Дом и территория усадьбы в дневное и вечернее время были наполнены жизнью и движением. До прогуливающихся доносились звуки «волторна» или других музыкальных инструментов, это готовились к выступлениям крепостные артисты. По воскресеньям вся большая семья собиралась в церкви, стоящей на вершине горы.

В главной конторе графа, готовившей различные хозяйственные бумаги, касающиеся управления вотчинами, конторщики, несмотря на незначительное жалованье, крепко держались за свои места; один из них оставил своей жене 25 000 рублей, другой сумел дать сыну такое воспитание, что после смерти графа Владимира тот не только получил свободу, но и, прослужив некоторое время в канцелярии Его Императорского Величества, стал сенатором.

Усадьба Отрада вплоть до революции 1917 г. являлась одной из самых богатых в России. К сожалению, от внутреннего убранства Отрады до наших дней дошли лишь воспоминания.

Была у Владимира Григорьевича и коллекция табакерок, одна из которых особенно ценилась Орловыми — это был подарок Екатерины II: на шести ее сторонах были изображены эпизоды дворцового переворота: Петергоф, Измайловские казармы, Зимний дворец…

В верхнем этаже дворца находилась самая большая в доме комната — столовая с окнами в сад. Здесь также висели портреты, а в простенках между окнами стояли фамильные бюсты и пудовые шандалы для свечей. Лепной потолок расписан К. Брюлловым, пользовавшимся покровительством Орловых, часто у них гостившим. Возможно, поэтому К. Брюллов хорошо знал лошадей и умел писать с них картины, которые впоследствии покупал основатель уникального отечественного музея коневодства Я. И. Бутович. На высоких полках располагался старый фарфор, расписной сервиз — также подарок Екатерины. Здесь же хранились (вероятно, после смерти Алексея) в особой витрине — кейзер-флаг, подаренный А. Орлову после Чесменской баталии, а на специальном столике — обломок адмиральского корабля, на котором этот флаг был поднят.

Еще одна гостиная с зеленоватыми стенами, поверху которых шел широкий бордюр итальянской ручной работы, была обставлена мебелью красного дерева. И всюду картины, картины, картины… Они не умещались в комнатах, так что приходилось развешивать их в проходных помещениях. Дворец был наполнен художественными и историческими ценностями. Чего стоила одна только мебель конца XVIII века: здесь были и резные, позолоченные с округлыми спинками диваны и кресла, и зеркала в золоченых рамах, и изящные столы, и бюро, на которых размещались фигурки мейсенского фарфорового завода. Интерьеры дворца украшены были двухцветными кафельными печами, каминами с ажурными часами в корпусах, расписанных под фарфор, коваными решетками, лепными карнизами, наборными паркетами.

За Лопасней находился английский парк с боскетами и разными поэтическими сооружениями. Пруды, выкопанные, по преданию, пленными турками в низине у реки, питались из пробивающихся тут и там ключей и имели первоначально форму вензелей Г. Орлова и Екатерины II. Особенно красив был Лебединый пруд с островом посредине.

Основные постройки Семеновского образовывали сложный и единый дворцово-хозяйственный комплекс: на небольшом пространстве сосредоточены, примыкая друг к другу, дворец, флигели, павильоны, служебные корпуса, оранжереи. Белокаменные столбы главных ворот завершались фигурами сторожевых львов, парковые ворота украшали бронзовые изваяния орлов.

Одной из главных достопримечательностей Отрады является Успенская церковка-мавзолей Орловых, построенная по проекту Жилярди в 1832–1835 гг. и разоренная в 1920-х гг. Подвальное помещение мавзолея предназначалось для захоронения Орловых, а позднее — Орловых-Давыдовых, принявших Отраду в наследство. Невдалеке от усыпальницы был установлен бронзовый бюст Екатерины II с надписью вокруг по цоколю: «Екатерине Великой, благодетельнице Орловых».

Размеры отрадненской усадьбы и ее окрестностей, пригодных для охоты, ограничивались участками, отданными крестьянам из окрестных деревень для земледелия. Но охота — одно из основных развлечений, сочетавшее приятное с полезным. С этой целью леса, не входившие в состав парка, были разделены на рощи-острова. Никаких следов от этих рощ не осталось, так как после смерти Владимира леса поступили в надел крестьянам и были повырублены.

В первые годы жительства Орловых в Отраде охота устраивалась регулярно, для чего сюда приглашались гости, на отъезжем поле появлялись большие кавалькады охотников, сопровождаемые сворами собак и целыми поездами из повозок с припасами для дальних поездок, — владения Орловых не ограничивались окрестностями Отрады и Хатуни.

В письмах Владимира Григорьевича можно прочитать следующее: «На сих днях был два раза на поле с Дубенским С. А., первой — в Киясовке, а другой в михневских местах», «Сегодня сижу дома и отдыхаю. С непривычки от верховой езды разломался. Завтра и после завтра поеду на поле с Дубенским и Ворониным», «Досадил мне Ямщик (кличка собаки. — Л.П.), вдруг сунулся в стадо, поймал овцу, ну рвать ее, насилу отбили».

И снова в письмах сыну об охоте в хатунских местах: «Сегодня… празднуем Сонюшкины имянины, завтра поедем на поле в Михайловское… в ночь прискакал гонец от дядюшки Алексея Григорьевича с известием, что он будет через несколько часов сюда… он едет на короткое время на битюг (на Хреновский завод. — Л.П.), товарищ его Петр А. Бахметьев и Чесменский, — последний прибыл на сих днях из Петербурга». И через несколько дней: «15 (ноября) пригнали лошадей с битюга…», «17 как мы отобедали и легли с Папахиным отдыхать, то прискакал Алехан, Бахметев П. А. и Чесменский, накрыли опять стол и подчивали их. 17 же приехал и Н. А. Зиновьев. 18 рано все ускакали; брат с товарищами на битюг, Зиновьев в Москву… слухи о войне подтверждаются. Многие из молодых людей хотят ехать волонтерами, из числа оных Зиновьев и Чесменской».

В другом письме: «Не думано, не гадано, вдруг на двор бряк брат Алексей, вчерась по утру. Он возвращается в Москву с Битюга, здесь ночевал, теперь собирается домой… Очень весел и доволен, ласки и дружбы оказал нам всем, давно уже не видал его так здорова и благорасположена». Возможно, настроение Алексея определялось недавно полученным письмом от Екатерины II, в котором победитель шведского флота адмирал Чичагов назван был последователем победителя Чесмы.

Сам Владимир также в добром настроении: «Я довольно гуляю по чистым полям, зайцев ни много, ни мало, но без скуки можно ездить. Верный мой товарищ Лука Алексеевич [Воронин] вчера затравил от роду в первый раз пять зайцев на свою свору, да на сих днях отроду же в первый раз лисицу, что его столь обрадовало, плясал сидя на лошади, от крику охрип… Гончие добры, борзыя резвы, товарищ Лука весельчак». Настроение прекрасное: «Сяду в карету и пущуся в Щеглятьево, там псы дожидаются» (44/1).

Забота графа Владимира о своих крепостных подтверждается в следующем письме сыну: «Боюсь весны, чтобы люди голодом не сидели… лучшего состояния не только из околотка, но может быть из всего Серпуховского уезда, но несмотря на то уже я истратил более пяти тысяч рублей на вспомоществование им и сия осторожность будет не лишняя, лучше потеряю деньги, нежели буду видеть однаго из подданных моих терпящих голод. Николи не чувствовали они благодеяний моих столь сильно, как ныне, признают искренне оное, молят Бога о всей моей семье… не знаю деньгам употребление достойнее сего».

Большое внимание уделял граф Владимир и своим нижегородским владениям, и в первую очередь Симбилеям — крупнейшему селению этой приволжской вотчины, где проводил едва ли не каждое лето один-два месяца.

И здесь хозяйский дом-дворец представлял собой типичный образец дворянской архитектуры того времени. Большое двухэтажное каменное здание с девятью окнами по фасаду имело бельведер в центре и мезонины по бокам, что украшало общий вид усадебного строения.

В помещениях размещалась изготовленная руками крепостных столяров мебель тонкой работы, имевшая в каждой комнате отличный от других помещений цвет и стиль: для кабинетов мебель изготовлялась из красного дерева, для столовой — дубовая, для спален — из карельской березы.