Иосиф Волоцкий, как рачительный хозяин, не пренебрегал никакой возможностью увеличить богатства монастыря и расширить его владения. Он ввел в монастыре строгий устав, и сам, по свидетельству современников, вел жизнь аскетическую, но, дорожа знатными и богатыми монахами, допустил неравенство между иноками, которых разделил на три категории — «узаконения»: к первому принадлежали монахи из простых «черных» людей, они должны были питаться хлебом и водой, носить ветхое рубище, обуваться в березовые лапти; монахи второго узаконения получали горячее варево, носили лучшую одежду и кожаную обувь; и, наконец, монахи третьего узаконения могли есть рыбное кушанье и калачи, иметь по две одежды всякого рода и зимнюю шубу.

Слава богатого и многолюдного Иосифо-Волоколамского монастыря распространилась далеко за пределы Волоцкого княжества. Иосиф Волоцкий пользовался расположением самого великого князя, имел большой вес в среде духовенства, его сочинения, посвященные монастырскому уставу и различным вопросам веры, воспринимались как образцы благочестия. Очень большое значение Иосиф Волоцкий придавал внешнему благообразию и благочинию. В одном из своих сочинений он писал: «Ступание имей кроткое, глас умерен, слово благочинно <…>, будь в ответах сладок, не излишествуй беседою, да будет беседование твое в светлое лице, да даст веселие беседующим тебе».

Вероятно, уже тогда многочисленные почитатели и подражатели Иосифа Волоцкого стали называть себя «иосифлянами» или «осифлянами».

В 1503 году в Москве проходил очередной церковный Собор, на котором присутствовал и Иосиф Волоцкий. Собор был посвящен достаточно узкой житейской проблеме: церковных иерархов волновало, что многие священнослужители, овдовев и не имея права по церковным законам жениться вторично, заводят себе наложниц, подавая дурной пример пастве. Собор принял радикальное решение — во избежание соблазна запретить вдовым попам и дьяконам отправлять церковную службу.

Но когда основной вопрос был решен и некоторые участники Собора, в том числе и Иосиф Волоцкий, уехали из Москвы, неожиданно попросил слова монах из далекого Белозерского монастыря Нил Сорский. Его горячая речь не имела никакого отношения к распутству попов, а обличала стремление монастырей к накоплению материальных богатств. «И нача старец Нил глаголити, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием». Выступлением старца Нила заинтересовался Иван III. Великий князь и сам уже давно задумывался о том, что монастыри владеют огромными земельными угодьями, уменьшая тем самым государственный земельный фонд. Но открыто выступить против монастырского землевладения означало вступить в конфликт с такой могущественной силой, как церковь, а на это великий князь не решался. Теперь же интересующий его вопрос поднимался внутри самой церкви. Иван III приказал продолжить заседание Собора, чтобы обсудить предложение Нила Сорского. Всполошившиеся иосифляне, которых на Соборе было большинство, немедленно послали за Иосифом Волоцким. Тот вернулся и вступил в диспут с Нилом Сорским. Так произошли первое открытое столкновение направлений и первая встреча их идейных вождей.

Нил Сорский к тому времени был не менее известен, чем Иосиф Волоцкий, но во многом являлся его прямой противоположностью — и как человек, и как мыслитель, и как церковный деятель. Нил Сорский родился в Москве около 1433 года и в миру носил имя Николай Федорович Майков. В молодости он служил в каком-то приказе (учреждении, соответствующем современному министерству), был, по его собственным словам, «скорописцем», но карьера государственного чиновника его не прельщала, и он принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре.

Нил был прекрасно образованным человеком, очень много читал и называл книги «величайшим наслаждением своей жизни». Однако, обладая пытливым и беспокойным умом, он, в отличие от Иосифа Волоцкого, запоминавшего прочитанное наизусть, много размышлял и делал на основе прочитанного собственные выводы. «Писания бо много, но не все Божественная суть, — говорил он. — Ты же истинное известие испытав от чтения, сих держися, и бесед разумных и духовных мужей — понеже не вси, но разумнии разумевают сих». Обуреваемый жаждой новых познаний Нил на время покинул монастырь и отправился в Грецию, в паломничество по святым местам. Он побывал на Афоне и в Константинополе, проведя там несколько лет, изучил греческий язык, прочел в подлиннике сочинения раннехристианских мыслителей — Отцов Церкви и стал горячим приверженцем исихазма[5] — религиозно-мистического течения, распространенного среди византийских монахов.

Вернувшись на родину, Нил не пожелал оставаться в монастыре, а построил себе келью в пятнадцати верстах от Кирилло-Белозерской обители, в глухом лесу на берегу речки Соры и основал там скит, в котором вместе с ним поселилось еще несколько иноков, «которые были его нрава» — его учеников и последователей. Для них Нил Сорский написал «Устав о жительстве скитском», в котором изложил свои взгляды. Он призывал удалиться от мира с его «злосмрадием» и посвятить свою жизнь внутреннему нравственному усовершенствованию. Нил Сорский проповедовал отречение от суетных помыслов: «не люби хвалы от человека, ни почести, ни добрые одежды»; полное невмешательство в окружающую действительность — он советовал не осуждать грешников и не пытаться их исправить: «не мни себя свята и спасена, и не укори человека ни о каком грехе»; идеал человеческой жизни Нил Сорский видел в том, чтобы «душою и телом, словом и делом и помышлением в деле Божием пребывати, елико по силе».

Слава о благочестивом старце разошлась по всей Русской земле, его Устав распространялся в огромном количестве списков, обеспечивая ему новых сторонников. Современник писал, что Нил Сорский «сияше тогда яко светило в пустыни на Бело озеро».

Главным пороком Нил Сорский считал «стяжание» — присвоение плодов чужого труда. «Стяжания <…>, иже по насилию от чужих трудов собираема, вносити несть на пользу нам». Конечно же Нил Сорский не мог одобрить стяжательскую политику монастырей. Накопление материальных благ, подменяющее стремление к богатству духа среди иноков, то есть людей, более всех других долженствующих следовать евангельским заветам бедности и смирения, настолько возмущало и огорчало благочестивого старца, что он нарушил свою собственную заповедь ни во что не вмешиваться и выступил на Соборе.

Возможно, он сделал это под влиянием своего нового ученика Вассиана Косого.

Вассиан Косой происходил из знатного рода князей Патрикеевых, был в родстве с самим Иваном III. Человек способный и энергичный, он занимал видные государственные посты, был талантливым дипломатом и храбрым военачальником, возглавлял посольство в Великое княжество Литовское и ходил походом на шведов. Но, втянутый в придворную борьбу, развернувшуюся в последние годы правления Ивана III, оказался в проигравшей партии, впал в немилость, был насильно пострижен в монахи и попал в скит к Нилу Сорскому. Учение праведного старца произвело на Вассиана сильнейшее впечатление. Ему оказалась близкой мысль о равенстве всех людей перед Богом, в том числе и о «дружбе народов». Вассиан Косой писал: «Вси люди едино суть у Бога, и татарове, и немцы, и прочие языци; глаголет бо апостол Петр: “во всяком языце бойся Бога и делай правду прият ему есть”. Однако позиция невмешательства была совершенно чужда его деятельной натуре. С присущей ему энергией он смог превратить учение Нила Сорского в орудие политической борьбы.

На Соборе 1503 года разгорелась бурная дискуссия между иосифлянами и сторонниками Нила Сорского, которых стали называть нестяжателями. В ответ на призыв Нила Сорского к монастырям отказаться от владений землями и крестьянами Иосиф Волоцкий возразил, что монастырские богатства необходимы для украшения храмов, содержания священнослужителей, благотворительности и никак не связаны с личным обогащением иноков, которые и в богатом монастыре ведут аскетический образ жизни. Но тут же привел еще один довод в пользу монастырских богатств, противоречащий только что сказанному. «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричься?» — вопрошал Иосиф Волоцкий, тем самым признавая, что только в богатых монастырях соглашаются принимать постриг знатные и привыкшие к достатку люди. А поскольку, продолжал Иосиф Волоцкий свою мысль, на высшие церковные должности назначаются знатные и богатые люди, то если таковых не будет среди монахов, «отколе взятии на митрополию, или архиепископа, или епископа?», и утверждал, что тогда «ино вере будет поколебанием».