— Ладно, — ответил Кузьмич, — перепишу.

Дал купец Кузьмичу задаток за работу, и в тот же день начали мы Азбуку для купецкого сына переписывать. Кузьмич с начала до середины, я — с середины до конца. Писал я дома по вечерам с великим усердием и недели через две закончил. Получилось так красиво, ровно и чисто, что даже отдавать было жалко. Сутра понес Кузьмичу готовую работу. А был тот день праздничным, и Кузьмич начал его праздновать по своему обыкновению. Когда я пришел, он сидел за столом, а перед ним стоял штоф красного вина, наполовину уже пустой, и его любимая большая чарка.

Взял Кузьмич переписанную мною часть книги, перелистал, положил на стол рядом со штофом, посмотрел на меня и воскликнул: «Ай, молодец, Иванушка! Мне и самому лучше не сделать». Тут потянулся он меня обнять, но поскольку в глазах у него, верно, уже двоилось, поворотился он совсем не в ту сторону и локтем зацепил полную чарку. Красное вино полилось на стол и, к великому моему ужасу; на переписанные листы. Я схватил свою работу, стал отряхивать, но верхний лист был испорчен безнадежно, а два других подмочены с углов.

Кузьмич тоже испугался и даже, кажется, протрезвел немного. «Ничего, — говорит. — Листы не нумерованы, вынем попорченные, никто и не заметит». — «Да как же так можно? — изумился я. — Уж лучше я перепишу еще раз». Но Кузьмич во хмелю становился обидчивым и упрямым. Стукнул он по столу кулаком и закричал: «Ты что, указывать мне вздумал? Как я сказал, так и будет!» Скомкал испорченные листы и бросил в печку; сложил мою часть работы вместе со своей, подравнял края и убрал в поставец на полку. Я не посмел с ним спорить и пошел домой.

Весь день меня мучила мысль, что по нашей вине купецкий сын выучится неправильно и потом будет неправильно учить своих детей, что с нашей порченой книги станут переписывать другие доброписцы, и, в конце концов, все так перепутается, что даже самые ученые люди ничего не смогут понять.

Ночью, когда все в доме заснули, я потихоньку встал, засветил лучину и, пристроившись в сенях на лавке, до рассвета переписал заново все три испорченных листа. Потом еще по темноте вышел из дому и побежал к школьной избе. Кузьмичева собака меня знала и не залаяла. Окошко по случаю жары было отворено. Я влез в избу, отыскал в поставце на полке нашу Азбуку и вложил вновь написанные листы туда, где им надобно быть. Кузьмич так ничего и не узнал, а я очень был рад, что снял с души такую тяжесть.

Дорофей слушал серьезно, а когда Иван закончил свой рассказ, тяжело вздохнул и сказал:

— А ведь неисправные книги и вправду беда. И ничего с этой бедой не поделаешь. Всегда будут среди писцов и нерадивые, и ленивые, и невежественные.

— Дядя Дорофей, — спросил Иван, — а правду говорят, что в иных землях книги не переписывают доброписцы, а печатает машина? Такую книгу достаточно один раз выверить, и дальше машина уже не ошибется.

Дорофей с сомнением покачал головой:

— Слышал я, что и впрямь есть такая машина, да только Божеское ли это дело, Священное Писание печатать?

— Почему же не Божеское? — возразил Иван. — Ставят ведь печати на разных важных бумагах. — Затем, подумав, добавил: — И на пряниках узоры печатают.

Дорофей рассердился:

— Ты, парень, думай, что говоришь! То пряники, а то — Священное Писание!

Иван смутился:

— Да я ничего. Просто подумал, что как на пряничных досках режут узоры, так же можно на доске и буквы вырезать.

Дорофей строго сказал:

— Жили мы без печатных книг и дальше проживем!

Иван ничего не ответил, но про себя подумал: «А хорошо бы все-таки сделать так, чтобы в книгах не было ошибок!»

Процесс книгопечатания в упрощенном виде сводится к следующему: рельефные изображения отдельных букв, отлитые в зеркальном отражении из прочного металла (мастера-печатники называют их «литеры», что по-латыни означает «буквы»), вкладываются в рамку по размеру страницы, так, чтобы получился нужный текст. Этот процесс называется набором. Затем на литеры наносится краска, сверху накладывается лист бумаги и при помощи особого пресса — печатного станка плотно прижимается к литерам. Пресс поднимается, лист снимается — оттиск страницы готов. Таким образом, суть и смысл книгопечатания заключается в том, что при помощи относительно небольшого количества литер, используя их многократно в разных сочетаниях, можно отпечатать любой текст в любом количестве экземпляров.

Путь человечества к этому изобретению начался с незапамятных времен.

Принцип печати — воспроизведение изображения путем оттиска — был известен людям задолго до того, как человечество научилось читать и писать. Древнейшие сохранившиеся до наших дней приспособления для печати относятся к эпохе каменного века. С помощью торцовых и боковых поверхностей различных палочек и косточек, костяных или деревянных гребешков наши далекие предки оттискивали ритмичные орнаменты на глиняных сосудах. Разнообразные штампы, использовавшиеся для разных целей, были широко распространены в эпоху Древнего мира. В Шумерском царстве, Древнем Египте и Вавилоне, Древней Греции и в Риме правители и чиновники скрепляли штампами-печатями документы, мастера-ремесленники ставили свои клейма-штампы на кирпичи, посуду и другие изделия, чеканщики монет использовали штемпели-чеканы.

О возможности воспроизвести при помощи печати большого объема текстов впервые задумались на Востоке. В VI веке в Китае был изобретен способ печатания текста с резной доски. Текст страницы в зеркальном отображении вырезался на доске и отпечатывался на бумаге. Этот способ получил название «табличного». Самая древняя сохранившаяся до нашего времени книга, напечатанная таким способом, — индийское сочинение «Алмазная Сутра», переведенное на китайский язык. Представляет она собой свиток, склеенный из семи листов, на шести из них напечатан текст, на седьмом — гравюра, изображающая Будду. Надпись в конце книги сообщает, что она была напечатана 11 мая 868 года мастером Ван Чи. Но этот способ был несовершенен. Вырезание текста на досках было делом очень трудоемким, занимавшим много времени, деревянные доски быстро изнашивались, так что с них можно было отпечатать лишь небольшое количество экземпляров, а главное — с определенного набора досок можно было печатать лишь одну определенную книгу.

В середине XI века китайский кузнец Би Шен впервые в истории человечества применил принцип набора отдельными элементами. Из глины он лепил прямоугольные брусочки, на верхней плоскости при помощи заостренной палочки выдавливал иероглифы в зеркальном отображении и обжигал брусочки на огне. Затем вкладывал их в железную рамку, закрепляя при помощи смолы. Так получалась печатная форма. Изобретение Би Шена проникло в Корею, затем — в Японию и другие страны Востока. В качестве диковинки китайские книги были известны и в Европе. Причем итальянец Павло Джовио, живший в XVI веке, утверждал, что китайские печатные книги задолго до начала книгопечатания в Европе попадали на Запад «через посредство скифов или московитов». Если это утверждение справедливо, то Русь увидела печатные книги раньше, чем Европа.

Однако Европа была далека от Востока, и европейцам пришлось изобретать книгопечатание самостоятельно.

Важным моментом, приблизившим открытие принципа книгопечатания в Европе, стало появление штампов, изображение с которых оттискивалось не рельефно на мягком материале — воске, глине и т. д., как в древности, а при помощи краски на плоской поверхности. Когда появились такие штампы — неизвестно, но самый ранний документ с такой печатью, сохранившийся на территории Европы, датируется серединой XIII века. Примечательно, что мастером, изготовившим печать, с которой сделан этот оттиск, был русский человек — золотых дел мастер по имени Кузьма.