Я хочу прочувствовать тебя каждой клеткой.

Я хочу вбирать в себя твое дыхание – горяче-ядреное, как утренний кофе без молока.

Я хочу уехать с тобой за границу: в Европу, в Америку, в Азию – разницы нет.

И каждый раз, когда я уже почти ощущаю тебя на коже – ты ускользаешь, оставляя след из кривой усмешки на носках моих лаковых туфель.

Признаться, у меня теперь часто от злости дрожат ресницы. Я стала раздраженной до чертиков в твоих зрачках.

Мне нравится втыкать свои аккуратно подстриженные ногти в ладони и растерзывать их до царапин. До побелевших костяшек пальцев, становящихся почти сизыми.

Иногда мне кажется, что ты так же обращаешься со мной, вонзая в меня остроконечными трезубцами осознание – тебя здесь нет.

И никогда не будет.

Бывают дни, когда меня изнутри поедает вселенное тобой чудище - клыкастое, с лохматой гривой и противно высунутым, раздвоенным языком. Оно скребет острыми когтями по моей душе - точнее, по тому, что ты от нее оставил.

И это до мурашек по телу не дает мне забыть тебя.

Потому что я отчетливо вижу, что язык этого чудища странно похож на твой каждодневный галстук.

На задворках мозга у меня сидит одиночная мысль – ты держишь меня на крепком железном поводке. Я стараюсь сгрызть хотя бы одно звенье в цепочке – но разве человеческим зубам это под силу?

У меня вкус металла во рту. Я будто облизываю не свои собственные губы, а раскаленную до ста градусов медь. Чудище внутри сворачивается от страха.

Ты где-нибудь вообще существуешь?

Черт.

Я вижу практически в каждом фильме тебя в главном герое. Почему режиссеры так халатно относятся к своим работам? Такое ощущение, что все фильмы схожи между собой.

Человеческая фантазия постепенно сходит на нет. И мне это почему-то нравится.

Хватит с нее, в конце концов.

Как и с тебя.

Мне думается, что лично твоя фантазия обладает весьма сомнительным свойством – безграничностью.

Может быть, поделишься?

Ты выжег во мне три слова. Мало – и много одновременно. И эти три слова червями расползлись по всему моему телу. Заполнили каждый свободный кусочек кожи.

"Ты принадлежишь мне."

Так глупо звучит, правда? Обыденно и до пошлости скучно. Сказал – будто рассек меня на две ровные половинки.

Где-то в голове играет заученная наизусть мелодия. Кажется, это песня на итальянском языке – которую я так часто пою.

Знаешь, я стала забывать все, что не о тебе. Чтобы покрепче забить в память твое лицо и усмешку.

Ту самую.

Мне адресованную.

Я рвусь на волю – а вместо этого навзничь падаю на шипы. Мне хочется, чтобы ты чувствовал то же самое – но ты ведь сделан из донельзя крепкого материала.

Ты почти неуязвим.

Я хочу ненавидеть тебя до смерти – и не могу.

Не надо говорить, что это прямое доказательство. Тебе нравится собирать ничтожные и бесполезные вещи, правда? И ты даже не догадываешься, что доказательство – одно из них. Но на этот раз его нет.

Я просто обречена.

На тебя.

Я хочу плюнуть прямо тебе в лицо. Наверное, чтобы заслужить пару размашистых и бездумных пощечин.

Но я ведь знаю, что ты никогда не посмеешь меня ударить. У тебя свои законы, и ты можешь спокойно чистить мой мозг, лишать последних сил для борьбы – и не можешь поднять на меня руку. Не должен.

Кто ты? Слабак?

Да неужели.

Я хочу проклясть тебя на вечные муки, а потом понимаю, до чего это смешно звучит.

Каждый свой необдуманный поступок, каждый неверный шаг я сваливаю на тебя.

Ты всегда будешь виноват – и вовсе не из-за того, что меня коробит от твоих тщательно зализанных волос.

На самом деле, ты виновен по одной причине: только ты смог меня приручить. Только ты смог сделать из меня послушную овечку – и за это ты еще успеешь расплатиться.

Я обещаю тебе это, положив руку на сердце. И я так сильно этого хочу, что, скорее всего, мне придется составить тебе компанию.

Как ни странно, это не вечеринка из серии: "Приходите, будет весело!"

Это довольно печально, каким бы парадоксом не казалось. Гораздо более печально, чем когда у тебя неожиданно обрывается пуговица на пиджаке – или, что скрывать, я ее обрываю.

И не спрашивай: ты уверена?

На все сто.

Когда я лежу рядом с тобой – выпотрошенная и разломанная – и смотрю на тебе поверх двух одеял, мне кажется, что весь мир сошелся на одном человеке. На тебе.

И в единственный момент, когда ты бываешь нежен – целуя меня в висок на "спокойной ночи" – я готова извинить тебе все. Не простить, а извинить.

Потому что ты никогда не просишь прощения.