— Без веры вообще обойтись сложно, — заметил Маран задумчиво. — Даже в наше с тобой время. Большинство человеческих существ до сих пор предпочитает, чтобы их так или иначе вели по жизни. Людей нашего склада, таких, кто не хочет быть безвольной марионеткой в чьих-то руках, куда меньше.

— Ну этого никто не хочет!

— В таком выражении может и нет. Но суть дела ведь именно такова: бог — кукловод, а ты — марионетка в его руках.

— Это в более древних религиях. Потому, наверно, они и эволюционируют. В сторону более человечных.

— Человечных религий, Дан, не бывает по определению. Любая религия ставит человека в подчиненное, зависимое положение, а следовательно, унижает его. И если ты не хочешь, чтобы кто-либо был выше тебя, ты просто отбрасываешь всякую религиозную идею.

— Чтобы кто-либо?.. Больно ты гордый, — засмеялся Дан. — Ладно, а что еще она сказала?

— Ничего особенного. Отпустила несколько критических замечаний в адрес местного сильного пола. Ну это меня не удивило, я так и думал, что вряд ли здешние парни в смысле определенных достоинств превосходят среднего представителя мужской половины рода человеческого.

Дан уловил в его тоне оттенок презрения и не преминул его кольнуть.

— Тебе, конечно, хорошо, — заметил он с легкой иронией, — поглядывать на этих средних представителей с высоты бакнианской исключительности.

— Если б это был божий дар, — сказал Маран сухо, — твоя ирония была бы к месту. Но ты сам теперь отлично знаешь, что это неустанный труд.

Что правда, то правда! Теперь Дан это знал. Кевзэ действительно предполагало постоянный труд, как, впрочем, и любая другая система физической тренировки. Никто не в состоянии готовиться к состязаниям впрок, мышечная работа не может прекратиться никогда. То есть, может, конечно, но одерживать победы тогда станут другие. Кевзэ, естественно, не спорт, но тренировать мышцы все равно надо каждый день. И чем было вызвано презрение в голосе Марана, Дан тоже знал. Первый репортаж о кевзэ появился в прессе еще перед их отлетом на Эдуру, но вернувшись оттуда через полгода, Дан вовсе не увидел очередей из желающих заниматься системой, создающей сексуальных суперменов, как идиоты-журналисты расписали кевзэ в газетах, ажиотаж — да, тот был, но охоты работать над собой… что вы! Собственно, он всегда знал, что земляне ленивы… Он вспомнил, как говорил об этом Нике еще в астролете, по дороге с Торены, именно тогда ведь они про кевзэ и узнали, и Ника воодушевилась, стала взахлеб строить планы о решении с его помощью соответствующих земных проблем, он же был настроен скептически, он лучше знал земных мужчин… не то чтобы видел насквозь, не такой он умный, но после знакомства с бакнами, да и прочими уроженцами иных планет, он научился смотреть на землян со стороны. Вначале земной патриотизм, как он его понимал или ощущал, мешал ему оценивать людей и вещи объективно, но постепенно… не в малой степени, благодаря, конечно, и влиянию Марана, Марану ложный патриотизм был чужд, он никогда не поставил бы над другими ни свой народ, ни свою планету, ни даже свою расу. Сам Дан стал приходить к этому только теперь, еще год с небольшим назад, на Эдуре, когда Маран стал вдруг говорить о землянах без почтения, его это, помнится, задело, но сейчас, после Глеллы… Конечно, и возраст, пришла пора зрелости, а значит, и критического отношения к жизни и людям, никогда он с такой ясностью не видел человеческих и общественных пороков… Да, земляне ленивы, а что касается этой стороны жизни, они были ленивы всегда, ленивы и эгоистичны. Если б еще не существовало всяких таблеток. Правда, толк от них сомнительный, а последствия удручающие, но кто думает о подобных вещах, когда есть повод увильнуть от лишних затрат энергии. Не времени, потому что убиение его — главная на сегодня земная проблема. И для этого все средства хороши. Опять-таки кроме труда.

— Ладно, Маран, — сказал он бодро. — Твою критику я принимаю.

— Какую критику? — удивился тот.

— Невысказанную. Конечно, земляне — бездельники. Но черт с ними! Давай спать.

— Давай, — согласился Маран и добавил: — Связь я пока отключу. Но если что-то надумаешь, вызывай в любой момент. Да, кстати, я буду вытаскивать тебя поближе к себе всякий раз, когда смогу. Вдруг подвернется шанс удрать. Ну все, спокойной ночи.

Когда Дан проснулся, Гениса все еще спала. Сжавшись в комочек под теплой шкурой с длинным серебристым мехом, она ровно дышала и иногда слабо улыбалась. Господи, до чего ему было жалко это злосчастное, забитое существо! Как голодный бездомный котенок… Он осторожно выполз из-под шкур, и, чтобы не разбудить ее, старался ступать полегче и поменьше шуметь.

«Ком» молчал, он не стал вызывать Марана, никакой спешки в этом не видя, ждал, пока тот объявится сам. Но принесли завтрак, он поел — никак не мог решить, поднять Генису и покормить или лучше не трогать, наконец отложил ее долю и быстро умял остальное, а от Марана все не было ни слуху, ни духу, а потом вместо него явился взбудораженный Паомес, даже не явился, а ворвался.

— Пойдем, — начал он с порога, — Маран сказал, чтобы я поговорил с тобой… — Он наткнулся взглядом на спящую девушку и замер, потом увидел, что разбуженная его шумным вторжением, та открыла глаза, и буркнул:

— Одевайся и уходи.

Девушка, стыдливо прикрываясь шкурой, нашарила валявшийся на полу балахон, торопливо натянула его и вскочила. Она хотела уже выскользнуть из комнаты, но Дан удержал ее за руку.

— Съешь это, — сказал он, кивая на оставленный ей завтрак.

Гениса испуганно взглянула на Паомеса, тот покосился неодобрительно на блюдо с мясом, посмотрел на Дана, на девушку, потом махнул рукой и перестал обращать на нее внимание.

— Пошли, — повторил он, поворачиваясь к Дану.

Быстро миновав десяток пустых коридорчиков и закутков, Паомес отдернул очередную занавеску и вошел в довольно просторное помещение, похоже, кухню. Не совсем, очага видно не было, наверно, мясо для правителя, его семьи и гостей варили за пределами шатра, на открытом воздухе, но подготовительные работы велись несомненно тут, несколько женщин трудилось в поте лица, склонившись над котлами и горшками, одна разделывала на каменной плите мясо, часть туши какого-то животного, скорее всего, каота, другая быстро-быстро перемешивала молоко, очевидно с добавлением закваски, жидкость густела на глазах, третья обрывала листья со срезанных целиком маленьких душистых кустиков, по пряному запаху Дан узнал растение, на котором настаивали питьевую воду.

— Сюда! — Паомес подошел к большому плоскому камню, на котором еще одна женщина месила тесто. По краю камня были выложены цепочкой те самые крошечные лепешки, еще сырые.

— Вот это, — Паомес ткнул пальцем в лепешку, — мы очень любим. Они вкусные, сам знаешь.

Дан кивнул.

— Их делают из баобы. — Паомес прошел дальше к объемистой глиняной посудине без горлышка, с прямыми высокими стенками, больше похожей на кастрюлю без ручек, чем на горшок. Дан заглянул вслед за ним в сосуд и увидел на дне несколько горстей белых полупрозрачных зерен. Паомес вынул немного и показал на ладони Дану: зерна напоминали рис, только были совершенно круглые.

— А вот сама баоба, — Паомес взял одно растение из лежавшей рядом кучки и подал Дану.

Это был не колос, скорее, метелка, ничего особенного, среди земных злаков тоже водились метельчатые виды, кажется, тот же рис.

Добывали зерна способом весьма оригинальным, очередная женщина колотила пучком баобы по стенкам сосуда, изнутри, разумеется, зерна, наверно, не очень плотно сидевшие в своих гнездах, осыпались на дно, затем выбивальщица (как еще ее назвать) проверяла метелки одну за другой, если обнаруживала застрявшие зернышки, выковыривала их пальцем, и, только очистив пучок полностью, бросала его на пол и брала новый из лежавшей рядом с горшком небольшой груды. Завершала цикл работница, растиравшая зерна в огромной уродливой каменной ступке.

— Маран сказал, что можно иметь баобы намного больше. И что ты мне объяснишь, как.