Конечно, я не мог упустить свой шанс ближе познакомиться со всем, о чем когда-то делал рефераты. Изучал новости, но быстро запутался в неоднозначности толкований. Листал мемы, которые для меня были как наскальные рисунки. Просил Яну принести мне из библиотеки бумажные книги и читал их, испытывая некое новое чувство, а также уколы стыда за самозабвенные радости детства. Когда у Яны было время, вместе ходили в музеи, в театры. Только московские, конечно, для покупки железнодорожных и авиабилетов мне были нужны документы. Рискнуть и рассказать жалостливую историю в паспортном столе мы так и не решились – не было даже сведений о том, где я родился, где обучался и работал.

Своим знакомым, даже родителям, Яна обо мне не говорила. Возможно, ей было непривычно вести такой замкнутый образ жизни. Я хотел, чтобы ей не было скучно со мной, и искал развлечения для нее. Рассказывал ей истории о себе и о своих знакомых, и в антураже XXII века это было довольно забавно. Иногда смотрели фильмы и сериалы, обсуждали их. Я пробовал блюда, о которых раньше только читал, и они были приготовлены человеческими руками, и хлеб не был нарезан идеально ровно, и котлеты бывали подгоревшими, и все это было прекрасно.

Моя юная душа требовала приключений, и мне хотелось не только приобщаться к искусству. Однако бары и ночные клубы для меня оказались под запретом – Яна сообщила, что ее материнский инстинкт не настолько развит, чтобы заботиться обо мне в том состоянии, в каком я могу оказаться после контакта с несинтетическими алкогольными напитками.

Сама Яна много училась, собиралась стать психиатром (вот откуда такое хладнокровие!), и я советовал ей некоторые мнемонические техники, набросал пару программ для решения тестов. Когда она готовилась к экзаменам, нервно кусала прядку волос, потом «залипала в смартфоне», и я вежливо советовал ей вернуться к занятиям.

– Развелось попаданцев как собак нерезаных! – недовольно заявляла она, но к занятиям возвращалась.

И все же отношения становились теплее. Я привыкал к этому времени и почти не чувствовал себя чужим. Но иногда вспоминал об оставленной работе, о выходном пособии, о доме на спутнике, о всей этой жизни, где многое можно было (будет?) получить, лишь руку протяни.

– Ты кинестетик и интроверт! – заявила Яна, когда прошла курс общей психологии. – Ты все пропускаешь через себя, рефлексируешь, говоришь лишь о своем отношении ко всему, не умеешь описывать детали, а здесь ты успел узнать и увидеть больше, чем у себя!

Понял. Взвешен, измерен и признан негодным.

На самом деле я понимал, что эта ситуация не может так долго тянуться. Иногда я представлял, что у Яны появляется своя семья. Я не могу остаться, пытаюсь получить документы, но обо мне нет никакой информации, и начинаются проблемы... Мне ведь даже квартиру не снять самому, пусть и есть деньги. Что меня ждет? Ночлежка, церковь? И для чего я коплю все эти впечатления? Как мне объяснить свое существование? Кто я здесь? Виртуальный фантом, существую только под ником в Интернете. Допустим, я получаю документы незаконным путем, нахожу себе угол, старею в страхе и одиночестве, и это в лучшем случае. Картина казалась реалистичной до мороза по коже. Нет. Мне нужно будет вернуться обратно.

Я много думал об этом, но наступало утро, и каждый день был ценен для меня. И снова я чувствовал себя полноправным членом этого общества, и не хуже других, и нелегальное положение больше не угнетало меня. Когда мы с Яной говорили о пустяках, когда гуляли вместе, листали книги, и когда мой заработок приходил на ее карту.

И тогда я рассуждал – а куда мне возвращаться? На станцию, жить там в полном одиночестве несколько лет ради чьих-то целей? Потом вернуться с пособием на спутник – и что тогда? Смогу ли я завести семью, найти работу? Конечно, там я не выбивался из общего ряда, все крутились как могли ради пресловутой продуктивности. Здесь же вокруг были люди, они разговаривали, смеялись, узнавали новое, не были зациклены на технологиях. Улыбчивая официантка подавала кофе, в парке играли дети, на набережной танцевали пары. Я мог наблюдать за этим со стороны, и никто не замечал меня.

Здесь была Яна.

Мир был негостеприимен, и она стала моим миром.

Так прошли три месяца, наступила осень. Я встречал Яну у метро, когда она поздно возвращалась, и мы вместе шли домой.

В тот день шел небольшой дождь. На улице было тихо, и все окна домов горели приветливым светом. Мы укрылись одним зонтом.

Я услышал шорох за спиной и обернулся.

Какая-то сгорбленная старушка следовала за нами. Ее лица я не мог разглядеть, и все же она привлекала мое внимание.

– Пойдем. Не останавливайся, – дернула меня за руку Яна.

И все же я оглянулся, и вовремя – под шалью что-то блеснуло. Знакомый синий свет прорезал темноту. Неужели...

Колба.

Колба!

Я молча передал зонт Яне и двинулся к женщине. Та запахнула шаль и неловко побежала, путаясь в своем балахоне.

– Подожди! Мы должны поговорить! – закричал я на родном языке. – Ты не знаешь меня, но я понял, что у тебя есть информация!

– Я знаю, кто ты, Лиинар.

Балахон был сброшен резким движением руки – красивый жест. Фигура выпрямилась. Передо мной стоял парень – ненамного старше меня, темноволосый, с острым подбородком. В руке он по-прежнему бережно держал завернутую в шаль колбу.

– Соплеменник и современник, – подходя, прокомментировала Яна.

– Послушай, – убеждал я его, – мы можем спокойно, мирно поговорить. Мы оказались в одной ситуации.

Тот усмехнулся.

– О чем ты хочешь поговорить, Лиинар?

– Откуда тебе известно мое имя? Кто ты?

Его ответ объяснил мне многое.

– Взломщик.

Я потерял дар речи. Все сложилось в целостную картину.

– Откуда у тебя такие возможности? – все, что я смог выдавить.

Взломщик расхохотался от души.

– Вы можете поговорить у меня, – шепнула мне Яна, настороженно глядя на него. Кажется, она уже примерила на него парочку диагнозов. Мания величия была бы очень кстати. Но я все еще хотел прояснить некоторые моменты и перевел ему предложение Яны. Взломщик молча последовал за нами.

Мы устроились на кухне, и я пообещал Яне пересказать разговор. Общаться предстояло не на русском.

– Как ты выживал здесь? – первым делом спросил я.

– У меня побольше опыта. Это далеко не первое мое путешествие во времени. Я был бета-тестером собственной программы. Правда, я был только в будущем. Это намного проще. Не переживаешь насчет изменений, и техника позволяет многое. – Он достал из кармана пару пищевых капсул и задумчиво посмотрел на них. – Запасы кончаются. Я решил тебя найти.

– Так ты первый раз в прошлом?

– Да! – Взломщик ощерился.

– Зачем же я здесь?

– Тебя нужно было перенести из архива, чтобы ты не мешал. Мои разработки отлично подходили для этого.

– Не мешал чему?

Лицо парня озарилось вдохновением.

– Уничтожению той нейросети, над которой ты работал. Впрочем, недолго.

Я вежливо промолчал.

– Эта сеть опасна! Создание настолько мощного искусственного интеллекта будет иметь ужасные последствия для человечества.

Яна бы назвала его фанатиком.

– Почему? Она полезна. Она многим облегчит жизнь, и...

– Ты считаешь, что только ты лишишься работы из-за ее появления? Нет. Жизнь многих изменится навсегда. Обработка таких массивов информации обесценит человеческий разум. Ты смотришь на зачатки общества потребления, а в наше время оно процветает. Машина должна существовать для человека, а не человек для машины! Культура, искусство – все, чем ты восхищаешься здесь, пришло в упадок. Ты был на Земле в нашем времени? Я был. Все это уже превращено в пустышку.

Монолог вдохновенный, конечно.

– Все есть яд и все есть лекарство, – процитировал я.

– Я был в будущем! И собираюсь предотвратить трагедию.

– Даже я знаю, что будущее имеет много вариантов. Ты мог оказаться в худшем, и что? Любая мелочь может изменить весь мир.