— Ну, Роман Михайлович, — усмехнулся Лозинцев, открывая упаковку с настоящим покровским пряником, большим, килограмма на два, — вы же знаете этих… западников. — Чувствовалось, что в уме Лозинцев произнес совсем другое слово. — Вы вот если на Фронтире или в Райхе что‑то увидите, чего у нас нет, о чем думаете, а?

Разливая свежезаваренный крепкий чай, Корнев задумчиво выровнял чайник в руке, чтобы ненароком не пролить.

— О чем? Не знаю даже… Сравниваю, наверное, с тем, что у нас.

— Вот именно! — Лозинцев походил на учителя все больше и больше. Роман вспомнил историка из гимназии, Валерия Филипповича. Тот тоже все время задавал такие вопросы, чтобы ученик как следует подумал и ответил правильно. — Вы сравниваете! И если видите, что что‑то здесь лучше, чем у нас… — тут Лозинцев осекся. Видимо, понял, что сказал что‑то не то. — Ну не тут, конечно, а в том же Райхе… — да уж, чтобы на Фронтире где‑то что‑то было лучше, чем в России (ну кроме деловых возможностей разве что). — Вы думаете: а хорошо бы, так и в России было, так ведь?

— Так, — не стал спорить Корнев.

— Это для вас так. И для меня так. И для любого нормального русского человека так. А для западника не так. Для него, если у русских что‑то лучше, значит, русские — жулики, каким‑то заведомо нечестным путем получившие это преимущество. Потому что всем известно, что русские все и всегда делают неправильно.

Да уж, умел Лозинцев заставить собеседника задуматься, умел… Самое смешное — и здесь он оказался прав. Сколько ни вспоминал Корнев свои разговоры с местными, это у них всегда сквозило, как только доходило дело до сравнений. Ну или почти всегда. Хотя не так уж много этих разговоров и было, с этими‑то и поговорить нормально нельзя, если не о деле… Немцы, те еще на людей похожи, на отвлеченные темы с ними поговорить интересно бывает. Особенно за пивом. А остальные… Ну и ладно, пошли бы они все!..

Тринидад встретил хмурым и пасмурным, совершенно неприветливым небом. Садиться пришлось вслепую по наведению диспетчера. Гигантские мохнатые черно–синие тучи висели над космопортом так низко, что хотелось идти под ними, пригнувшись, и не идти даже, а перебегать, чтобы они не придавили. Правда, до портовой конторы удалось добежать раньше, чем эти тучи ударили по космопорту и окрестностям миллиардами тяжелых капель, почти сразу же сомкнувшихся в цельную, на вид совершенно непроницаемую стену.

Оказалось, кстати, что не только для маскировки истинного пункта назначения понадобился Тринидад Лозинцеву. Какие‑то дела у него здесь все‑таки были. Дмитрий Николаевич сразу же заказал такси, предварительно договорившись с Корневым о времени своего возвращения, и Роману пришлось в одиночку выполнять все предусмотренные формальности, благо, на Тринидаде таковым особого значения не придавали. Поэтому все было сделано быстро, и до возвращения своего пассажира Корнев успел пообедать. Тоже пришлось вызывать такси, чтобы не выходить под ливень, хотя ехать до известного Роману заведения было всего минут пять. Хозяин ресторанчика, колоритный пожилой толстяк с огромными усищами, нашел простейший, зато до крайности эффективный способ завоевать популярность среди пилотов и коммерсантов, прибывавших на Тринидад. Способ этот заключался в том, что всем, кто не был родом с Тринидада, клали специй вдвое, а то и втрое меньше, чем местным. Слава «доброго Лучо», как скромно именовал себя предприимчивый ресторатор, прямо‑таки гремела среди непривычных к местным специям гостей планеты, так что экономия на жгучих ингредиентах была явно не самым главным источником его доходов.

Дальше все было просто прекрасно, как будто по заказу. К тому времени, как Роман закончил обедать, кончился и ливень, поэтому Корнев решил прогуляться до космопорта пешком. И стоило ему только подойти к портовой конторе, как буквально через пару минут появился и Лозинцев. Диспетчер и стартовые службы тоже были свободны, так что уже очень скоро «Чеглок» снова был в космосе.

…Навигация в Райхе сильно отличалась от того, к чему Корнев привык на Фронтире. Даже вводить координаты выхода из гиперпространства не пришлось — достаточно было просто обозначить в качестве таковых навигационную станцию «Райнланд-8». Все было рассчитано заранее и внесено в память главного компьютера «Чеглока». За пятнадцать минут до того, как гравитационные генераторы станции должны были выдернуть корабль из гиперпространства, главный компьютер услужливо предупредил Корнева о необходимости соответствующих приготовлений. Знаменитая арийская точность не подвела — ровно через девятьсот секунд после сигнала компьютера Корнев с Лозинцевым увидели на обзорном экране не поднадоевшее мельтешение молочно–белых искр на темно–сером фоне, а строгие очертания навигационной станции «Райнланд-8», висящей на границе планетной системы. Корневу этого времени тоже хватило, так что к моменту выхода в реальный космос корабль был приведен в режим ручного управления при полной готовности программы автопилотирования. Получив со станции координаты входа в свой коридор, Корнев в ручном режиме вышел к указанной точке, где и переключил управление на автопилот, уже получивший со станции соответствующую программу.

Все, в общем, логично и разумно. Простая и действенная схема обеспечения безопасности на довольно оживленном пути. Сама схема никакого удивления не вызывала — она была стандартной и в России, и в Райхе, и на Западе. Вот только почему‑то в исполнении немцев (ну да, немцев; если в России все русские, то в Райхе — все немцы) все это выглядело как‑то особенно четко, организованно и эффективно. Иной раз казалось даже, что такого больше нет нигде и во всех планетарных системах за пределами Райха навигация отдана на откуп случайности, анархии и хаосу.

Впрочем, порядок и организованность вовсе не означали того, что работает автоматика, а господин капитан–пилот может заняться какими‑то другими своими делами и не участвовать в процессе. Корневу приходилось постоянно быть на связи сначала с диспетчером станции, а потом и с диспетчером космопорта — подтверждая, что все идет штатно, что автопилот действует в полном соответствии с полученными указаниями, что сам Роман готов в любой момент взять управление кораблем на себя, если вдруг что пойдет не так. В том же духе «Чеглок» совершил и посадку в двенадцатом секторе космопорта «Зигмунд–Йен–Раумфлюгхафен»: хотя антиграв подцепил корабль еще до входа в атмосферу, Корнев до самого конца напряженно следил за действиями автопилота.

Таможенник ждать себя не заставил и времени много не отнял. Господин старший таможенный инспектор аккуратно и быстро оформил все необходимые документы, чем и утвердил законность пребывания граждан Российской Империи господ Романа Корнева и Дмитрия Лозинцева на территории Арийского Райха.

Собрался Лозинцев быстро. Оно и не удивительно — ему и пришлось‑то только переодеться с поправкой на местную погоду, в меру прохладную, зато сухую и солнечную. И уже на выходе задержался, постоял пару секунд и вдруг обернулся.

— А ведь сегодня Прощеное Воскресенье. Вы уж меня простите, Роман Михайлович, если чем обидел…

— Бог простит, — ответил Корнев. — И вы, Дмитрий Николаевич, меня простите…

— Бог простит, — как‑то не сильно уверенно и очень тихо сказал Лозинцев, подавая Корневу руку.

Проводив своего пассажира, Корнев еще какое‑то время пребывал в задумчивости. Вот ведь человек, Прощенное Воскресенье вспомнил… Не то чтобы Роман был сильно религиозен, но вот же ведь как‑то сразу на душе хорошо стало. Попросил у него Лозинцев прощения, сам у Лозинцева прощения попросил — и, честное слово, на душе полегчало… Полегчало? Почему полегчало? Разве была какая‑то тяжесть? Мысли Корнева резко развернулись. А ведь и правда, что‑то не так было, не так и не то… Или не было? Но откуда тогда это ощущение? Как будто что‑то неправильное было сказано или сделано? Корнев попытался вспомнить, что же могло быть причиной таких сомнений, но совершенно безуспешно. Ну да и ладно… Имелись куда более важные в данное время дела, они‑то и вытеснили из головы Корнева эти тягостные раздумья.