Ей уже пришлось однажды пережить смерть Иврама. Жива она и сейчас. Однако на сей раз ей уже не оправиться от трагедии и никогда не избавиться от гнетущего чувства вины. Кто, кроме Харитоновой, мог организовать дерзкое покушение на Акутагаву? А Наста, движимая политическими соображениями, вступилась за нее – чем подписала Ивраму смертный приговор. Будь всё проклято!

Первые несколько дней после гибели брата Наста не могла прийти в себя от горя. Чтобы не сойти с ума от боли, она напивалась до бесчувствия – если бы у неё отняли бутылку, то она, наверное, застрелилась бы. Её преследовали навязчивые видения, напоминающие о прошлом, бередящие и без того кровоточащую рану на сердце. Сначала Наста видела себя пятилетней девочкой, сидящей на постели подле обессиленного Иврама, слышала его шепот: «Не оставляй меня. Не уходи никуда!» - и все же она уходила от него, увлекаемая Владленом Пановым. Затем она уже четырнадцатилетний подросток, сжимающая в трясущихся руках пистолет, и в ужасе взирающая на раненого и кричащего на неё брата: «Ты была его заложницей, дура! Я продал себя ради тебя!» - Наста сбежала тогда, бросив его истекающего кровью на заснеженной дороге. Спустя пятнадцать лет они с Иврамом все же обрели друг друга - преодолев пропасть, выросшую между ними за долгие годы разлуки - и она до конца жизни не забудет его шепота: «Не бросай меня больше никогда». Наста поклялась, что не бросит его…

Наконец, дали разрешение на взлет.

Зеленоглазая женщина покинула VIP-зону и прошла к терминалу. Кир, сидевший за столиком в кафе неподалеку от зала ожидания, проследил за ней взглядом – любуясь ею. Она была все так же красива, какой он ее запомнил: идеальное лицо, идеальная фигура. Само совершенство… И она так опечалена! Это заметно даже невооруженному глазу. Кир улыбнулся с удовлетворением – она грустит из-за смерти брата. Это не страшно, потом она забудет о своем горе. Он сделает все, чтобы она забыла.

Наста скрылась из поля зрения. Кир одним глотком проглотил остатки кофе и, вынув из кармана мобильный телефон, стал просматривать сообщения, которые до этого момента он предпочитал игнорировать. Все они были от Никоса Кропотова. Кир снова улыбнулся – мнительный старикашка рвет и мечет из-за этого гребаного покушения на Коеси! А то факт, что Кир все еще торчит в Японии, вместо того, чтобы прибежать к его ногам как послушный пес, наверняка добавляет перца негодованию Кропотова. Эти мысли веселили Кира: пускай побесится, этот дряхлый интриган. Очень скоро не он будет служить Никосу Кропотову, а Кропотов станет его слугой!

Кир вновь посмотрел туда, где скрылась Наста. До чего же сильно ему хотелось заключить ее в объятия, почувствовать волнующее тепло ее тела, ощутить аромат шелковистых волос! Однако, как бы ни желал он этого, пока еще не наступило нужное время. Сейчас ему нужно думать о том, как осуществить свой план: тот претерпел кое-какие изменения из-за непредвиденных обстоятельств – что вызвало гнев Никоса Кропотова и Наталии Харитоновой – и все же Кир собирался следовать ему. И Кропотову и Харитоновой придется согласиться с ним.

«В конце концов, они не смогли бы придумать столь изощренного плана, - ухмыльнулся Кир. – Как бы они не бесились, теперь они зависят от меня. Я – единственный, кто сможет защитить их от гнева Акутагавы Коеси».

Мобильник загудел: звонил один из наблюдателей, которых Кир расставил в аэропорту.

- Она села на самолет до Варшавы, - сообщил тот.

Причин лететь в Варшаву у Насты не было – это всего лишь обманный маневр. В Польше она поменяет паспорт, изменит внешность и сделает пересадку на следующий самолет, который доставит ее в другую страну, а уже оттуда она, снова претерпев метаморфозы, отправится в Россию. По-другому ей не сунуться в вотчину Наталии Харитоновой. Наста работала в российских спецслужбах и, после своего решения работать на Коеси, была занесена в списки особо опасных преступников на территории России. Ей это известно, поэтому-то она предприняла усилия, чтобы замести следы. Впрочем, это ей не поможет.

«Пора возвращаться в Россию, - подумал Кир. – Необходимо подготовиться к встрече».

Наста настолько была поглощена своими мыслями, что все происходящее вокруг мало трогало ее. Салон первого класса, эргономичные кресла, предупредительные бортпроводницы, предлагающие шампанское – все казалось ей тенью реальности. Наста и не заметила, как самолет начал двигаться, разгоняясь, и оторвался от земли.

«Я всегда буду рад видеть тебя, - вспоминала она прощальные слова Акутагавы. – Если ты вдруг… вдруг захочешь вернуться».

Наста ничего не ответила ему, она не знала, что сказать.

Если она захочет вернуться. Если захочет остаться с ним даже после смерти Ива… Акутагава, безусловно, отлично понимал: теперь ничто не держит ее рядом с ним – тем более, что их политические взгляды никогда не лежали в одной плоскости. Наста работала на него, потому что того хотел Иврам. Сейчас брат мертв и…

И что? Что у нее осталось? Политические взгляды? Более бесполезной вещи, нежели политические взгляды, и не сыскать на свете! Она совершенно раздавлена потерей брата, а Коеси все равно сотрет Наталию Харитонову в порошок – и какой прок отныне от того, что она думает о политике?

Наста от души посмеялась бы над собой, не будь все так дерьмово в её жизни! В чем заключалась ее главная ошибка? В том, что она протестовала против уничтожения Наталии Харитоновой? Или в том, что она подтолкнула Иврама к Акутагаве и Юки? Наверное, второе! Если бы она не настаивала на том, чтобы Иврам остался с Коеси, то они с братом уехали бы и зажили совершенно другой жизнью. Спокойной, обычной жизнью. Иврам хотел уехать, настаивал на этом!

«Эта трагедия случилась из-за моего упрямства. Упрямства и страха. Я боялась остаться один на один с Иврамом, - тоскливо размышляла Наста. – Я подумала, если между нами окажутся Акутагава и Юки, то всё станет немного проще. Надеялась, что Иврам перестанет столь одержимо контролировать меня. И я ошиблась по всем пунктам!»

Она забылась беспокойным сном в полете.

Ей приснился последний день, проведенный с родителями. Она оказалась в селении, на окраине которого стояли покосившиеся от времени деревянные дома. Именно там встал на постой цыганский табор. Всё вернулось: кривые заборы, полусгнившие надворные постройки, пыль под босыми ногами детей и дым, поднимающийся от очагов, где женщины готовили еду. Наста расслышала мелодичный женский голос и обернулась: в сторонке от веселой детской толкотни ее мать разговаривала с отцом. Марьям была не на шутку встревожена, Рамир старался развеять страх жены ласковыми словами.

- Вам надо было бежать оттуда, - прошептала Наста, слезы покатились по её щекам. – Отец, почему ты не послушал маму?

Порыв ветра ударил по ней, на миг ослепив. Когда она обрела способность видеть, то узрела страшную картину: горящие дома, выстрелы, крики, хаотично бегающие человеческие фигуры на форе огненного зарева, кровь, тела убитых. Огненные искры взлетали вверх, к мерцающим в ночном небе звездам. С треском и гулом пожар разрастался стремительно, поглощая одна за другим старые деревянные строения. Жар опалял кожу Насты, обжигал лёгкие. Она принялась озираться по сторонам, желая выбраться из окружения огня, но не находила выхода. Она повалилась на колени, закрывая голову руками, задыхаясь от дыма.

И сквозь этот кошмар она услышала детский голос Иврама:

«Ты моя, а я твой, да?»

Наста проснулась вся в поту, чувствуя себя совершенно разбитой. Покачиваясь, она добрела до туалета, где заперлась. Ополоснув лицо холодной водой, она посмотрела в зеркало. Отражение не обнадеживало: нездоровая бледность, синеватые мешки под глазами, скорбные морщинки у переносицы и губ. Она вправду выглядела так, будто была чем-то больна. Что это – вирус или просто нервное истощение? Если ей станет хуже, то придется задержаться в Варшаве.

«Ты моя, а я твой, да?..»

Эти слова резали её как нож, порождая разрушительный хаос в душе.