодушный и скромный, ты захочешь это до тех пор, пока в твоем источнике сохранится малейшая капля воды.

И то, что ты говоришь на языке, который не есть язык, того никто никогда не поймет, кроме Бога и ангелов, но ум человеческий может без дерзости это предположить и без безумия перевести в смысле непоколебимой истины.

А в чем заключается эта непоколебимая истина? В том, что ничто не мертво, в том, что все содержит в себе формулированную или зарождающуюся жизнь, в том, что все выражает эту жизнь, шум, равно как тишина, деятельность, равно как сон, пение, равно как слово и простой плеск волны, равно как слова мудреца и песнь соловья.

Да, непоколебимая истина это несжимаемое движение, это вечное изменение

прогресса существ и зародышей, которые его составляют, зародышей, рассеянных повсюду и которых мы называем вещами, за неимением слова, характеризующего их бесчисленные и неразличимые отправления. И этот ручей есть не только вена в большой физиологической системе земли, но он также есть вена и в системе всей земной жизненности. Кто знает, посредством какой серии превращений прошел он с того дня, когда он, газообразное превращение первобытного мира, поднялся и спустился, вновь поднялся и вновь спустился посредством бесчисленных путешествий от земли к небу и от неба к земле, чтобы занять, наконец, это маленькое местечко, где я его вижу? Ручей, бывший тучей, кто скажет нам, сколько местностей сделал ты плодородными в твоей бродячей жизни? Твои края, несомненно, не раз укрывали в себе электрический ток, и гром разрывал твои неподвижные массы, которые минуту спустя блистали розовым светом под улыбающимся взглядом солнца. Ты видел, как в благотворном тумане твоих влажных испарений летели стаи перелетных птиц; ты в высоких сферах атмосферы был тогда эхом, и ты повторял нам пронзительные или жалобные крики этих поэтических эмигрантов, которые сами по себе подтверждают нам безграничное оплодотворение. Благодатный дождь, сколько жатв спас ты, и сколько прелестных ароматных цветов вернул ты к жизни! Сколько скромных или блестящих существований ты сохранил или обновил! Во сколько грудей вселил ты мужество, скольким нервам дал растяжимость, скольким связкам - циркуляцию крови, во сколько умов вселил ты ясность, во сколько сердец — надежду! О, благословенная туча! Как бы мала ты ни была, ты делала великие дела, и ты была лишена дара слова, чтобы рассказать обо всем!

Но, увы, разве ты не просто тоненькая струйка воды, прикованная к этой скале, содержащаяся в урне этой наяды и осужденная на то, чтобы оживлять ковер из гиацинтов или развертывать цветы высоких белых буквиц? Неужели решение твоей судьбы сокрыто этими узкими границами, и достиг ли ты цели твоего существования, когда представил усталому путнику случай освежить его уста?»

— Вовсе нет, вовсе нет!— ответил ручей.— Я здесь, и я в других местах. Я оплодотворяю то, что живет под твоими ногами, и я оплодотворяюсь сам ежечасно в моем течении под свежим воздухом. Мое испарение, подобно испарине жизни, распространяется на все, к чему оно прикасается, и обращается в тучу, чтобы вновь разлиться над вершиной больших дубов. Я не могу сказать, куда я иду и куда я не иду, хотя бы я вернулся на небо, хотя бы я затерялся в объятиях прекрасной реки или струился бы в бассейне великих морей; но Бог знает мои чудные путешествия и вся природа пользуется ими; и я этому бесконечно радуюсь, и всегда я смеюсь, я бегу, я пою, я рассказываю, я поверяю, я открываю, я пью и даю пить, я сею и собираю жатву, я беру и даю; все меня питает, даже твое дыхание, и я питаю все, даже твою мысль. Маленькая струйка, я частичное подтверждение великого жизненного течения; маленькое испарение, я так же живуче и так же необходимо, как большая река и большой океан, и как большая вереница туч, которая несется над землей и обновляет землю на своем пути через бесконечное.

И ручей, язык которого я перевел, доказал мне, что я понял всю правду, так как я услыхал, что он отчетливо говорит, как бы резюмируя мои гипотезы:

— Всегда, всегда, всюду, во всем, для всех, всегда!

И он повторял это без устали, так как это было все, что он мог сказать, и он не мог сказать ничего более прекрасного.

Тогда я совершенно свободно встал, чтобы продолжать мою прогулку, и я мог

присоединиться к Лотарио, который изучал могучие водовороты Крёзы и с любопытством следил за храбрым упорством лососей, желавших плыть против сильного течения.

— Ну, что же,— крикнул он мне,— узнал ли ты, о чем говорит ручей?

— Надеюсь,— ответил я,— что ты сам услышишь это, когда захочешь, так как он поет чудную песню, которой научил его Бог, и если человеку не всегда возможно понять шум природы, то ему всегда позволено угадать его.

— Поэзия! — сказал он, пожимая плечами.— Извращение истины!

— Совсем нет,— возразил я,— культ истины, но вольный перевод!