На берегу Балджуна, в сырой промозглой тайге, глотая полусырое мясо случайно убитой лошади и запивая его мутной озерной водой, Чингисхан поклялся, что не забудет «своих людей за их мужество и преданность… Остальные тоже пригубили и поклялись в вечной верности ему… Они были определены только личной преданностью Тэмуджину и своей клятвой, данной ему и каждому из них. Клятвы, данные на берегу озера Балджуна, создали тот тип богатства, который так близок к современному понятию гражданства, основанном на личном выборе и доверии. Эта клятва стала метафорой нового типа общества среди последователей Тэмуджина, типа, который ляжет в основу единства всей огромной монгольской империи» [16, с. 139].

Субэдэй-багатур в это время уже знал, что верные вассалы киятов урянхаи, пусть и небольшим отрядом, но на подходе. Отец «гнал табун овец, чтобы преподнести [в дар Чингисхану], но встретился с разбойниками и был схвачен» [12, с. 226]. Но получилось так, что Субэдэй и его брат Хулухур были неподалеку в дозоре. Китайский хронист сообщает о братьях: «Оба отважные храбрецы, отличные наездники и стрелки… пришли к (нему] на подмогу, пиками перекололи этих [разбойников]… только жалкие остатки банды убежали» [12, с. 226]. Причем бились яростно, не щадя ни людей, ни коней.

Субэдэю, как и Чингисхану, пришлось испытать всю тяжесть унижения от того поражения. Одно знаменательно — неудача у Мао-Ундур была последней крупной военной ошибкой хана и последней ошибкой Субэдэя-багатура как полководца. Дальше будут и отступления перед численно превосходящим противником, будут фланговые, в том числе и ночные, марши. Все будет! Не будет одного. Больше ни одного поражения Субэдэй не потерпит!

Прошло всего несколько дней, и казавшаяся неизбежной катастрофа уже не маячила перед Чингисханом. Войска прибывали, достигнув массы, способной нанести удар по тем, кто еще совсем недавно праздновал победу. Впрочем, Ван-хан так ее праздновал, что даже не останавливался; во время веселого застолья и нанес ему удар «названный сын». «С чисто военной точки зрения, решение это было идеально — аналогичную ситуацию многие вспомнят по хрестоматийным событиям гражданской войны, когда подобным образом, через внезапный удар по отдалившемуся от основных сил штабу, удалось нейтрализовать дивизию В. И. Чапаева, опасную в прямом бою для противника… Внезапное нападение на ничего не подозревающего Ван-хана и его немногочисленную охрану увенчалось успехом. Его ближайшие помощники были уничтожены, сам он с сыном бежал» [6, с. 111–112]. Непосредственно командовал атакой на «штаб» Ван-хана Мухали. Его правой рукой был Субэдэй.

Итак, ставка Тогорила была разгромлена, но еще несколько дней военачальники Чингисхана в различных частях кераитского ханства «умиротворяли» кераитов. При этом с покоренным племенем, в отличие от татар, обошлись крайне милостиво.

Победители не устраивали резни… слишком много общего было между племенами. Ну сломали хребты нескольким особо строптивым нойонам, ну отрубили еще пару сотен лохматых голов, «… после чего кераиты стали верными его (Чингисхана. — В. 3.) сторонниками» [4, с. 42]. Вот в этих боях и скоротечных ошибках, когда решалась судьба северной и южной Монголии, Субэдэй показал себя не просто багатуром — стало очевидно, что он способен командовать более крупными подразделениями. А опыт «удара по штабам» он усвоит от своего учителя на всю жизнь, как и то, что поражение от Ван-хана научит Чингисхана, Субэдэя, да и других монгольских полководцев, во всех будущих войнах следить за флангами и освободившимися силами врага, чтобы вовремя их нейтрализовать. Субэдэй в будущем не начнет ни одной крупной кампании, не обезопасив перед тем фланги своих туменов или туменов сподвижников. И именно после «мутной воды Балджуна» у Чингисхана возникла острая необходимость в том, чтобы упорядочить и реорганизовать свою достаточно разношерстную армию. Ведь монгольские удальцы уже вновь ломали копья с найманскими разъездами, а найманы — враг пострашней и татар, и кераитов, вместе взятых. Найманы, несмотря на ссору в ханской семье, лидерство в которой принял Таян-хан, вместе с союзниками представляли собой серьезную силу. И числом их немало, и тяжелая кавалерия славится неотразимым ударом, и найманские полководцы были далеко не простаки…

А что же Тогорил, он же Ван-хан? Бежал, путая следы. Но вскоре захватившие его на своих границах найманы, не разглядев в оборванном и голодном бродяге владыку кераитов, отрубят Ван-хану голову, которую, пока она не засмердит, будет держать у своего трона Таян-хан.

После жестокого урока 1203 года, напившись мутной воды из сибирского болота, Чингисхан в предельно сжатые сроки поправил дела своего далеко уже не малого улуса и созвал курултай весной 1204 года в долине реки Темен-кеер [6, с. 114]. Главным вопросом была военная реформа. По мере возрастания количества войск качество их организации все менее соответствовало и своему практическому назначению, и амбициям вождя, ведущего их. И еще один немаловажный аспект. Чингисхан, начиная реформу армии, не рассчитывал ее полностью реализовать тогда же, в 1204 году, — это была программа как минимум до 1206 года. В Темен-Керее на первом плане стоял вопрос о том, как можно более эффективно использовать имеющиеся средства (воинские, естественно) применительно к сложившейся на тот момент военно-политической ситуации. Задача была крайне непроста, и от ее решения зависело все. Если бить врага, то кулаком в боевой рукавице, если пальцем, то палец этот должен быть стальным! Имея великолепный генералитет, прекрасных тысячников, умных, инициативных сотников, Чингисхан все еще воевал как Амбагай-хан или Хабул-хан, т. е. толпой — куренями. Впрочем, такой же тактики придерживались все его конкуренты, и никто из степных владык не пытался упорядочить систему, чтобы наконец от прекрасных богатырских дружин перейти к прекрасным богатырским тысячам и туменам.

Монгольский хан не искал новых путей в реформировании своего войска: и до него, и после «великие» использовали либо собственный, либо чужой опыт. Петр I заимствовал свои преобразования у западноевропейцев, Александр Македонский просто безжалостно эксплуатировал созданную воистину великим своим отцом Филиппом II фалангу, Куруш (Кир) не забывал поенной школы ассирийцев и вавилонян, хотя свой жизненный путь он закончил, как известно, в бурдюке с кровью, куда под радостные вопли массагетов была помещена его голова. Ну а Юлию Цезарю досталось ото всех понемногу: тут и Сципион Африканский, и Гай Марий, и Сулла, и опыт хитроумных галлов. В общем, бери и пользуйся. Чингисхан не был исключением. «Монгольский метод ведения войны стал выжимкой из традиционной степной системы ведения боевых действий, которая развивалась в Монголии более тысячи лет. Их успех объяснялся не превосходством в оружии. Оружейные технологии нельзя долго хранить в секрете, они могут быть переняты противником уже после первых нескольких битв. Успех монголов вырос из потрясающей дисциплины, сплоченности и беспримерной верности своему хану» [16, с. 193], ну а как лучники монголы превосходили своих «цивилизованных» современников по всем параметрам.

Там, на курултае у Темен-керее, «десятичная система была принята за основу войска, причем ее комплектация производилась не столько по родовым подразделениям… а по принципу целесообразности и по решению каана — главнокомандующего» [6, с. 115]. Чингисхан «объединил своих воинов в особые отделения „арбаны“, состоящие из десяти человек… Десять таких отделений составляли взвод („ягун“)… десять таких взводов составляли эскадрон (тысячу. — В. 3.) („минган“). Десять минганов составляли „тумен“ — армию в десять тысяч человек» [16, с. 132]. В свою очередь, вся армия разделилась на три части. «Гол (Кель) — личная армия Чингисхана. Правое крыло „муйманэ“ (бурунгар), иными словами, войско правой руки. Предводителем был Боорчи-нойон, а его заместителем был Борагул-нойон. Левое крыло „мейсарэ“, иначе говоря, войско левой руки, а по-монгольски „джунгар“. Предводителем был Мухали-нойон, а его заместителем (сунгусун) Ная-нойон. В составе левого крыла (была) и тысяча Субэдэй-бахадура… обстоятельства Субэдай-нойона приводятся в летописи повсюду» [15, с. 266–267, 270, 272].