Некогда в Маньчжурии я коллекционировала деревянные и нефритовые печатки пленных японских офицеров. Здесь, в Сеуле, удовлетворяя страсть к коллекционированию, решила собрать коллекцию петличек и погончиков, сорванных американскими офицерами со своих мундиров при поспешном бегстве. Любопытно иметь такую коллекцию, раз уж оказалась на тропе новой войны! Чьи вот эти капитанские погоны? Может быть, Маккелроя?.. Теперь все возможно…

Ощущение непрочности жизни не покидало ни днем ни ночью. Американская авиация то и дело совершала массированные налеты на Сеул. Рушились дома, гибли люди. Иногда летчиков сбивали. Их вели по улицам, подгоняя дулами автоматов. Они бежали трусцой, подняв руки, как бы умоляя о пощаде, откровенно признавая свое поражение. На них были добротные комбинезоны или же блестящие кожаные куртки. Этих парней из 5-й американской воздушной армии волнами насылали из Окинавы, где Макартур в свое время построил авиабазы. Пленным устраивали пресс-конференции, и они охотно отвечали на вопросы корреспондентов, раскрывая самые сокровенные секреты своего начальства, резко осуждая свое правительство, свой сенат, своего президента и Макартура. Нас с Аверьяновым пригласили на одну из таких публичных пресс-конференций, и я долго не могла избавиться от чувства гадливости. Они были наглы, но трусливы. «Мы телята в общественной скотобойне» — их любимое выражение. Да, Макартур дал приказ: «Стереть с карты все города Северной Кореи». Вот, мол, и приходится бомбить Пхеньян.

Десятки бомбардировщиков Б-29 и истребителей чуть ли не каждый день делали налеты на Пхеньян, разрушили тысячи домов, Первую народную больницу, политехнический институт. В Вонсане уничтожили свыше четырех тысяч зданий, убили около двух тысяч жителей, среди них триста двадцать пять детей.

Над ребристым зеленым куполом бывшего центрального правительственного здания Ли Сын Мана развевался флаг КНДР. В правом крыле здания размещался штаб Народной армии. Здесь я и нашла Ли Ин Суль, ту самую, которая сопровождала нас в поездке к Алмазным горам. Обычно сдержанная, она кинулась мне на шею. Потом представила мне девушку, которая как две капли воды была похожа на нее — круглолицая, курносая, всегда улыбающаяся:

— Ли Гён Дже.

— Твоя сестра? — удивившись их схожести, спросила я.

— Да, мы очень похожи.

Так и не поняла, находятся ли они в родстве.

— Гён Дже будет сопровождать вас, если захочется пройтись по Сеулу. Она хорошо знает Сеул, так как родилась здесь, в районе Ендунпхо.

На Гён Дже была военная форма — зеленая гимнастерка с погонами сержанта, подпоясанная широким ремнем, темно-синяя юбка, аккуратные сапожки. Из-под высокого кепи с красной звездочкой выбивались пряди черных волос. На боку у нее висела кобура с пистолетом. Кореянка мне понравилась.

— Заходите ко мне в гостиницу, — дружески сказала я.

Гостиница называлась «Ханган». Номера здесь были фешенебельные, но на японский манер: циновки, ширмы, низкие столики и горы круглых плоских подушек. На столиках лежали японские иллюстрированные журналы. Можно было подумать, будто японцы и не выезжали отсюда. Рядом было кафе «Липа», где мы иногда завтракали и ужинали.

Вишневые деревья уже отцвели. Парки были огорожены высокими стенами. Там безмятежно дремали синие матовые пруды, радовали глаз уютные лужайки, клумбы с пионами и розами. Некоторые дома забрались в ущелья. Как ни странно, до сих пор сохранились вывески магазинов, кафе, ресторанов, учреждений, сделанные японскими иероглифами. Вывесок на корейском языке не было.

В Сеуле преобладал мышиный цвет. Вдалеке серые до черноты цепи гор, серые дома. Широкие, прямые улицы с каштанами и платанами. Серые городские ворота с зубчатой крепостной стеной и угловатыми башнями. Серые двухэтажные коттеджи; тут имелись роскошные кварталы Хехва и Тонбинго — для богатых.

Я впервые попала в этот город, но он был овеян для меня романтикой биографии одной корейской женщины, которая жила в прошлом веке и которую убили японцы. О ней глухо писал еще Пьер Лоти, один из любимых мной писателей. Ее звали Мин Мёнсон. Да, так ее звали. Мин представляется мне в пышной кисейной юбке, перехваченной выше талии золотым пояском с «крыльями золотой цикады», в красной бархатной кофте, с небольшой золотой короной, усыпанной бриллиантами, на голове. Она была императрицей. И главной пружиной дворцовой жизни той поры. Ее рысьи глаза, то добродушные, как у дремлющей кошки, то темно-зеленые от гнева, имели какую-то власть над последним императором — ваном Кореи Коджоном: он слепо доверял ей. Мин Мёнсон стала женой вана Коджона, когда он еще не достиг совершеннолетия. Мин Мёнсон и ее родственники захватили управление страной. Властолюбивая правительница хотела сделать свою страну сильной, возродить ее с помощью других стран. Против нее поднял восстание бывший регент, сторонник изоляционизма. Но восстание было подавлено. Правительство Мин металось между китайцами и японцами, видя в них главную опору. Сторонники японской ориентации устроили государственный переворот, Коджона и Мин Мёнсон схватили на банкете и заперли во дворце. Видных сановников казнили. Но переворот был подавлен с помощью командующего китайскими войсками Юань Шикая. Юань Шикай сразу же установил в Корее диктаторский режим. Он получил звание генерального резидента. Началось засилие китайцев в стране. Мин Мёнсон стремилась избавиться и от китайцев и от японцев, не хотела, чтобы Корея находилась в вассальской зависимости от кого бы то ни было. А Япония не собиралась мириться с безраздельным господством в Корее Юань Шикая. Началась японо-китайская война. Японцы победили. Юань Шикай бежал, переодевшись в женское платье.

В Корее японцы создали группировку японофилов, сформировали из них, вопреки воле императора, марионеточное правительство, которое занялось «реформаторской» деятельностью: запретило корейцам носить их традиционные белые одежды, курить большие трубки с длинными чубуками, носить корейские прически и тому подобное. Одним из лидеров японофилов был некто Ли Сын Ман, молодой человек лет двадцати двух. Он родился в дворянской семье, с помощью высокопоставленных родственников и друзей добился назначения членом Тайного совета при ване Коджоне. Мин его ненавидела. А когда поднялся ропот населения против реформ японофилов, разогнала их, запретила Ли Сын Ману появляться во дворце, отменила конституцию, которую навязали Корее японцы.

Японский посол решил устранить Мин. Ночью 8 октября 1895 года японские наемные убийцы при поддержке японского военного отряда, насчитывавшего четыреста солдат, ворвались во дворец, схватили спящую императрицу и за волосы втащили в тронный зал. Здесь ее безжалостно зарезали в присутствии японского посла генерала Миура и пяти корреспондентов наиболее влиятельных японских газет. Ван Коджон с наследным принцем бежал в русское посольство, где прожил целый год. Он даже намеревался перебраться в Россию, но побег не удался.

Сторонники Мин, заподозрив Ли Сын Мана в причастности к убийству императрицы, схватили его и приговорили к бессрочной каторге. За Ли Сын Мана вступился японский посланник в Корее Хаяси: он в ультимативной форме потребовал от вана Коджона освободить каторжника. Коджон сдался: заменил Ли Сын Ману бессрочную каторгу семилетним тюремным заключением.

Выйдя в 1904 году из тюрьмы, Ли Сын Ман по совету своего воспитателя — американского миссионера Аппенцеллера уехал в Соединенные Штаты, принял американское подданство, сделался американцем. Окончил Вашингтонский университет, аспирантуру Гарвардского университета и получил степень магистра искусствоведения, а в Принстонском университете — степень доктора философии. Женился на американке и стал в Штатах «своим человеком».

А в Корее в это время разыгрывался последний акт корейской трагедии: японцы принудили вана Коджона отказаться от престола «в пользу японского императора». Когда Коджон вздумал протестовать, японские генералы выхватили сабли и приставили их к горлу императора.

Так в 1910 году совершилась аннексия Кореи.