А. Орлов был настолько потрясен гибелью «Евстафия» (на нем был Федор!), что, не внимая уже советам С. Грейга, отдал приказ кораблям средней линии немедленно атаковать неприятеля, не дожидаясь подхода арьергарда Эльфинстона.

Екатерина, видимо по рассказу самого А. Орлова, этот эпизод описала Вольтеру так: «Граф Алексей, видя в пылу сражения адмиральские корабли на воздухе, считал своего брата погибшим. Тогда он почувствовал, что он человек, и упал в обморок, но скоро пришедши в себя, он приказал поднять все паруса и бросился своим кораблем на неприятеля… Граф Орлов сказывал мне, что на другой день после сожжения флота он увидел с ужасом, что вода очень небольшого Чесменского порта побагровела от крови, столько там погибло турок».

Алехан не знал, что Федору удалось спастись. Пока соприкосновение «Евстафия» с «Реал-Мустафой» не произошло, но было уже ясно, что столкновения не избежать, «граф Федор Григорьевич Орлов и несколько офицеров имели время спастись на гребных судах». Спаслись кроме Ф. Орлова, Спиридова и Ганнибала человек сорок-пятьдесят разных чинов. Запись в шканечном (корабельном) журнале «Трех иерархов» гласит: «…в тож время приехал к нам на корабль его сиятельство граф Федор Григорьевич Орлов и его высокопревосходительство господин адмирал и кавалер Григорий Андреевич Спиридов, цейхмейстер Ганнибал…». (Интересно, что на первом месте поставлено имя Ф. Орлова). Вместе со «Св. Евстафием» на морское дно легли часть денег, «обе канцелярии и половина большая писем важных» [44/1, 218]. А. Орлов сделал собственной рукой приписку к донесению Н. Панину об итогах Чесменской баталии: «Теперь показалось, что не напрасно так далеко заехали, а славные забияки, не таковы как обещали; а арженушки (арженуха — ржаной хлеб, здесь — кусок хлеба. — Л.П.) никому не уступят. Брат мой свидетельствует свое почтение. А то совсем было чисто на воздух улетел, а остался только в одном камзоле, а адмирал в казакине».

Исход первого боя для турок был плачевным. Они рубили канаты, чтобы спастись бегством в глубине бухты, и А. Орлов, дав сигнал общей погони, загнал весь турецкий флот в Чесменскую бухту, после чего отдал приказ стать на якорь, заперев таким образом неприятеля в капкане. Вся ночь и часть следующего дня ушли на исправления повреждений и подготовку брандеров, снаряжение которых было поручено главному бомбардиру русской флотилии Ганнибалу (двоюродному деду А. С. Пушкина).

25-го в 5 часов пополудни Алексей Орлов собрал военный совет. Основные соображения, решившие исход второго дня сражения при Чесме, высказаны были С. К. Грейгом и Г. А. Спиридовым. В соответствии с принятым решением главная роль отводилась брандерам, командование которыми, учитывая максимальный риск для жизни, доверили офицерам-добровольцам. Снаряжение их под руководством Ганнибала полностью закончилось к концу 25 июня. На каждый из 4-х брандеров было назначено «по одному надежному артиллеристу», который по сигналу своего командира, сцепясь с турецким судном, должен был «зажечь брандер и в точном действии, чтоб оный загорелся и неприятельский корабль, не отцепясь от него, точно сжег». Только после этого команда брандера могла спасаться на шлюпке. Корабли, с которыми предстояло сцепиться, командирам брандеров показаны были засветло.

В бухте загнанным турецким судам оказалось очень тесно, и в ночь на 26 июня при полной луне русские оптимально использовали это обстоятельство. Для ночной атаки изготовлены были корабли «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня», «Саратов», 2 фрегата, бомбардирский корабль и 4 брандера, начиненные зажигательными и взрывчатыми веществами. Командовать операцией был назначен Грейг, который после входа в бухту разместил корабли таким образом, чтобы они находились на расстоянии выстрела до турок и в то же время не мешали друг другу. Бомбардирский корабль стал на якорь «мористее», но так, чтобы доставать турок снарядами через свои корабли. Вскоре началась яростная перестрелка, и когда один из турецких кораблей запылал от снаряда, пущенного с бомбардирского корабля, Грейг двумя ракетами отдал сигнал к атаке брандерами, стоявшими на недосягаемом для ядер расстоянии. Под покровом темноты они тут же начали сближение со скоплением турецких судов.

Первый брандер был встречен на подходе двумя турецкими гребными судами и потоплен. Пока следующие брандеры «спускались» на неприятеля, огонь от горевшего турецкого судна распространился на несколько соседних кораблей. От скоро последовавшего взрыва головни разлетелись еще дальше, и к подходу второго русского брандера пылала значительная часть турецких судов. Брандер попал на уже горевший корабль и погиб вместе с экипажем. Зато следующий, третий брандер под командой лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина, проходя мимо командорского корабля, получил команду голосом во что бы то ни стало состыковаться только с незажженным судном, что и было блестяще выполнено. В тесноте с пылавших кораблей огонь передавался на соседние суда, и через некоторое время пылал почти весь турецкий флот, а к трем часам ночи вся Чесменская бухта представляла собой гигантский плавающий костер. Турок охватил неописуемый ужас, обратились в бегство даже команды сухопутных батарей, из Чесмы бежали вместе с войсками все жители, а сама бухта была усеяна плававшими обломками, трупами и пытавшимися спастись людьми. Турецкий флот был уничтожен.

Утром следующего дня Алексей и Федор Орловы, Ю. В. Долгоруков и С. Грейг проплыли на парусном катере вдоль бухты «для осмотра обгорелых остатков неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками».

А. Орлов отдал приказ собрать раненых турок для «перевязывания ран и подания возможной помощи». Следует отметить исключительно гуманное отношение к пленным, а также дружелюбие к местному населению со стороны русских в течение всего времени пребывания их в Архипелаге. Получившие необходимую помощь турки выпускались на свободу, что им самим казалось невероятным. Об этом доносил А. Орлов в Петербург. 96 пленных из Чесмы были отправлены на Мальту Великому магистру для обмена их на христианских невольников, томившихся в Алжире.

Воистину благородный, рыцарский поступок (а может быть, сделанный «с дальним прицелом»?) Алехана освещает письмо П. Румянцева от 13 января 1771 г. Ивану Орлову: «…султанской Кигай Измаил, из первых чинов Порты… который к новому нынешнему визирю от султана, по нашему сказать, дядькою приходится… за щастие сочтет, ежели может иметь случай чем ему (А. Орлову. — Л.П.) отслужить. Поступок для него благотворительной от братца вашего произошел следующим образом: дочь свою сей Кигай из Мисира отправил водою в Царьград, ехав сам туда сухим путем. Корабль, на котором она плыла с своими служанками, достался в плен нашему флоту. Граф Алексей Григорьевич, получа сию пленницу семнадцатилетнюю, не только не допустил ее никому из военных людей видеть, но и сам от того уклонился, и подаря ей бриллиантовый перстень, отпустил на том же корабле со всем ей принадлежащим к отцу в Царьград. Сие великодушное добродеяние воспаляет к благодарности помянутого Кигаю» [46, 88]. Подробности эти сообщил Румянцеву офицер, посланный к великому везиру Халиль-паше для переговоров. Письмо Румянцева, конечно же, читал и Владимир, отписавший Алехану: «…слышал, что отец той девушки, которой ты перстень бриллиантовый подарил и отпустил в Царьград, отзывается о тебе, Алехан, так, что и в век не позабудет отменного твоего одолжения к нему, и чтоб он за первое благополучие почел, когда бы мог тебе отслужить. Спрашивал, нет ли братьев твоих в армии Петра Александровича (Румянцева. — Л.П.). Сказано ему, что мы в Петербурге. Сей турок находится теперь при визире, командующем армиею и велено визирю без его совета ничего не делать» [44/1, 232].

Думается, что речь здесь идет о том самом якобы утерянном А. Орловым перстне, о котором в письме от 3 октября 1770 г. Екатерина отписала ему: «…услышала Я, что у вас пропал перстень с Моим портретом в чесменскую баталию, тотчас заказала сделать другой, который при сем прилагаю, желая вам носить оный на здоровье. Потерян перстень, вы выиграли баталию и истребили неприятельский флот; получая другой, вы берете укрепленные места». С этой же депешей был ему отослан в дар и компас, вделанный в трость. Девушка, отпущенная Алеханом с бриллиантовым перстнем, была дочерью того самого Гассан-Бея, который командовал в Чесменскую баталию турецким флотом вместо «Капитан-Паши», спустившегося на берег в надежде на сильную береговую оборону, способную защитить от нападения русских. В конце войны Гассан-Бей, будучи наслышан о пристрастии А. Орлова к лошадям, послал ему «в возблагодарение» украшенных богатой упряжью великолепных арабских скакунов, Спиридову подарил кинжал.