— Что ж, дело ваше. Можете идти, можете оставаться. И вообще можете приходить в любой день, когда вздумаете. Вот сюда, через эту дверь…

Она взяла Григория за руку, ввела в маленькие сени, отодвинула засов и повторила:

— Вот через эту дверь. Пройдете двор и очутитесь прямо на улице.

Григорий протянул девушке руку.

— Спасибо за все. До свидания.

Неожиданно Роза подалась вперед и чмокнула солдата в щеку.

Григорий опешил.

— Что это значит?

— А вы как думали? Разве от таких, как я, уходят ни с чем? К другому я, видно, вас не располагаю, так пусть хоть это будет памятью обо мне. Хорошо? По-моему, для молодого человека лучшего подарка, чем поцелуй, не сыщешь. Ну, ступайте. Я вас больше не задерживаю.

Нервы у Григория были напряжены до предела. Столько впечатлений за этот день! Ему казалось, что он попал в какой-то неведомый ему мир, полный неожиданностей и риска.

Выйдя из сеней, он пересек двор и выбрался в безлюдный переулок.

"Теперь бы только проскочить мимо часового!" — подумал он, ускоряя шаги.

Роза вернулась в духан. Патруля там уже не было.

Поручик Варламов остался с носом.

Чтобы избежать встречи с караульным, расхаживающим у ворот, Григорий направился в соседний двор, перелез через плетень и очутился в темном дворе того дома, где разместилась их рота.

Часовой не обратил внимания на лай соседского пса, которого спугнул Григорий, и продолжал спокойно расхаживать по двору.

Григорий сидел на корточках за кустом розы, прижавшись спиной к плетню.

Скоро собака успокоилась и перестала ворчать. В наступившей тишине отчетливо были слышны шаги часового. Улучив момент, когда он вышел за ворота. Григорий выскочил из-за куста и кинулся к дверям.

В сенях он услышал смех, грубые солдатские голоса. Кто-то пел протяжную русскую песню. В полуоткрытую дверь была видна часть комнаты. Человек шесть солдат при свете керосиновой лампы резались в карты.

Григорий, чтобы никто не догадался, что он пришел с улицы, снял с себя пояс и сунул его в карман, расстегнул ворот рубахи и тогда уже шагнул через порог.

На койке, рядом с играющими в карты, сгорбившись, сидел Погребнюк и читал полученное днем письмо. Всякий раз, дойдя до конца, он некоторое время задумчиво смотрел перед собой, потом снова принимался перечитывать письмо.

У окна на скамейке сидел солдат Демешко, пользующийся в роте славой шутника и балагура. Он что-то строгал перочинным ножом, напевая вполголоса. Его прямые светлые волосы свесились вниз, закрывая половину лица.

Бондарчук лежал на кровати, заложив руки за голову. Увидев на пороге товарища, он рывком поднялся и сел.

Романов чуть заметно кивнул ему.

Виктор облегченно вздохнул и снова откинулся на подушку.

Играющие в карты даже не обратили внимания на вошедшего. Только Демешко, оборвав на мгновение песню, вскинул голову и притворно сердито посмотрел на него из-под широких косматых бровей.

"Кажется, Демешко в курсе дела", — усмехнулся Григорий.

Он, не раздеваясь, повалился на свою кровать, все еще находясь под впечатлением только что пережитого.

Ему вспомнился весь разговор с Розой, ее поцелуй в сенях. Он не сомневался, что девушка эта легкого поведения, и все-таки не мог думать о ней плохо. Ведь ока спасла его от патруля! И потом, какое у нее хорошее лицо!

"Можете приходить в любой день, когда вздумается.." Как это следует понимать? "Дурак! — выругал себя в душе Григорий. — Зачем такая девчонка может зазывать мужчину? Да, но ведь она не выдала меня Варламову!.."

Из задумчивости Григория вывел Погребнюк. Поднявшись с кровати, он с силой хлопнул кулаком по столу.

Большая жестяная кружка, стоявшая с краю, упала и с грохотом покатилась по полу.

Все, кто был в комнате, обернулись и удивленно посмотрели на Погребнюка.

По щекам у солдата катились слезы. Скомканное письмо валялось под кроватью.

Демешко грубо рассмеялся.

— Ну, студент, что еще случилось? Приберег бы свои слезинки — пригодятся поплакать на могилке троюродной бабушки! Чего доброго, не хватит этой соленой водицы, то-то убиваться будешь! — Он покачал головой и глубоко вздохнул. — К черту всякую любовь! От нее только боль да страдания.

Демешко махнул рукой, отвернулся и снова затянул свою песню.

— Условились пожениться после окончания университета, — сказал Погребнюк сдавленным голосом, ник кому не обращаясь. — И вот она пишет, что уже окончила… А я…

Эх!..

Песня смолкла. Демешко обернулся и пристально посмотрел солдату в лицо.

— А ты почему недоучился?

— Дернула меня нелегкая принять участие в студенческой забастовке. На втором курсе… Несколько человек арестовали, в том числе и меня. Исключили из университета, готом забрали в армию. Попал во флот. Как она бежала за вагоном!.. И вот я…

Погребнюк не договорил. Плечи у него начали вздрагивать, он упал на кровать лицом в подушку и разрыдался.

— Эх ты, студент! — бросил Демешко, но на этот раз голос у него был грустный, как песня, которую он только что пел.

За окном чернела ночь.

Солдаты за столом, что стоял у дверей, продолжали резаться в карты, словно сговорились играть до утра. Шум не смолкал ни на минуту.

Виктор поднялся и подсел к Григорию.

— Где они? — спросил он тихо.

— У меня в сапогах.

На широкий лоб Виктора набежали морщинки.

Угадав мысли товарища, Григорий протянул руку и слегка сжал его пальцы.

— Не волнуйся. Я разуюсь в сенях и пронесу их сюда под ремнем. А завтра спрячем в тайник.

— Хорошо. Только не мешкай. Не забудь также передать Дружину и Сырожкину, что в следующую пятницу после обеда встречаемся на старой мельнице.

Бондарчук разделся и лёг.

Григорий встал, вышел в сени и скоро вернулся, держа сапоги в руках. Но не успел он лечь, как в комнату влетел усталый фельдфебель и набросился на играющих в карты.

— Вы что, сукины дети, отбоя не слышали? Живо по койкам!

Через минуту керосиновая лампа погасла. Все улеглись.

"Еще немного, и усатый черт накрыл бы меня в сенях! — подумал Григорий, поворачиваясь на бок. — Везет мне сегодня. Второй раз пофартило. Видать, под счастливой звездой родился".

Он так и уснул с улыбкой на губах.

В городе можно было часто встретить высокую, статную женщину, одетую с головы до ног в черное.

Все жители Закатал от мала до велика знали ее.

А в верхних кварталах, в районе, расположенном между женской школой и источником, каждому была известна и причина ее многолетнего траура.

Муж этой женщины Ордухан умер на чужбине в далекой Якутии, в краю, названия которого многие даже не слышали. Но где он похоронен, в могилу ли зарыт, — этого никто сказать не мог.

Ордухан был одним из самых уважаемых интеллигентных людей в Закаталах.

Окончив медицинский факультет Киевского университета, он вернулся на родину и начал работать врачом. В Тифлисе у него было много друзей-коллег, с некоторыми из которых он учился в Киеве.

Раз в месяц Ордухан либо сам ездил в Тифлис, либо товарищи из Тифлиса приезжали к нему в Закаталы. Многие интеллигенты городка завидовали такой крепкой другое.

Из Киева Ордухан приехал холостяком и спустя год женился на молоденькой учительнице русского языка в женской школе. Девушку звали Лалезар.

Детей у них не было.

Скоро слава об искусном враче Ордухане разнеслась далеко за пределами Закатал. В Тифлисе, Гендже, Нухе, Кахи и некоторых других грузинских и азербайджанских городах и селах хорошо знали Ордухана — отличного врача и общительного человека.

Не было случая, чтобы больной бедняк, пришедший в его дом за помощью, получил отказ.

Ордухан был не только образованным, начитанным человеком. Говорили, будто однажды в Киеве его арестовала полиция, заподозрив в неблагонадежности, но вскоре выпустила за недостатком улик.