После нескольких дней отдыха и раздолья в гроте мы снова тронулись в путь, направляясь все к северу по льду, почти везде гладкому и блестящему. Как только я очутился в санях, горячка снова овладела мною и, чувствуя, что в голове у меня путается, я сам привязал себя к моей повозке, чтобы не поддаться желанию выскользнуть из нее и таким образом не подвергнуться ужасающему одиночеству. Я не знаю, въехали ли мы снова в полосу тумана, померк ли полярный свет или погас наш маяк.

Мы неслись в потемках как бы по воле случая, и я чувствовал, что леденею от ужаса. Я ничего не видел ни перед собою, ни позади себя. Я даже не различал моих собак, и легкий шум моих саней не достигал моего слуха. Минутами я воображал, что я умер и что мое бедное «я», лишенное своих органов, несется к иному миру, уносимое порывом своей таинственной непорочности.

Мы все стремились вперед. Темнота рассеялась, и луна или какое-то светило, матовый блеск которого я принял за луну, показало мне, что мы находимся в ледяном туннеле длиною в несколько лье. Время от времени какое-нибудь отверстие в кровле позволяло мне различать необъятность или узость этого ледяного прохода; затем все исчезало и в течение более или менее продолжительного времени, которое иногда, по моему мнению, длилось более часа, мы погружались в самый густой и самый ужасный мрак.

В одну из этих минут я почувствовал внезапный прилив утомления, отчаяния или раздражения. Думая, что я не увижу более света и говоря себе, что я или слепой или сумасшедший, я начал развязываться со смутным намерением лишить себя жизни; но в это самое время ледяная кровля расступилась надо мной и я отчетливо увидал, что Лора бежит ко мне. Я едва имел силы испустить радостный крик и протянуть к ней руки.

— Вперед! Вперед!— кричала она мне.

И я машинально стал подгонять хлыстом моих собак, хотя они и без того делали не менее шести миль в час. Лора все бежала по правую руку от меня, едва опережая меня одним или двумя шагами. Я совершенно явственно видел ее лицо, которое она повертывала ко мне, чтоб убедиться, что я за ней следую. Она виднелась во весь рост, с распущенными волосами, окутанная в плащ из гагачьего пуха, образовывавшего вокруг нее глубокие, атласистые складки необыкновенной белизны только что выпавшего снега. Была ли она в санях, или неслась на облаке, везли ли ее фантастические животные или приподнимал вихрь роскошных цветов? Я не мог этого определить, но в течение довольно долгого времени я ее видел, и все мое существо обновилось. Когда ее образ исчез, я стал спрашивать себя, не мое ли это собственное отражение видел я на блестящей ледяной стене, мимо которой я несся, но я не хотел отказаться от смутной надежды снова увидать ее, как бы ни безумна была такая надежда.

Различные остановки и однообразные происшествия нашего путешествия оставили очень мало следа в моей памяти. Я не сумел бы определить его продолжительность, не зная, когда именно мы выехали с корабля. Я знаю только, что наступил солнечный день и караван остановился с радостными криками.

Мы были на твердой земле, на вершине высокого мшистого утеса; позади нас в необозримую даль расстилались к югу оба берега ледяного пролива, по которому мы ехали, а перед нами свободное, безбрежное море темно-голубого цвета катило свои волны и разбивало их о вулканические скалы с громким шумом. Никогда еще музыка Моцарта или Россини не была так приятна для моего слуха, как этот шум, до такой степени тишина и торжественная сосредоточенность ледников приводили меня в отчаяние и до такой степени я ощущал потребность внешней жизни. Наши эскимосы, опьяневшие от радости, разбивали палатки и приготовляли принадлежности для охоты и рыбной ловли. Стаи птиц различных величин наполняли это розовое небо, и множество китов плескалось в мягких волнах полярного моря.

Другие до нас посетили это удивительное море, но они, истощив свои силы и торопясь вернуться, чтоб не погибнуть от утомления и от опасностей возвращения, имели лишь время приветствовать его. Мы прибыли на эту границу света в добром здравии, с большим запасом провианта, не потеряв ни одной из наших собак. Это было такое необычайно счастливое стечение обстоятельств, что эскимосы все более и более смотрели на моего дядюшку, как на всемогущего волшебника, и даже я сам, любуясь его ловкостью и верой в себя, которую он сумел мне внушить, начал относиться к нему с суеверным уважением.

Солнце ненадолго порадовало нас в этот день, но его появление на небе, испещренном розовыми и оранжевыми тонами, вернуло мне силы и веселость. Море долго еще светилось прозрачным, как аметист, отблеском. Мы стали отыскивать себе местечко, защищенное от ветра, и скоро у подошвы ледяной горы девственной белизны мы выбрали прелестную долину, поросшую свежим бархатистым мхом, где цвели гесперисы, лиловая каменоломная трава, карликовые ивы и бермудские лилии.

На другой день, узнав, что морская вода здесь также тепла, как и в умеренном климате, мы с удовольствием выкупались. Затем я вместе с дядюшкой поднялся на довольно высокую скалу и там мы более подробно ознакомились со страною, которую намеревались исследовать.

Страна эта была западным берегом пересеченного нами пролива, который расстилался прямой линией к северу налево от нас, в то время как направо северо-полуночные земли Гренландии, казалось, бежали горизонтальной линией. Перед нами ничего не было видно, кроме безбрежного моря. Западный край расстилался могучими вулканическими массами. Это были, без сомнения, горы Парри, уже виденные и окрещенные нашими предшественниками, но никем еще никогда не достигнутые.

— Мы ничего не сделаем,— сказал мне дядюшка,— если не отправимся туда. У нас есть две славные лодки и, конечно, мы туда поедем. Что ты об этом думаешь?

— Мы поедем, — ответил я. — Хотя бы нашли там лишь лаву и лед, как я предполагаю, но мы все-таки непременно туда отправимся.

— Если мы не найдем там ничего иного, — возразил дядюшка,— то это будет значить, что твое чувство ясновидения и мое уничтожилось, и тогда придется положиться на несовершенную и запоздалую практическую науку людей, чтобы открыть через пять или шесть тысяч лет, быть может, тайну полярного света; но если ты сомневаешься, то я не сомневаюсь: я посоветовался с моим бриллиантом, с этим зеркалом внутренности земного шара, с этим откровением невидимого мира, и я знаю, какие неисчерпаемые богатства ждут нас, какая слава, затмевающая славу прошедших и будущих поколений, уготована нам!

— Дядюшка, — сказал я ему, смущенный его убежденностью, — позвольте мне также взглянуть в этот бриллиант, блеск которого могут переносить ваши глаза, но который до сих пор был слишком силен для моего слабого зрения. Торопитесь, солнце уже заходит. Дайте мне сделать попытку, чтобы подняться на высоту вашего видения.

— Очень охотно,— сказал дядюшка, подавая мне драгоценный камень, который он называл своей полярной звездою.— С той минуты, когда ты сделался, наконец, верующим и покорным, ты должен читать в этом талисмане так же хорошо, как и я.

Я смотрел на бриллиант, и мне показалось, что он в моей руке принял объем горы; я едва не уронил его в море с вершины уступа, увидав в нем совершенно явственно образ Лоры во всем обаянии ее идеальной красоты. Она стояла, одетая во что-то розовое, улыбающаяся и оживленная, и указывала мне величественным и грациозным жестом на отдаленную вершину, возвышавшуюся далеко позади гор Парри.

— Говори!— вскричал я.— Скажи мне!..

Но солнце угасло в пурпуровом морском горизонте, и я увидал в бриллианте лишь небо и волны.

— Ну, что же ты видел?— спросил дядюшка, взяв у меня свое сокровище.

— Я видел Лору, и я верю,— ответил я.

Мы решили дождаться того времени, когда дни будут длиннее. Наша стоянка была очень приятна; мы в изобилии имели дичь и топливо. Берег был покрыт обломками плавучего леса, а горы устланы исландским мхом. Я был очень удивлен, встретив здесь такую могучую растительность.

— Меня поражает только твое удивление,— сказал мне Назиас.— Я не сомневаюсь в том, что за этими отдаленными берегами, детали которых тщетно старается воспроизвесть наш взор, существует Эльдорадо, волшебный край, где ливанские кедры растут наряду с гигантским ракитником и где, быть может, произрастают богатейшие произведения тропической природы.