Порой удивительную находчивость проявляет заяц во время преследования его хищником. Так, например, однажды во время погони, когда расстояние между зайцем и преследующей его собакой сократилось до нескольких метров, заяц, увидев впереди два сросшихся дерева, сиганул в просвет меж стволами, а увлеченная погоней собака не успела среагировать и разбилась.

Особенный интерес представляла охота глубокой осенью, когда все русаки побелеют, а голод может выгнать вслед за ними и «красного» зверя, каковыми считались лисица и волк.

Но при охоте на лису в вечернее время следовало быть очень осторожным; лесная обманщица, куролеся по кустам и болотам, могла так запутать собак, что нередко приходилось разыскивать их самих по нескольку дней в окрестных деревнях и рощах.

Для охоты дворяне собирались компанией, чаще всего гостями были соседи по имениям, приезжавшие со своими собаками и людьми. Такие сборы устраивались обычно то у одного, то у другого соседа и проходили как праздники. В окрестностях, представлявших интерес для охоты, сооружались беседки, домики, в которых можно было после удачного дня отдохнуть, вспомнить за столом запомнившиеся эпизоды и заночевать.

Иногда практиковалась и ружейная охота, когда общество упражнялось в стрельбе «из-под гончих», получая от этого большое удовольствие и веселье. Но псовая охота велась без применения огнестрельного оружия и заключалась в следующем.

Предварительно выбиралось место, чаще всего это была роща, называвшаяся на охотничьем языке островом; вокруг острова или с определенной заранее стороны его, на которую предполагалось гнать зверя, выстраивались охотники-борзятники со сворами борзых, а в остров въезжали доезжачий, 2–3 выжлятника и от 20 до 40 гончих собак. Главной задачей доезжачего было направить гончих на след зверя, которого затем гнали из острова в поле, на открытую местность, где караулили борзятники. В нужный момент борзых спускали со сворки и скакали за ними галопом, пока собаки не настигнут и не схватят зверя. Тогда охотник, соскочив с лошади, убивал зайца или волка ножом, лисицу — ударом кнутовища арапника по голове. Арапник представлял собой длинную витую ременную плеть с короткой рукояткой. Зайца били ножом меж лопаток, отпазанчивали, то есть отрезали концы лап для поощрения собак и вторачивали (привязывали) к седлу за задние ноги. Лису вторачивали за шею. Волка убивали ударом ножа под левую лопатку, иногда зверя (зайца, лису, волка, медведя) брали живьем, некоторые помещики устраивали потом травлю, при которой зверя выпускали в поле или в обширный двор, а вслед за тем спускали собак, тренируя их на злобность и заодно любуясь кровавым зрелищем убийства загнанного зверя.

Охотники одевались в шаровары, длинные сапоги и кафтаны, темные у борзятников и яркие у выжлятников, чтобы лучше видеть их в лесу. Обязанностью выжлятников являлось формировать, направлять стаю гончих во время охоты и собирать их по окончании охоты. Для выгона зверя из острова использовали громкие звуки: стук, крик, хлопанье арапника.

В 1775–1778 гг. Владимир, видимо, большую часть времени проживал в Москве, не забывая о постройках в Семеновском. В 1777 г. он получил от московского архиепископа Платона храмозданную грамоту на строительство в Отраде церкви во имя своего небесного покровителя благоверного князя Владимира. А летние месяцы 1779–1780 гт. проводит уже в загородном имении, которое хотя и не достроено, но для летней жизни вполне пригодно. К этому времени относятся распоряжения на запрет охоты на зайцев и на разведение в прудах рыбы.

По ходу работ в Семеновском у хозяина все более и более появляются новые мысли по благоустройству имения, строительство растягивается на многие годы: в 1778 г. производится отделка печей, форточек, дверей, из Москвы завозятся изразцы; в 1786 г. заготовлялся строевой лес для дома, в 1792 г. покупался кирпич для постройки конюшенного флигеля, но все это делалось параллельно с проживанием семьи графа в летнее время.

Искусствоведы предполагают, что здание отрадненского дома проектировал старый знакомый Григория В. Баженов. В пользу последнего говорит тот факт, что конфигурация плана дома полностью совпадает с планом баженовских павильонов Михайловского замка в Петербурге. Вот что пишет по этому поводу один из соседей В. Орлова по загородному имению, Свербеев, передавая слова самого Владимира: «Призвал я лучшего в то время архитектора, и указал он мне место на высокой горе построить тут трехэтажный барский замок и церковь. План мне полюбился, однако исполнил я его не совсем в точности. Церковь на высокой горе, на открытом от лесов месте, построил, а для постройки дома спустился пониже, к берегу реки, между лесами… Начавши строить, я опять не послушался архитектора — вместо трех выстроил только два этажа». Любопытно, что парадные залы усадебного дворца по размерам уступали жилым помещениям, из чего следует, что хозяева предпочитали удобство бытовых помещений показной стороне построек.

Дом строился добротным и прочным в расчете на жительство в нем нескольких поколений: сводчатые потолки, толстые стены, предусмотрены все возможные удобства; в дом была даже проведена вода из одного из отдаленных родников. Просторная купальня на первом этаже была «назначена как будто для великанов». Библиотека размещалась в нескольких комнатах и в кабинете графа.

Парк занимал площадь в 600 десятин по обе стороны реки Лопасни и был одним из величайших в России, здесь был устроен даже «кунстштюк» — два ручья, находящиеся в паре метров друг от друга и текущие навстречу.

Проводились и прудовые работы: из Щучьего пруда в Лопасню был устроен каскад и фонтан «против дома по ту сторону реки», еще один каскад был устроен в «Елизаветинском парке», названном именем жены графа. Прямоугольные пруды питались ключевой водой, возле них были сооружены беседки, имеющие внешний вид сельских домиков, а внутри находился небольшой зал; сюда приходили смотреть кормление рыбы по звонку колокольчика, как это делалось в Нескучном, пить чай, порой устраивались пикники.

В Отраде Владимира неоднократно посещали братья, восхищались красотою мест и их обустройством, и, по свидетельству В. Орлова-Давыдова, просили их там похоронить.

В домашних условиях граф Владимир одевался просто, но всегда исключительно чисто. Обычно он носил длинный байковый или суконный сюртук зимой и темный нанковый летом, вместо жилета — широкий шелковый камзол и вокруг шеи белый кисейный платок.

Д. Н. Свербеев в своих записках пишет, что у В. Орлова не было наград, не считая медали в память 1812 г., которую выдавали всем дворянам, имевшим право носить военный мундир. Д. Свербеев пишет также: «Лучшим из всех подмосковных соседей был граф В. Г. Орлов. Он был родовитее других серпуховских помещиков… но всех их Орлов превосходил… богатством, несравненно высоким перед всеми образованием и достойным глубокого уважения своим характером».

Крестьян было принято отдавать на обучение портняжному, башмачному, шорному, аптекарскому делу, из их среды готовили садовников, конюхов, плотников. Крепостные, обладавшие талантами и игравшие в театре или в оркестре, в основную часть времени были заняты работой по своей «специальности» (плотницкой, башмачной и т. д.). У Владимира были знатные музыканты, сказывались близкие знакомства Алехана с двумя именитыми и талантливыми композиторами, Березовским и Бортнянским, находившимися в его окружении в Италии. Ну как не воспользоваться таким знакомством? Во время войны с турками Владимир через некоего Ивана Автономовича просил прислать ноты церковных сочинений Д. Бортнянского, а чтобы избежать дубляжа, прилагал к письму уже имеющиеся у него ноты. Одновременно он просит прислать и разные музыкальные инструменты для своего будущего оркестра. Владимир и сам любил петь и нередко «веселил песнями» своих домочадцев и братцев.

Музыкой сопровождались обеды, по субботним вечерам в отрадненской бильярдной давались вокальные или инструментальные концерты. Граф не любил громкой музыки и слушал в соседней гостиной комнате, а по окончании произведений порой делал замечания своему крепостному капельмейстеру Л. С. Гурилеву, отцу известного композитора АЛ. Гурилева, автора многих популярных песен и романсов, среди которых всем известный «Однозвучно гремит колокольчик».