Дом похож на парижский hôtel particulier[26], но только весьма странный. Во всем что-то не то — в крашеных потолках с нимфами, облаками и сатирами, в золотых листьях, обрамляющих практически все, кроме необыкновенно полной и жизнерадостной хозяйки.

— Я так рада, что вы пришли. — Мадам приблизилась к нам, переваливаясь всем телом; ожерелье из очень крупного розового жемчуга едва было видно среди розовых складок жира на ее шее.

За столом была еще целая дюжина гостей. Я не запомнил их имена (разумеется, сплошь генералы и адмиралы), как мне показалось, все родственники хозяйки. Мы попали за стол en famiilie[27], и Эмму это еще больше вывело из себя. Я думаю, что подобная ловушка оскорбительна для фрейлины императрицы, тем более княгини, которая и сама по праву является высочеством, как на этом всегда настаивали князья д’Агрижентские (имея в виду какие-то связи с орденом госпитальеров). Старый князь один или два сезона владел княжеством в Сицилии, этой глубокой провинции, знаменитой своими бандитами и греческими храмами. Но все великолепие кончилось с падением Наполеона I.

Только недавно я начал понимать, как далека моя дочь даже от своего отца. Меня, к примеру, до сих пор раздражает простота нравов, свойственная моему поколению американцев; теперь, вполне очевидно, ее вытесняет новая чопорность и помпезность, которая меня изрядно бы повеселила, если бы эти марионетки не были столь богаты, а я столь беден.

Весь день я старательно заискивал перед Эммой, и сейчас к ней вернулось хорошее настроение; она понимает полезность знакомств с хозяйкой театра марионеток нью-йоркского высшего света, чьи ниточки, я надеюсь, нам тоже удастся подергать.

— Я видела вас обоих несчетное число раз в Париже, но меня никто не решался вам представить: уж слишком вы были недостижимы для таких, как я! — этим приветствием Мери Мэйсон Джонс мило расположила нас к себе и значительно подняла наше реноме в глазах небольшой компании, наверняка входящей в круг «избранных» Макаллистера. Он сам был похож на кота, которому удалось притащить в дом и положить на самое видное место здоровенную крысу.

Завтрак был столь же обилен, как и сама хозяйка, и мы, должен признаться, воздали ему должное. Гостиничное меню надоедает, а когда мы обедаем в городе, обычно это дом кого-нибудь из Эпгаров, где еда, как здесь говорят, прилипает к ребрам, не доставляя никакого удовольствия.

Дама, сидевшая за завтраком слева от меня, заявила, что я являюсь одним из ее любимых авторов и что она часто в поисках утешения обращается к моей «Песне бедуина», исполняя ее на фортепьяно. Я вежливо поблагодарил и из вежливости скрыл, что я не Байард Тейлор. С годами становишься если не более мудрым, то более снисходительным, более забывчивым, а чаще — забытым.

По другую руку сидел весьма солидный господин, двоюродный брат нашей хозяйки. Я спросил его, что он думает о новом вашингтонском скандале. Кстати, Джейми оказался прав. Вскоре после нашей встречи в баре асторовской гостиницы личному секретарю президента Гранта генералу Орвиллу Э. Бэбкоку большое жюри в Сент-Луисе предъявило обвинение в незаконной торговле виски. Слушания жюри обещают стать сенсацией, так как есть основания полагать, что Бэбкок незаконно получал деньги от производителей виски не только для себя, но и для президента.

— Я об этом ничего не знаю. — Сначала я подумал, что мой собеседник, вероятно, каким-то образом связан с правительством и поэтому мой вопрос оказался бестактным. Но нет, он и на самом деле ничего об этом не знает. — Потому что, мистер Скермерхорн Скайлер, — из-за макаллистеровской претенциозности у меня в этом высшем свете теперь до конца дней двойная фамилия, — мы ничего не желаем знать об этих грязных делах.

— Я понимаю. — Видимо, нью-йоркские джентльмены за завтраком не говорят о политике. На самом же деле, как объяснил Макаллистер, когда отвозил нас домой по почти уже темным улицам, настоящие джентльмены никогда не позволяют себе опуститься до такой темы, как политические деятели и политика.

— И все же все они — добрые республиканцы, не так ли?

— Мы никогда не обсуждаем, как мы голосуем и голосуем ли вообще. Просто это не принято, понимаете?

Создается впечатление, что аристократия отстранилась от политики; интересно, сохранила ли она в своих руках ключик от казны? Или же эта функция отдана ею таким презренным торговцам, как коммодор Вандербильт?

— У него, дорогой мистер Скермерхорн Скайлер, никто никогда не бывает, потому что он sauvage[28]! Он дома ходит в шляпе!

Мы с Эммой дружно выразили свое возмущение. Наш похититель пришел в восхитительное настроение.

— Вы произвели потрясающее впечатление на миссис Мери Мэйсон, она очарована вами обоими.

— Она сама производит колоссальное впечатление. — Эмма вновь обрела свое обычное чувство юмора. Ей была приятна бесхитростная лесть хозяйки дома, а также довольно сдержанное одобрение со стороны остальных гостей, которые в отличие от миссис Джонс и Макаллистера невысокого мнения об иностранцах. Только те американцы, которые много бывали за границей, откликаются на звучные имена, символизирующие великие подвиги, историю.

Когда мы проезжали мимо еврейской синагоги (Макаллистер мрачно показал нам ее, пока мы ехали на завтрак), Эмма вдруг повернулась ко мне:

— Знаешь, почему она построила свой дом так далеко от города?

— Чтобы жить в дачной местности?

— Нет, — сказала Эмма, — чтобы миссис Пэрен Стивенс не смогла бы являться к ней с визитами.

Макаллистер негромко рассмеялся в меховой воротник.

— Это совсем в духе Мери Мэйсон. Что же касается миссис Пэрен Стивенс, то она с радостью пробежала бы босиком по снегу всю дорогу от Батареи, если бы знала, что ее примут. Но этого никогда не случится. Надеюсь, — вдруг в его маленьких глазах вспыхнул страх, — что вы не примете приглашения на ее так называемые воскресные вечера.

Я заговорил прежде, чем Эмма успела бы сказать, что мы именно в этот вечер приглашены послушать в доме Стивенсов итальянского тенора Марио.

— Почему? Неужели у нее такая дурная репутация?

— Да! Потому что она навязчива. А кто она такая? Никто — всего лишь жена управляющего гостиницы и дочь бакалейщика, вы только подумайте — из какого-то там Лоуэлла, штат Массачусетс. — Макаллистер перешел чуть ли не на шепот. — А до приезда сюда они жили в Вашингтоне.

— О боже, — выдавил я из себя. — Это так ужасно?

— Конечно, и в столице попадаются приятные люди, но общий стил\.. Я не открою большого секрета, если скажу, что никто не бывает в Вашингтоне без крайней необходимости.

Сколько еще мне предстоит узнать об этих забавнейших людях! Не удивительно, что страна оказалась в руках бандитов, если люди достойные настолько привередливы и глупы. За весь день я слова умного не услышал — ни во дворце мадам Джонс, ни в особняке Стивенсов, куда, разумеется, мы с Эммой отправились ради музыки, общества — и ужина.

Миссис Пэрен Стивенс — женщина довольно вульгарного вида, но с приятными манерами и озабоченная желанием выглядеть забавной, что забавно уже само по себе.

— Мы видели вашу фотографию в витрине у Рицмана! — так она встретила Эмму, на что та отозвалась довольно сдержанно, поскольку мы оба не знали, хорошо это или плохо. Должна ли дама фотографироваться и выставляться напоказ наподобие Дженни Линд? Думаю, что нет.

Тем не менее появление Эммы в гостиной Стивенсов было поистине королевским. Эмма иногда бывает очень похожа на императрицу в ее юные годы; тот же взгляд темных испанских глаз, хотя волосы у нее светлее и причесаны по современной моде с пробором посередине. Как и императрица, Эмма умеет парить — и она парила среди этого многолюдного сборища по залам, отнюдь не изысканным, но показушно-богатым, загроможденным многими неуместными objets[29], не говоря уже о sujets[30]. Когда я теперь пишу эти строки, я нахожусь под явным впечатлением манер Уорда Макаллистера.