Скудно отужинав, все постояльцы отправились на покой, но никак не могли уснуть из-за непонятных вздохов и стонов, которые, казалось, доносились из кукольного театра. Тогда кукольник отодвинул занавес в сторону и увидел: все рыцари и дамы, царь и стражи лежали там вперемежку и вздыхали так, что у него сердце защемило. Они таращили на него свои круглые стеклянные глаза и, казалось, молили: пусть их тоже, как и царицу, помажут немного снадобьем, чтобы и они могли сами двигаться. Царица Эсфирь встала даже на колени и протянула свою золотую корону, словно желая сказать: «Вот, возьмите ее, но только помажьте моего супруга и моих придворных!» Кукольник сжалился над нею и посулил незнакомому путнику всю выручку за нынешний вечер и еще денег впридачу, если только он помажет и других кукол. Однако же незнакомец потребовал в награду лишь большой боевой меч, который кукольник носил на поясе, а как получил его, тут же помазал снадобьем знатнейших из деревянных человечков, и они ожили.

На рассвете Йоханнес с товарищем покинули постоялый двор и начали подниматься в горы. Дорога вела все ввысь да ввысь, через густые заросли. А вскоре все кругом стало еще более диким и суровым: высокие скалы грозно нависали над головами; тропинка была так узка, что у Йоханнеса потемнело в глазах, и если б незнакомец не поддержал его, он рухнул бы в страшную пропасть. Вдруг перед ними открылись широкие просторы, солнце поднялось в небе и осветило своими алыми лучами белые вершины гор. А глубоко внизу лежала долина, затянутая голубоватой дымкой тумана, который рассеивался под лучами утреннего солнца. Йоханнес был весь поглощен созерцанием этой красоты; он смотрел и смотрел и словно бы чувствовал один лишь дух божий во всей бесконечной Вселенной. Вдруг над головой его раздались чудные небесные звуки — они были сродни чувствам, овладевшим его душой. Он глянул ввысь: широко раскинув крылья, в воздухе парил, медленно снижаясь, лебедь, а песнь его все замирала и замирала. И вот, словно влекомый ветром, лебедь опустился на землю, склонив голову к ногам Йоханнеса. Лебедь был мертв. Тут спутник Йоханнеса выхватил из-за пояса большой боевой меч, который получил от кукольника, и двумя сильными ударами отрубил у лебедя его могучие крылья, а потом спрятал их в свою котомку.

Йоханнес не переставал дивиться всему новому, что ему довелось увидеть и услышать! Он прямо слов не находил, но товарищ схватил его за руку и сказал:

— Глянь-ка! Разве не кстати пришелся мой меч? За эти крылья мы получим золото, а за золото — знатное угощение!

Так шли они вперед среди гор.

— До чего тут все величественно и красиво, — молвил Йоханнес. — Какие же прекрасные страны, должно быть, лежат за горами?!

— Там лежит Мир Фантазии! — сказал его спутник. — Думаю, завтра утром мы увидим его сверкающие алмазные горы.

Пройдя еще много миль вперед, они увидели глубоко внизу, в долине между гор, большой город со множеством башен; башни так и сверкали в лучах яркого солнца, а посреди города стоял великолепный мраморный дворец с золотой крышей, где жил сам король. Примерно в одной миле от города находился постоялый двор, а там так и кипела работа — воздвигали триумфальную арку, девушки украшали ее цветами и венками… От хозяина наши странники узнали, что государством этим правит король червей, превосходнейший регент, и что он состоит в близком родстве с Сильвио, бубновым королем, который немало известен по пьесе-сказке Карло Гоцци «Три апельсина».194

— Ах! — молвил хозяин харчевни. — Наш всемилостивейший король червей — человек превосходный, воистину человек с золотым сердцем,195 и потому-то его и рисуют всегда с двумя сердцами на портрете, — зато уж дочка его… увы, увы!

И тут добрый старик так горестно заплакал, что больше не мог вымолвить ни слова; когда же он совладал с собой, странники узнали, что королевская дочь прекрасна, как солнце, но вместе с тем она — злая-презлая и жестокая ведьма; немало красивых принцев и отважных рыцарей сложило голову по ее вине. Всякому — будь то принц или последний нищий — дозволено свататься к ней, но если искатель руки принцессы не сможет ответить на три вопроса, вернее, отгадать три загадки, она, будто новая принцесса Турандот,196 безо всякой жалости и милосердия велит казнить его. Старый король чуть не сошел в могилу с горя. Но ничего тут не поделаешь; он дал своей безбожной дочери нерушимую клятву — не вмешиваться в ее любовные дела. А раз в году учрежден даже всеобщий молебен, когда король вместе с народом на коленях молится о том, чтобы принцесса обратилась на путь истинный и сердце бы ее смягчилось. Все так горюют, что даже старухи в нашем городе, которые непрочь выпить, в знак траура окрашивают водку в черный цвет.

— Неужели принцесса так хороша собой? — спросил незнакомец.

— О да, — ответил хозяин, — господь даровал ей замечательную красоту! Да что пользы от этого? Осел всегда останется ослом, будь на нем даже золоченая попона! А знатность без добродетели все равно что фонарь без огня. Вот как положат ее в могилу, да засыплют землей, так и придет конец ее гордыне. И будет она спать на красных огненных простынях там, где постели и без грелки жарки!197 Господи, спаси и помилуй нас грешных! Скоро она проедет мимо! Потому-то и пришлось соорудить эту арку, принцесса собирается посмотреть новую мраморную купальню! О боже, хоть бы она там потонула, эта гнусная ведьма! Да куда там! Уж она-то ни за что не потонет! Нет, она-то не потонет!

Йоханнес с товарищем сели между тем к столу в харчевне подкрепиться, но тут внезапно раздались громкие крики «ура!» Они подошли к окну. У дверей стоял хозяин и размахивал своим белым колпаком, а служанки и работники с венками в руках приветствовали принцессу, пока та вместе со свитой проезжала под разукрашенной цветами и зелеными ветками аркой. Впереди выступали двое оруженосцев, одетых ну точь-в-точь как валеты червей из карточной колоды; фрейлины в красных и синих платьях ехали верхом на вороных конях и каждая держала в руке прекрасный золотой тюльпан. Сама же принцесса восседала на белом арабском скакуне, а ее небесно-голубая мантия развевалась на ветру. На голове у принцессы была корона, осыпанная сверкающими драгоценными камнями, темные же густые волосы крупными локонами ниспадали ей на грудь, прозрачное платье обрисовывало прелестный стан. Лоб принцессы был высок и благороден, а под тонко очерченными бровями сияли прекрасные черные глаза; их взоры, верно, могли пронзить, будто стрелы, самые твердокаменные сердца. Рот, щеки, шея принцессы… Но вот она уже проехала постоялый двор, однако мимолетом взгляд ее остановился на Йоханнесе; тот застыл на месте, будто окаменел, и неотрывно глядел вслед принцессе. Ему почудилось, словно в ней воплотились те дивные грезы, которые пронеслись перед ним, когда он заснул у смертного ложа отца.

Он поведал товарищу про свой сон — как покойный отец вложил руку красавицы в его руку; как он был счастлив, и как живо он помнил этот сон, когда проснулся и ощутил вместо руки красавицы холодную мертвую руку отца.

— Однако, — молвил, покачав головой, его попутчик, — не забудь про дурное предзнаменование, очнись от грез роковой любви, не дожидайся, чтобы тебя коснулась холодная рука смерти! Вспомни, как много прекрасных принцев и доблестных рыцарей уже сложило головы; мне было бы жаль, если бы мой милый товарищ так безвременно погиб ужасной смертью.

Йоханнес кинулся к нему на грудь и залился слезами: не может он забыть свой дивный сон. Особенно с тех пор, как перед ним воочию явилась ожившая греза. Он словно оказался во власти неких таинственных сил — во что бы то ни стало он желал видеть прекрасную принцессу, желал говорить с ней. В целом свете ничто не могло сравниться с ее красотой! Он вел себя так, словно только что начитался «Вертера»198 или «Зигварта»,199 и ни о чем не мог помышлять кроме любви и смерти.