— Много!

Тут Сашка вылез из люка и подскочил к Карцову:

— Дядь Вань, я могу, я закаленный. Разрешите?

— Ты что, роды принимать умеешь?

— Не, я ее. — Он кивнул на докторшу. — Она легкая, я ее в один миг до берега дотащу.

Это идея! Но у Сашки росту всего метр шестьдесят восемь, воды ему будет по самое горло, тут бы только самому дойти, без ноши. В Митьке — метр восемьдесят три, но он что-то помалкивает, даже отвернулся, делает вид, что ни о чем не догадывается.

— Ладно, пойду я, — сказал Карцов, — Дмитрий, останешься за старшего. Смотри, не посади катер на камни, вон там, видишь, валуны высовываются. Как только мы дойдем до берега, так сразу отходите и возвращайтесь в базу. За мной придете, когда утихнет.

— Дядь Вань!

— Приказание поняли? Повторите!

— Есть не посадить катер и возвращаться в базу! — четко, даже как-то обрадованно повторил Митька.

Карцов вынул документы, папиросы, спички, потом вспомнил о накладной, которую ему все-таки удалось выколотить, аккуратно свернул ее и положил в военный билет. Все это завернул в платок и отдал Сашке:

— Положи в рундук. Если я тут засижусь надолго, получишь по накладной все, что там указано. Только проследи, чтобы на складе не обсчитали.

— Есть! — Сашка полез в кубрик.

Карцов подошел к борту, но сразу прыгать в воду не стал, знал, что так может не выдержать сердце. Сколько на его памяти таких случаев было! Вообще считается, что в такой воде человек может продержаться четыре-пять минут. Есть, конечно, такие вон, как Сашка, закаленные, те дольше держатся. А «моржи» так и вовсе удовольствие испытывают. А может, и врут насчет удовольствия-то…

Однако он не «морж» и должен действовать с умом.

Он лег на палубу животом, свесил за борт ноги, потом сполз весь. Его сначала будто ошпарило, а потом словно схватило холодным железным обручем так, что дыхнуть невозможно. Воды оказалось по грудь, но когда набегала волна, она захлестывала лицо и наливалась в уши. Карцов, отфыркиваясь, попрыгал на одном месте, чтобы хоть немного разогнать кровь, и крикнул:

— Давайте!

Сашка захватил из кубрика свой прорезиненный плащ, они с Митькой завернули в него докторшу и осторожно подали ее Карцову. Тот принял ее на вытянутые руки и сразу пошел к берегу. «Хорошо, что худенькая, — подумал он. — Была бы покрупнее, не унес бы». Ему казалось, что так даже как-то теплее, порожняком он замерз бы совсем.

Он шел хотя и осторожно, но споро. Знал, что иначе нельзя. «Только бы не схватила судорога. Надо иногда чуть приседать…»

До полпути было сравнительно легко, а потом начали затекать руки. «Вот еще, не хватало уронить!» Он заторопился и чуть не упал: под ноги попался небольшой валун.

— Ой! — вскрикнула докторша.

Должно быть, он все-таки макнул ее в воду.

— Сейчас, уже недалеко, — успокоил он ее, но теперь уже не торопился. Когда вода стала ему по пояс, он переложил докторшу на плечо. И тут же увидел, что от метеостанции к ним кто-то бежит, машет руками, кричит, но слов из-за шума прибоя не разобрать. «Это хорошо, значит, мне можно будет сразу же вернуться на катер, а то, как механик, застрянешь и будешь куковать, пока шторм не утихнет».

Но когда добрались до берега, сил уже не было. Поставив докторшу на ноги, Карцов опустился на отполированный морем камень. Катер еще лежал в дрейфе. Карцов махнул Митьке рукой: отходи! Сашка юркнул в моторный отсек, прибавил обороты, и катер, пыхнув синим дымком, развернулся и стал набирать ход.

А тело Карцова совсем одеревенело, тут еще судорога свела ногу, и он аж застонал от боли.

— Свело? — понимающе спросила докторша.

— Ага.

— Сейчас. — Она открыла свой чемоданчик, порылась в нем, достала длинную иголку. Штанина прилипла к ноге, вдвоем им долго пришлось ее закатывать. Но вот докторша кольнула иголкой в икру, и сразу боль стала отпускать.

— Теперь растирайте.

Только тут и заметил Карцов, что докторша стоит босиком.

— Обуйтесь, а то застудитесь.

— А я туфель потеряла там, когда крикнула.

— Ах ты, беда какая! Второй хоть наденьте.

— Я и его скинула. Зачем он один-то?

Тут к ним подбежал муж этой самой не вовремя вздумавшей рожать гидрологини — Карцов его знал и сейчас, напрягая память, старался, но никак не мог вспомнить фамилию.

— Вот спасибо! А я уж думал, что не успеете. А тут еще погода испортилась. Пойдемте быстрее, она там очень мучается. — Он говорил быстро, захлебываясь, и суетился без всякого толку.

— Погоди-ка. — Карцов взял его за рукав модной нейлоновой куртки. («И как только они ухитряются доставать такие?») — Видишь, туфли вот мы утопили, пока до берега добирались. Не босиком же ей идти?

Вахрамеев — наконец-то Карцов вспомнил его фамилию — сел, быстро стащил с себя сапоги и протянул докторше:

— Вот, наденьте, а я и в носках добегу, тут недалеко.

Сапоги были, наверное, сорок третьего размера, а то и еще больше. На тоненьких ножках докторши они хлябали, громко бухали каблуками о камень. А Вахрамеев нетерпеливо приплясывал возле докторши и все тараторил:

— Первенец у нас, по срокам вроде бы еще неделю она должна была ходить, я завтра собирался везти ее в больницу. А вот поторопилась! Доктор, попробуйте скорее идти, а то она там очень мучается и плачет. Вдруг не успеем?

— Схватки частые? — озабоченно спросила докторша, стараясь поспеть за Вахрамеевым.

— Очень!

— Через сколько минут?

— Минут? — Вахрамеев остановился как вкопанный и растерянно уставился на докторшу. — Я не замерял. Извините, как-то не догадался.

— Ну, а хотя бы воды накипятить вы догадались?

Вахрамеев ничего не ответил, сорвался с места и крупной рысью помчался вперед.

— До чего же беспомощный народ эти мужчины! — вздохнула докторша.

— Это верно, — согласился Карцов. Коснись такое дело лично его, он тоже не сообразил бы.

Вахрамеев возбужденно ходил по комнате, ерошил и без того всклокоченные волосы, то и дело цеплялся за что-нибудь — то за стол, то за табуретку — и тут же испуганно вздрагивал, на несколько секунд замирал на месте, потом опять начинал бегать из угла в угол. Вслед за ним по стене и потолку металась его длинная изломанная тень: уже стемнело, зажгли настольную лампу возле кровати, на которой сейчас лежал раздетый донага Карцов.

— Да перестань ты мотаться! Сядь! — прикрикнул на Вахрамеева бородатый метеоролог, растиравший Карцова.

Вахрамеев сел, но тут же вскочил, подбежал к двери, ведущей в соседнюю комнату, прислушался. Бородатый перестал растирать Карцова, тоже прислушался. Но в соседней комнате было тихо. Вахрамеев на цыпочках отошел от двери и опять заходил из угла в угол — теперь более осторожно, изредка останавливаясь и вытягивая шею. При этом уши у него шевелились, как у собаки, почуявшей след.

— Ну, пожалуй, хватит, — сказал бородатый, проводя жесткой ладонью по груди Карцова. — А то и я совсем упарился, да и вы, наверное, устали.

Все тело Карцова горело, и это было приятно. Бородатый намял его крепко, и сейчас не хотелось двигаться. Хорошо было вот так неподвижно лежать и прислушиваться к тому, как по тебе растекается тепло и наступает какая-то спокойная умиротворенность. Но бородатый сказал:

— Вот белье, одевайтесь.

Белье было байковое, мягкое и теплое, но тесноватое. Кальсоны еще ничего, а рубаха совсем узкая, особенно в плечах. Карцов боялся пошевельнуться — как бы не лопнула.

— А теперь внутрь. Для профилактики. — Бородатый достал из тумбочки бутылку спирта, налил полстакана. — Вам в какой пропорции развести?

— Зачем же добро портить? Давай неразведенный. — Карцов взял стакан и выпил спирт. Это не всякий может, но хитрости тут тоже большой нет — все дело в дыхании. Зато и берет сразу крепко, и потом стоит только выпить воды, как опять пьянеешь.

— А я вот еще не научился. — Бородатый налил себе, развел пополам водой, выпил одним залпом и крякнул. — Однако, наверное, научусь.