Бывает любовь, которая ослепляет, как вспышка молнии. Но вспышки гаснут быстро, а после этого наступает темнота, и надо, чтобы прошло какое-то время, пока ты сможешь увидеть все в прежнем свете, — значит, это была не любовь, а только мимолетное увлечение. Если же любовь настоящая, то отсветы этой вспышки ты будешь носить в себе всю жизнь, они будут лежать на всем окружающем.

Пожалуй, Елена Васильевна никогда бы и не узнала об этом, не скажи он сам. «А может, зря и признался, носил бы это в себе, и только». Но и не признаться он тоже не мог — зачем ему полсчастья? Да и не бывает полсчастья. Оно или все есть, или его нет совсем.

Наверное, с Еленой Васильевной ему было бы уютно и спокойно. И только. А он считал, что одного уюта и спокойствия человеку мало.

Самое неприятное началось, когда они миновали мыс. За ним все-таки было потише, а тут, на середине залива, ветер дует, как в трубу, и волна крупнее. Она то высоко подбрасывает катер, то круто кидает его вниз, и тогда он трещит и стонет, как живой. Карцов меняет курс, чтобы удары волны приходились не по тому борту, где треснувшие шпангоуты. Но катер все-таки нахлебался воды. Сашок уже включил откачивающую помпу, она всхлипывает, как дырявый сапог.

— Дмитрий! — кричит Карцов в кубрик. — Глянь под паелы. Не набралось?

— Есть малость.

Какая уж там малость, если и не заглядывая видит.

— Бери черпак и ведро.

— А может, не надо? Скоро дойдем.

— Тогда иди на руль, я сам черпать буду.

Но Митьке не хочется уходить от докторши, он берет ведро и черпак. Докторша начинает помогать ему, теперь она черпает, а Митька выносит ведра. Темп задает докторша, поэтому они работают довольно быстро, однако воды почти не убавляется. Ничего, лишь бы не прибавлялось. Обратно будет легче идти, ветер станет попутным.

Наконец показался остров. Недаром его назвали Лысым. На отполированной волнами скале — ни деревца, ни кустика. Только домик метеостанции бородавкой торчит на самом высоком месте посередине острова, доступный ветрам всех направлений. Издали остров похож на серый берет с шишечкой, такие опять в моду входят, только теперь их уже не женщины носят, а мужчины.

О том, чтобы подойти к маленькому деревянному причалу, и думать не приходится. Причал — с наветренной стороны, и волны там колошматят по острову, как пушки, только грохот стоит, да каскады брызг выше скалы поднимаются. Придется заходить с подветренной стороны, хотя глубины там небольшие. Может, на острове догадаются и пришлют кого, чтобы принять докторшу?

— Дмитрий! — крикнул Карцов вниз. — Ну-ка пойди дай семафор, чтобы принимали с южной оконечности.

Вслед за Митькой из кубрика вылезла и докторша. Видно, ее совсем укачало — бледная как полотно, глаза ввалились. Надо было ее давно позвать, в кубрике хотя и холодновато, но душно.

— Как самочувствие? — все-таки спросил Карцов.

— Неважное, — откровенно призналась докторша. — Тошнит.

— Это уж как водится. А вы, ежели что, так не стесняйтесь, вот ведерко. У нас это дело обычное, бывает, что и опытные моряки всю жизнь травят. Ничего зазорного нет, человек в этом не виноват.

— Да, вестибулярный аппарат, — согласилась докторша, но ведерко отодвинула. — Потерплю, теперь уже недалеко. Это и есть Лысый?

— Он самый. А вы голову высуньте, ветерком обдует, оно и полегчает. Только смотрите, чтобы лошадей не унесло.

Докторша сдернула платок, густые каштановые волосы ее рассыпались, ветер подхватил их, начал трепать. Сначала докторша пыталась придерживать их рукой, но никак не могла с ними справиться, и они хлестали ее по лицу, били по мокрой переборке рубки и вскоре, тоже измокнув, потемнели.

Искоса поглядывая на докторшу, Карцов видел ее тонкий, почти классический профиль, эти мокрые волосы, темно-синие, чуть подкрашенные, вздрагивающие ресницы и думал о том, какие ветры занесли сюда такое хрупкое существо. Ей бы где-нибудь на южном берегу Крыма на солнышке греться. А тут край суровый, люди крепкого корня нужны, хотя местные острословы и называют этот край тоже «ЮБК» — это значит «южный берег Кильдина».

— Вы сюда по назначению или по доброй воле приехали?

— Сама.

— Что это вас сюда потянуло?

— Не знаю. Скорее всего — любопытство. На Дальнем Востоке была, в Средней Азии — тоже, захотелось и тут побывать.

— Ну и как? — спросил Карцов.

— Здесь интереснее.

— Чем?

— Люди здесь интереснее. Щедрее.

— Это так, — согласился Карцов. — И то сказать, по полтора оклада получают, а у кого «полярка» заморожена — все два набегает. Вот и не скупятся.

— Я не о том. Душой они щедрее. Вот вы идете в такую погоду и не жалуетесь.

— Нам что, наше дело такое — служба. Вы-то идете же?

— Я — врач.

— А мы — люди.

— Вот это я и имела в виду.

«Кто что ищет. Сашок себя ищет, а эта — людей. А что их искать, они везде всякие есть. И тут разные попадаются. Обычно молодые девушки едут на Север, чтобы поскорей замуж выскочить — здесь на них большой спрос. А получается почему-то как раз наоборот, чаще незамужними и уезжают отсюда. Да еще с прибавлением… Жалко, если и эту какой-нибудь проходимец, вроде Митьки, обманет…»

А Митька опять — легок на помине! — протискивается в рубку.

— Ну что? — спрашивает Карцов сердито, как будто Митька и в самом деле уже обманул докторшу.

— Не отвечают. Наверное, встречают с той стороны, у причала. Что будем делать?

— Попробуем сами подойти к острову, хотя глубина тут небольшая. Бери-ка отпорный крюк и замеряй. Только смотри, чтобы самого за борт не смыло.

— Ах ты… — Митька едва не выругался, но вовремя сдержался. — И угораздило же ее рожать в такую погоду!

Он долго возился на баке, потом догадался ухватиться за кнехт. Пока что отпорный крюк не доставал до дна, и Митьке пришлось лечь.

— Два с половиной… Два сорок… Два с четвертью… Два!

Карцов перевел ручку машинного телеграфа на «Стоп», катер медленно, по инерции, некоторое время еще двигался к берегу.

— Метр восемьдесят… Метр семьдесят, — докладывал Митька. — Полтора!

Дальше идти нельзя, грунт тут каменистый. Потеряв ход, катер развернулся лагом к волне, и его валяло с борта на борт, как ваньку-встаньку. Карцов залез на рубку и, широко расставив ноги и с трудом удерживая равновесие, махал флажками. Но с острова никто не отвечал, должно быть, их и в самом деле ждали с другой стороны.

А Митька тем временем докладывал:

— Метр сорок пять… Метр сорок…

Карцов спрыгнул с рубки, свернул флажки и положил их в ячейку.

— Не отвечают? — спросила докторша.

— Нет.

Она туго повязала платок, подхватила чемоданчик и решительно шагнула из рубки.

— Ну, я пойду.

— Куда?

— Туда, на остров. До берега тут всего метров тридцать и не глубоко. Дойду.

Сразу видно, что она здесь совсем недавно. Эти тридцать метров могут стоить ей жизни. И не потому, что волна. Главное тут — вода. Больше трех минут она в такой воде никак не выдюжит.

— Запрещаю! — резко сказал Карцов.

Докторша удивленно посмотрела на него, но не испугалась, а лишь усмехнулась и сказала:

— Мне кажется, в данном случае не я вам подчиняюсь, а вы мне. — Она шагнула к борту.

Карцов схватил ее за рукав:

— Вы это бросьте! Погибнуть хотите?

— Но ведь там двое: мать и ребенок. Они ждут моей помощи. Вы это понимаете? — Теперь и докторша начала сердиться.

— Понимаю, — как можно мягче сказал Карцов. Вот так всегда бывало: если на него начинали сердиться, он, наоборот, сразу успокаивался. — Но если вы погибнете, они этой помощи не дождутся.

— Где же выход? — тоже взяв себя в руки, спросила она спокойно.

— Обойдем остров, покажем им, чтобы встречали здесь, и опять вернемся сюда.

— Сколько это займет времени?

— Час, а то и все полтора, — подсказал высунувшийся из моторного отсека Сашка.

— Да, часа полтора, — подтвердил Карцов.