— Жалко, — хмуро ответил Жуков.

— Тогда давай бороться за твоего друга. Ты ведь можешь на него подействовать. Нам надо, как говорят в таких случаях, подобрать ключик к его сердцу.

— Кузнецов исправится, — уверенно сказал Жуков. — Не любит он над собой насилия — такой человек, к нему лучше не в приказном порядке обращаться. Вы, товарищ майор, поговорите с ним начистоту. И уж если он скажет, что исправится, значит, так и будет. Он — хозяин своего слова.

В этот же день состоялся разговор с Кузнецовым. Медведик заявил ему прямо:

— Если хочешь служить по армейским законам, служи. Прошлое навсегда забудем. Нужна моя помощь — помогу.

Кузнецов задумался.

— Вы знаете, на «гражданке» я шофером был. И опять им буду, когда демобилизуюсь. Хотелось бы повысить квалификацию, получить права второго класса…

— Это нетрудно сделать. Только служи честно, старайся.

И Кузнецов стал стараться.

Были у него и потом срывы. Не раз и не два разговаривали с ним и инженер Медведик, и заместитель командира полка по политической части, и командир полка, и товарищи.

— Переломи себя, — говорили ему. — Ведь ты можешь быть хорошим, чтобы уважали тебя. Ты можешь, у тебя пойдет дело на лад, только надо все время контролировать себя.

Кузнецов брался за ум, и тогда дело спорилось в его руках. Он становился хорошим товарищем, чутким, отзывчивым. И от других требовал отзывчивости.

Всем в полку запомнилось собрание, на котором обсуждали поведение солдата Эленбаума. Этот солдат убежал из санчасти и уехал домой. В тот день многие говорили, что Эленбаума надо отдать под суд.

— Нет! Я не согласен! — решительно выступил тогда Кузнецов. — Отдать под суд — значит, расписаться в своем же бессилии. Эленбаума можно перевоспитать. Только за это надо взяться нам всем…

Кузнецов не защищал Эленбаума. Он был прямым в суждениях, не любил заигрывать с людьми. Он искренне верил, что Эленбаум может исправиться, как исправился он сам.

Эленбаума взяли на поруки.

Теперь нередко Кузнецова можно увидеть рядом с этим смуглым парнем в модных очках без оправы. Пока еще рано говорить о перерождении Эленбаума, слишком мало прошло времени, по то, что парень старается проявить себя с хорошей стороны, уже видно.

Зато о самом Кузнецове можно твердо сказать: солдат навсегда порвал с дурным прошлым и идет по верной дороге.

Недавно по сложившимся обстоятельствам временно выбыл из части командир отделения, младший сержант Забегин. Заместить его поставили Кузнецова. Солдат оправдал доверие командования — хорошо справлялся с командирскими обязанностями, требовал от товарищей неукоснительного соблюдения воинских уставов и наставлений.

23 февраля 1961 года Кузнецову объявили, благодарность за достигнутые успехи в боевой и политической подготовке.

…И теперь, слушая горячее выступление Кузнецова, офицеры Хайкин и Медведик обменивались одобрительными взглядами. Да, коллектив — великий воспитатель. Нет сомнений, что комсомольцы Костин и Заплетин исправятся, станут такими же, как солдат Кузнецов, как другие солдаты. Нужно только найти к их сердцам ключик…

Занавес раздвинулся, и сидевшие в зале увидели за столом президиума своих лучших товарищей — отличников учебно-боевой и политической подготовки. У стены над их головами развернуто боевое Знамя полка, выгоревшее, овеянное славой многих боевых побед. По бокам его с новенькими автоматами в руках застыли часовые.

Начальник штаба полка майор Румма аккуратно перебирал белые коробочки с медалями «За безупречную службу» и значками «Отличник авиации».

В зале стояла торжественная тишина. И только когда председательствующий открыл собрание, посвященное Дню Советской Армии, зал разразился бурными аплодисментами.

Слово предоставили заместителю командира полка по политической части. Он не спеша подошел к трибуне, плотный, смуглолицый, с черными как смоль волосами, заговорил уверенно, громко.

Его доклад о боевом пути Советской Армии и истребительного авиаполка длился недолго. И это всем понравилось. Говорил оно конкретных вещах, близких сердцу каждого воина. Говорил без трескучих фраз, без ложной патетики, к которой часто прибегают докладчики в торжественной обстановке. Он сказал, что по итогам минувшего года часть определена вышестоящим командованием как часть повышенной классности. Сейчас личный состав полка борется за то, чтобы ему было присвоено звание части высшей классности.

— Можно ли надеяться, что это звание мы завоюем? — спросил майор Никифоров. И сам же ответил: — Вполне можно!

Затем на трибуну поднялся майор Румма. Он зачитал приказ из округа о награждении офицерского состава медалями «За безупречную службу в Вооруженных Силах СССР», а командир полка вручил медали награжденным. Получив награду, воины поворачивались просветленными лицами к сидевшим в зале товарищам и каждый произносил, как клятву: «Служу Советскому Союзу!»

Многим в тот вечер были вручены значки «Отличник авиации» и похвальные грамоты.

Потом майор Румма сообщил, кого из воинов командование решило сфотографировать у развернутого Знамени части, кому предоставило краткосрочный отпуск на Родину, кому объявлены благодарности в приказе.

Румма называл фамилию за фамилией, и каждый товарищ подходил к столу президиума, сопровождаемый дружными аплодисментами зала. Шествию награжденных и поощренных, казалось, не будет конца.

В клубе становилось тесно. Приехала молодежь из подшефного колхоза «Волга». Пришли те, кто задержался по какой-то причине на службе, кто сменился с дежурства. Свободных мест не было. Солдаты стояли в проходах, примостились на коленях у товарищей. Передние ряды придвинулись к самому помосту, сидевшие в первом ряду облокотились прямо на сцену.

В гости к воинам приехали артисты областного театра. Они подготовили к Дню Советской Армии небольшой концерт. Не часто им приходилось встречаться с таким благодарным и непосредственным зрителем. Каждый номер их небольшой программы вызывал в зале бурную реакцию.

— Может быть, для разрядки кто-нибудь из воинов выступит? — обратились артисты к начальнику клуба.

— Это можно! — согласился капитан Кравцов.

На сцену вышел рядовой Владимир Кухарев, невысокий, аккуратный, подтянутый. Он прочитал несколько стихотворений.

И хотя у Владимира не так здорово получилось, как у артистов, аплодировали ему от души.

После концерта начались танцы. Небольшой клуб не мог вместить всех желающих. Отдельные пары кружились под окнами на утоптанном снегу.

Вечер прошел весело, оживленно. Он надолго запомнился воинам части.

Вечером из лагеря, где находилась эскадрилья всепогодных перехватчиков, в технико-эксплуатационную часть полка пришла телеграмма. Нужно было срочно заменить двигатели на двух самолетах.

Телеграмму показали старшему авиамеханику группы регламентных работ по самолету и двигателю старшине Максимову.

— Тебя лично требуют. Видишь, подпись самого старшего инженера.

Высокий старшина, рассматривая телеграмму, неуклюже переступил с ноги на ногу. На широкий бугристый лоб наползли морщины, а небольшие глаза словно искали в тексте пояснения к словам приказа.

Почему требуют именно его, Максимова? Ведь только издали и видел-то он эту новую всепогодную машину. Неужели нельзя было найти другого, поопытнее человека?

Однако в душе Максимов был рад: значит, доверяют.

Не ударить бы только в грязь лицом, доказать всем механикам в полку, что не случайно его потребовали для выполнения ответственного задания…

Утром за Максимовым прилетел самолет.

— Инструмент оставь, не подойдет, — сказал старшине летчик, увидев приготовленную Максимовым сумку ходовых ключей и отверток.

Как только Як-12 приземлился на аэродроме, Максимов, никуда не заходя, сразу пошел к самолетам, стоявшим в стороне. Как раз их нужно было ввести в строй.