Вилья относился с большим уважением к просвещению. Он считал, что жизнь людей можно сделать счастливой, наделив их землей и дав им образование. Вилья неоднократно говорил своим приближенным:

— Сегодня я проходил по такой-то улице и видел там много детей. Давайте откроем там школу.

За время пребывания Северной дивизии в Чиуауа в городе было открыто свыше пятидесяти школ.

Но на все эти добрые дела были необходимы деньги, деньги и еще раз деньги. А откуда их взять? Богачи удирали, забирая все свое состояние, а у бедняков денег не водилось. Деньги почти исчезли из обращения. Люди прятали золото и серебро. Крестьяне перестали поставлять в город продукты, ибо горожанам нечем было платить. Обменивать продукты на готовые изделия тоже не представлялось возможным, так как Чиуауа не была промышленным городом. Торговля прекратилась. В городе начался голод.

Когда Вилье доложили о создавшемся положении, он сказал:

— Ну что ж, если денег нет, то их следует отпечатать. Наша власть, будут и наши деньги.

Вскоре на станке, установленном в подвале губернаторского дворца, было отпечатано два миллиона песо, на которых была воспроизведена подпись Вильи — единственная гарантия их стоимости. Новыми деньгами Вилья платил служащим, солдатам.

Новые деньги оживили торговлю. Крестьянин потянулся со своими продуктами в город.

На новые деньги, однако, нельзя было купить у американских контрабандистов оружие. Для этого требовались старые банкноты и серебро, а их население все еще держало в кубышке.

Вилья издал декрет, согласно которому все старые серебряные и бумажные деньги подлежали обмену по номиналу на новые в казначействе штата. Обмен должен был закончиться к 10 февраля 1914 года. После этой даты старые деньги объявлялись фальшивыми, а за их хранение и использование виновным угрожало тюремное заключение.

Потребности Северной дивизии, которая росла точно на дрожжах, непрерывно увеличивались. Успех предстоящих сражений в значительной мере зависел от степени оснащения революционной армии оружием и боеприпасами, и за них приходилось расплачиваться старыми деньгами.

Но, как говорится, на ловца и зверь бежит.

В это время бойцы Вильи арестовали не успевшего удрать дона Луиса, сына помещика Террасаса. (Отец дона Луиса и другие его родные и близкие Давно уже бежали в Эль-Пасо.)

Весть о поимке дона Луиса обрадовала Вилью. Ведь Луис Террасас был, кроме всего прочего, директором Горного банка Чиуауа, золотой запас которого — свыше 500 тысяч долларов — точно в воду канул после освобождения города революционными войсками.

Вилья приказал немедленно доставить Луиса Террасаса к себе в губернаторский дворец и предложил бывшему директору Горного банка вернуть золотой запас и все ценности.

Террасас, однако, скорее согласился бы расстаться с жизнью, чем со своими капиталами. Он притворился нищим.

— Генерал, от былого богатства моей семьи осталось только одно воспоминание. Наши дома, поместья, скот, деньги — все давным-давно отобрано вашими солдатами. Я беден, как церковная мышь. Если вы у меня потребуете даже тысячу песо за мою жизнь, то и их у меня не найдется. Можете меня вешать, можете миловать — мне все равно.

Вилья приказал своему адъютанту, имевшему школьное образование и слывшему поэтому ученым человеком, побеседовать с Террасасом и уговорить его подобру-поздорову возвратить народу награбленные его семьей капиталы. Но потому ли, что адъютант не умел убеждать, или потому, что Террасас проявлял слишком сильное упрямство, их беседа не принесла результатов.

— Пусть с Террасасом поговорит Родольфо Фьерро, — приказал Вилья.

Вилья не ошибся. Правда, Террасас выдал свой секрет только тогда, когда Фьерро уже вздергивал его на сук, но такие люди, как дон Луис, других «доводов» не понимали.

— Генерал, — докладывал Вилье Фьерро, — Террасас говорит, что золото спрятано в одной из колонн большого зала Горного банка.

— Ну что же, мучачито, обследуй эти колонки. Может быть, дон Луис на этот раз сказал правду и ты там что-нибудь найдешь.

Фьерро выполнил приказ, и действительно оказалось, что одна из колонн была набита золотыми монетами. Стали их считать. Когда дошли до 600 тысяч песо, на полу еще высилась изрядная горка золотых монет.

— Вызовите всех командиров бригад, — приказал Вилья.

По мере того как являлись командиры, Вилья приводил их в зал и говорил им:

— Вот золото Террасаса, возьмите из этой кучи свою долю.

«Я поступил так, — рассказывал Вилья впоследствии, — не потому, — что мне золото было не нужно, а потому, что хотел ублажить моих командиров. Ведь они, узнав о кладе Террасаса, наверняка подумали бы, что я присвоил значительную его часть. И хотя это было неверно, я должен был дать им вкусить от этого золота, чтобы они мне не завидовали и не питали бы ко мне злобы. Ведь во время революционной войны иначе быть не может. Каждого человека, приносящего пользу, нужно по мере возможности удовлетворять в его страстях: тому, кто любит славу, оказывать почести, жадному на деньги — давать деньги, благородному — позволить проявлять благородство. Все должны быть довольны, тогда они будут дружно сражаться за победу революции».

Через зал, в котором лежал остаток клада Террасаса, прошли все командиры Северной дивизии. Одни брали много — набивали карманы золотом и насыпали монеты в сомбреро, другие брали по нескольку пригоршней монет. Были и такие, которые ничего не брали и говорили Вилье:

— Генерал, возьмите мою долю на нужды армии.

В этот день все были довольны. Доволен был даже дон Луис Террасас. Правда, он лишился своего золота, но зато Вилья даровал ему жизнь и распорядился выпустить на свободу.

Вилья терпеть не мог богатых испанцев и католических священников, большинство которых Мексике в то время поставляла Испания.

Гачупины, как презрительно называли испанцев в народе, были завоевателями Мексики. Но хотя независимость была давно завоевана, среди помещиков и других эксплуататоров все еще оставалось много испанцев. Эксплуататоров поддерживала и благословляла католическая церковь. Это хорошо понимал Вилья.

Став полноправным хозяином обширных областей севера Мексики, Вилья, как правило, высылал из пределов подвластной ему территории зажиточных испанцев и священников иностранцев.

Войдя в Чиуауа, Вилья вызвал английского консула, на попечении которого находилась местная испанская колония, и, как рассказывает Джон Рид. приказал:

— Передайте всем гачупинам, чтобы они немедленно собирали свои пожитки и убирались вон. Любой гачупин, пойманный в пределах штата по прошествии пяти суток, считая с сего дня, будет поставлен к ближайшей стенке и расстрелян.

Англичанин запротестовал. Его поддержал присутствовавший при этом американский консул. Вилья ответил им, что мексиканцы достаточно натерпелись от испанцев в течение трех столетий. Они остались такими же, как во времена конкистадоров. Они разрушили индейскую империю и поработили ее народ. Несколько раз мексиканцы изгоняли их из страны, но они вновь возвращались. Гачупины поддерживали Порфирио Диаса. Когда был убит Мадеро, сказал Вилья, богатые встретили это известие как праздник. Наконец, испанцы навязали коренному населению Мексики величайшее суеверие в мире — католическую религию. За все это они должны держать ответ.

Находясь в городе Салтильо, Панчо приказал собрать всех иезуитов и выслать в США. Иезуиты поддерживали Уэрту. Они были не добрыми пастырями, говорил Вилья, а врагами мексиканского народа, носившими маску слуг божьих.

К Вилье явились священники мексиканцы с просьбой отменить приказ.

— Сеньор генерал, — заявил один из них, — искусство служения богу так же сложно, как искусство войны. Тот, кто его не знает или не понимает, может ошибочно судить о нашем поведении, так же как мы, ничего не сведущие в военных делах, можем ошибочно судить о тех или других военных действиях, возможно вполне обоснованных и необходимых.