— Что происходит? Почему багажник?

— Все в порядке. Сейчас поедем на фабрику в Терциньо.

К нам сел новый водитель — вылитый Минотавр. Он вышел из машины Паскуале, и дальнейшие его действия напоминали привычный ритуал. Он включил задний ход, выехал за ворота и, прежде чем вырулить на дорогу, вытащил пистолет. Полуавтоматический. Минотавр взвел курок и зажал оружие между ног. Я не издал ни звука, но он разглядел в зеркале мой испуганный взгляд.

— Бывало, здесь устраивали настоящую бойню.

— Но кто?

Я хотел услышать все с самого начала.

— Те, кто против включения китайцев в бизнес высокой моды. Те, кто видит в Китае исключительно источник тканей и не больше.

Я не мог понять. И яснее не становилось. Сянь обратился ко мне своим привычным успокаивающим тоном:

— Паскуале помогает нам научиться. Научиться работать над качественным товаром, который нам пока не доверяют. Мы учимся у него, как шить одежду…

Минотавр попытался объяснить необходимость пистолета.

— Так вот, однажды вон там, видишь, прямо посреди площади, вдруг появился мужик и открыл огонь по машине. Он попал в двигатель и в лобовое стекло, прямо по дворникам. Если бы нас хотели завалить, то завалили бы. Но это было лишь предупреждение. Теперь я подготовился, так что пусть попробуют.

Потом Минотавр объяснил, что лучше всего держать пистолет именно зажатым между ног: если положить оружие на приборную панель, то понадобится время, чтобы взять его. Дорога на Терциньо вела в гору, и от сцепления распространялась невыносимая вонь. Я даже перестал бояться автоматной очереди. В любой момент машина могла дернуться, и водитель получил бы пулю в мошонку. Доехали мы живыми и невредимыми. Едва автомобиль остановился, Сянь пошел открывать багажник. Паскуале вылез и медленно разогнулся. Он напоминал скомканную бумажную салфетку, пытающуюся распрямиться. Затем подошел ко мне:

— Каждый раз одно и то же, понимаю еще, если бы я в бегах был. Но все-таки лучше, чтобы меня с вами в машине не видели. А то… — И провел ребром ладони по горлу.

Здание перед нами было внушительным. Но не огромным. Сянь рассказывал о нем с гордостью. Сам дом принадлежал ему, а внутри разместились девять мелких фабрик, руководили которыми девять китайцев. Внутри все напоминало шахматную доску. Скамьи были поставлены так, что образовывали квадраты, внутри которых сидели работники — у каждой фабрики свои. Сянь сопоставлял эти фабрики с фабриками Лас-Вегаса. Он тоже распределял подряды по результатам торгов. Система была идентичной. Он считал, что дети не должны мешать взрослым во время работы, и повторял организацию итальянских фабрик. Более того, когда он работал на другие фирмы, то не просил об авансе. Так Сянь превращался в самого настоящего служителя итальянской моды.

Китайские фабрики в Китае конкурировали с китайскими фабриками в Италии. В результате производство на территории Рима, Прато и половины итальянских чайна-таунов стало необратимо приходить в упадок: все так резко начало развиваться, что еще более резкий спад был неминуем. «Итальянские» китайские фабрики могли выжить только в одном случае — если бы они стали профессионалами в области высокой моды, способными работать на лучших итальянских модельеров. Надо было учиться у итальянцев, у разбросанных по всему Лас-Вегасу специалистов и, забыв о штамповке ширпотреба, стремиться дорасти до уровня доверенных лиц домов моды на юге полуострова. Освоить сферы влияния, логику, язык нелегальных фабрик и пытаться повторять то, что они делают. Только работать за меньшие деньги и на несколько часов дольше.

Паскуале вытащил из чемоданчика кусок ткани. Из этого отреза должны были выкроить и сшить платье на его фабрике. Он же проделал всю работу, сидя за письменным столом перед телекамерой, передававшей изображение на огромный экран за его спиной. Девушка с микрофоном переводила все его слова на китайский. Это был пятый урок.

— Со швами вам следует быть особенно внимательными. Шов должен получиться едва ощутимым, но крепким.

Китайский треугольник. Сан-Джузеппе Везувьяно, Терциньо, Оттавьяно. Основа китайской текстильной промышленности. Начинается все в Терциньо, а потом уже распространяется по китайским коммунам. Первые производства, качество продукции, даже первые убийства. Здесь прикончили Ван Дина — сорокалетнего иммигранта, приехавшего в Рим к соотечественникам. Его пригласили на праздник и выстрелили в голову. Ван был «змеиной головой», или, как их еще называют, «проводником». Он работал с пекинскими криминальными картелями, осуществляющими нелегальный въезд китайцев. Очень часто «змеиные головы» провоцируют конфликты с заказчиками, ищущими товар и людей. Обещают предпринимателям определенное количество человек, а потом привозят меньше. Как расправляются со сбытчиками за прикарманивание выручки, так разделываются и со «змеиными головами», когда те наживаются на своем товаре — на людях. Умирают не только мафиози. Рядом с фабрикой я увидел фотографию, прикрепленную на дверь. Фотографию девочки. Красивое личико, румянец на щеках, черные, будто подведенные, глаза. Изображение поместили на такое место, где по законам традиционной иконографии ожидаешь увидеть желтое лицо Мао. Это была Чжан Сяньби. Несколько лет назад ее, беременную, убили и бросили тело в колодец. Она здесь работала. Однажды ее заметил местный механик: девочка проходила перед окном его мастерской. Она ему понравилась, и этого было достаточно, чтобы он посчитал ее своей. Китайцы работают как волы, изворачиваются как ужи, они тише глухонемых, сопротивление и воля им неведомы. Все, или почти все, так думают. Но Чжан повела себя иначе и попыталась убежать, когда механик стал к ней приставать. Однако донести на него она не могла: для китайцев немыслимо обращение за помощью к внешнему миру. При следующей попытке мужчина не стерпел отказа. Он бил ее ногами до тех пор, пока она не потеряла сознание, а потом сломал ей шею и бросил труп в артезианский колодец, где его и нашли, распухший от воды. Паскуале знал о случившемся и не мог оставаться равнодушным: каждый раз, приезжая на урок-съемку, он заходил к брату Чжан, узнавал, как его дела, спрашивал, не нужно ли тому чего-нибудь, и постоянно слышал в ответ одно и тоже: «Ничего, спасибо».

Мы с Паскуале по-настоящему сдружились. Он столько знал о тканях, что казался пророком. В магазинах придирался ко всему подряд. Ходить с ним было невозможно: он останавливался перед каждой витриной и бранил покрой пиджака или заявлял, что на месте портного сгорел бы со стыда за такой узор на юбке. Он мог предсказать, сколько прослужат те или иные брюки, пиджак, юбка. Сколько стирок выдержит ткань, прежде чем окончательно потеряет вид. Паскуале открыл для меня мир текстиля. Я даже стал ходить к нему в гости. Мне всегда было весело с его семьей — женой и тремя детьми. Все непоседливые, но в меру. В тот вечер, например, младшие бегали босиком по всему дому. Но никому при этом не мешали. Паскуале включил телевизор, стал переключать каналы и вдруг застыл перед экраном. Он прищурился, как это делают близорукие, хотя и обладал прекрасным зрением. Все и так молчали, но тишина, казалось, еще сгустилась. Луиза, его жена, почувствовала неладное, подошла к телевизору и зажала рот руками — так сдерживают крик, когда происходит что-то страшное. Показывали церемонию вручения «Оскара». По красной ковровой дорожке шествовала Анджелина Джоли, одетая в эффектный костюм из белого атласа. Такие шьют на заказ, итальянские стилисты соперничают друг с другом за право предложить их звездам. Этот костюм сшил Паскуале на нелегальной фабрике в Арцано. «Заказ для Америки», — сказали ему. И больше никаких объяснений. Паскуале сшил сотню вещей, предназначенных для США. Белый женский костюм он хорошо помнил. В его голове до сих пор сохранились все до одной мерки. Вырез, манжеты — с точностью до миллиметра. И брюки. Брючины и снаружи, и изнутри хранили прикосновения его рук, он до сих пор помнил то обнаженное тело, которое представляет себе каждый портной. Лишенное эротизма, состоящее из пластики мускулов и керамики костей. Тело, которое надо одеть, соединение мускулов, костей и осанки. Он не забыл тот день, когда пошел в порт за тканью. Ему поручили сшить три костюма и больше ничего не сказали. Заказчик был известен, но Паскуале никто не предупредил.